во всю глотку кричать: «Ку-ка-ре-ку!» При этом те, кто дремал, недовольно морщились. «Козел» — и вдруг «ку-ка-ре-ку»?
— Ты, Витька, кричишь как-то молча! Уговор — во все горло!
— У меня голос такой, — робко оправдывался парнишка. — Я лучше буду кричать, как умею, но зато три раза…
— Ребята, сделаем ему скидку? — спросил высокий парень.
— Ладно, пусть кричит три. Это как раз будет соответствовать требуемой звуковой мощности. Рыба! Ну-ка, посчитаем!
— Ага, теперь твоя очередь кричать, Бикфорд!
Долговязый блондин с пестрым платком на шее прочистил горло и заорал так, что в окнах задребезжали стекла. Со всех сторон на ребят зашикали. Я увидел, как в зал вошел коренастый мужчина в зеленом дождевике и, пробираясь среди пассажиров, направился к парням. Увидев его, они встрепенулись, перемешали костяшки и встали.
— Пошли, — сказал мужчина коротко. — Я вам сейчас покажу, где зимуют петухи.
— В сарае, Лаврентий Петрович, — попробовал было отшутиться Бикфорд.
— В сарае? Нет, батенька, такие петухи, как вы, зимуют на острове Итуруп.
«Итуруп, Итуруп… Это, кажется, самый большой остров в Курильской гряде», — пронеслось у меня в голове.
— Забирайте вещи, — приказал мужчина.
Голос у него был суровый и властный. Такому не возразишь. Я обратил внимание на его багрово-коричневое лицо, как у рыбака, сошедшего с сейнера.
«Ну и начальничек!» — подумал я не столько потому, что оправдывал манеру мальчишек играть в домино, сколько из-за их несколько растерянного вида.
Не знаю почему, но я поплелся за ними, вышел из аэровокзала и стал наблюдать, как мужчина отчитывал доминошную команду.
— Даже плащи умудрились сдать в багаж! Вот теперь и стойте, как мокрые куры!
— Разрешите пойти взять вещи?
— Идите.
Когда мужчина закурил, я подошел к нему и попросил спичку. Хотелось рассмотреть его поближе. Лицо у него было все в мелких острых морщинках. На щеках пробивалась жесткая седеющая щетина. Должно быть, когда-то он брился. Он осмотрел меня сощуренными голубыми глазами.
— Ничего ребята, — сказал я примирительным тоном. — Молоды.
— В нашей работе самое главное — дисциплина. Иногда от этого зависит жизнь, — сказал он спокойным, мягким голосом. — Вот и приходится.
Он чиркнул спичкой и поднес ее к моей сигарете.
— У вас потухла. Кстати, какие у вас? С фильтром? Вы давно из Москвы?
— Десять дней как приехал.
— Да ну! — оживился мой собеседник. — Как там? — Порядок. По Мичуринскому проспекту пустили троллейбус.
— Мичуринский? Простите, это где?
Меня всегда раздражает, когда кто-нибудь не знает проспекта, на котором я живу.
— Это там, где улица Столетова.
— Простите…
Я удивленно поднял на него глаза.
— Вы москвич?
— Да, но только давно не был в Москве.
— А эти ребята?
— Аспиранты из Института геологии. Прилетели в марте. Готовят здесь диссертационные работы. Значит, в Москве много перемен.
Я стал объяснять ему, где улица Столетова и где Мичуринский проспект. Подошли аспиранты, нагруженные вещевыми мешками.
— Мы готовы, Лаврентий Петрович.
Он окинул их изучающим взглядом и кивнул. Затем вдруг обернулся ко мне и спросил:
— А вам что, негде переночевать? Ведь сегодня все рейсы отменены.
— Не может быть…
— Конечно. Нечего вам здесь торчать. Поехали в город, меня ждет «пикап», так что все уместимся.
По дороге мы познакомились. «Лаврентий Петрович Широкий, доктор геологических наук». — «Очень приятно. Виталий Александрович Сушков, кандидат физико-математических наук. По приглашению Южно-Сахалинского института читал цикл лекций по электронной измерительной технике». — «Вот как, интересно! А что вы сейчас делаете в Москве? Не хотели бы вы…»
Кончилось тем, что я поехал не в гостиницу, а прямо на квартиру Широкого.
— Я вас никуда не отпущу, — сказал он тем же властным голосом, каким обращался к своим аспирантам.
— У меня командировка кончается.
— Мы ее продлим настолько, насколько нужно.
— Да, но…
— Женаты, дети есть?
— Нет.
— Тогда вопрос решен.
Я никогда не жалел, что вопрос решился именно так…
Черемных и его идея
Дождь все еще шелестел в листьях деревьев за окном. На улице стояла желтая полутьма. Мы разговаривали очень долго, наверное часа три, и мне ни с того ни с сего стало казаться, что внезапно наступившая перемена в моей жизни только снится.
— Я вижу, вам хочется спать.
— Нет, что вы…
— Да не врите же, я вижу по вашим глазам. Я сейчас постелю.
Широкий зашел за дверь, снял с вешалки меховой тулуп и бросил на пол. Затем пошарил в шкафу и достал простыню.
— Вы моложе меня и поэтому будете спать на полу.
Глаза у меня слипались, и я начал покорно раздеваться.
— Кстати, Лаврентий Петрович, я как-то постеснялся спросить, для чего, собственно, вы меня здесь оставили?
— А вы уже жалеете?
— Нет, что вы! Но все же…
— Измерительная техника, мой милый. Мне очень нужна измерительная техника. Вы для меня просто находка.
— Вы что, хотите заняться изготовлением карманных вольтметров на полупроводниках? — почему-то с раздражением спросил я. Мне вдруг стало досадно, что я вот так, с бухты-барахты, согласился работать с этим вулканологом.
Не дожидаясь ответа, я улегся на тулупе. Ух, как давно не спал на твердом полу! Вспомнилась московская квартира с диваном-кроватью.
Широкий засмеялся. Он подошел ко мне, посмотрел на меня насмешливо и сел на пол рядом.
— Небось вспоминаете московские удобства, — догадался он.
— Вспоминаю, — пробормотал я.
— И это в вашем-то возрасте!
— Угу…
— А хотите, через пять минут от вашего сна ничего не останется?
— Только, ради бога, не обливайте меня холодной водой. Я этого очень не люблю…
Широкий похлопал меня по плечу.
— Этого не будет. Я просто хочу рассказать вам сказку. Малым детям перед сном всегда рассказывают сказки.
— Давайте сказку…
«Надоедливый дядечка», — подумал я и еще плотнее завернулся в одеяло.
— Так вот, есть на белом свете город Южно-Сахалинск, и в этом городе существует Приморская улица. И на этой улице живет древний-предревний старик в возрасте тридцати четырех лет. Это один из тех удивительных в наше время стариков, который не убавляет, а прибавляет себе годы. Старик, по имени Игорь Филимонович, отрастил бородку и ходит с палкой. В таком виде упомянутый Игорь Филимонович три года назад появился в Институте энергетики Академии наук СССР.
— Любопытно! Он что, чокнутый, этот ваш Игорь Филимонович?
Я повернулся на другой бок и приоткрыл глаза.
— Не торопитесь.
— Зачем он пришел в Институт энергетики с бородой и тяжелой палкой? — полюбопытствовал я.
— Для солидности. Он так считал…
— Занятный парень… Какую идею он принес в Институт энергетики?
— Вы, наверное, слышали, что на Курильских островах есть вулканы. — Лаврентий Петрович явно надо мной издевался. — Сколько их, по-вашему?
— Черт его знает. Наверное, штук пять-шесть.
— Сорок.
— Что?
— На Курилах сорок вулканов.
Я начал смутно догадываться, куда гнул автор «сказки». Мол, горячая лава, источники тепла и прочее. Только я не очень-то представлял, как ее можно применить для энергетики.
— Что же он предложил, этот липовый старик?
— Вы когда-нибудь слышали о Тускароре?
Я задумался. Что-то когда-то где-то слышал, Географическое название. Не то гора, не то озеро. В географии есть слова, которые «поют». На меня всегда производили впечатление такие названия, как Сарагоса, Килиманджаро, Тускарора, Но с тех пор, как я перестал увлекаться почтовыми марками, смысл названий постепенно угас. Меня вдруг осенило:
— Это какое-то тропическое растение!
Лаврентий Петрович хитро улыбнулся.
— Есть и растение. Только не совсем тропическое. Одна из разновидностей риса называется тускаророй.
— Значит, ваш приятель предложил на склонах курильских вулканов разводить рис! Нахальный тип, этот ваш с бородой!
Широкий громко расхохотался.
— Чувствуется, что в средней школе по географии у вас были не одни пятерки. Кроме риса, Тускаророй называется довольно глубокая яма в Тихом океане.
Я старался вспомнить географическую карту района Сахалина, которую бегло просматривал перед отъездом на остров.
— Что-то не помню такой.
— Она сейчас называется Камчатско-Сахалинская впадина.
Вулканы. Камчатско-Сахалинская впадина. Любопытно!
Я сел, обхватив колени руками. В глазах Лаврентия Петровича прыгали хитринки. Он действительно меня разбудил и был этим очень доволен.
— Хорошо. Значит, ваш тридцатичетырехлетний старец вошел в светлое здание Института энергетики. Что же было дальше?
— Когда он вошел в институт, ему было только тридцать один год. «Гражданин, вы куда?» — спросила его секретарь. Игорь сурово ответил: «А разве вас академик Панфилов не предупреждал? Я и есть Черемных». — «А-а-а… Пожалуйста, проходите…»
— Ну и силен…
— Игорь прошел к заместителю директора института академику Панфилову и, не дожидаясь приглашения, уселся за стол.
Он извлек из кармана два листка бумаги, протянул их ученому и сказал: «Вот сравнительно простой и дешевый способ получить пять миллиардов киловатт даровой энергии».
Я вскочил.
— Ну и наглец! Пять миллиардов! Он что, рехнулся?
— А вы, Виталий Александрович, садитесь, то есть ложитесь. Если хотите, то именно из-за этих миллиардов киловатт вы здесь и остались. Вот так.
Водворилось молчание. Мигая, я смотрел на Широкого, лицо которого приняло необычайно серьезное выражение.
Совершенно незаметно Лаврентий Петрович и я оказались за столом и снова начали пить чай. Я забыл про московский диван и про дождь на улице. Я слушал доктора геологических паук, боясь пропустить хотя бы одно слово. И то, что он рассказал, показалось мне самой дерзкой, хотя и отлично обоснованной фантазией.