— Да. Я комиссар Мегрэ.
— Алэн убил кого-нибудь?
— Почему зам это пришло в голову?
— Потому что, раз вы занялись этим делом, оно должно быть серьезным.
— Но ваш брат мог оказаться и жертвой.
— Его действительно убили?
По-прежнему полное спокойствие. Правда, она, кажется, в это не поверила.
— Он бродит неизвестно где по Парижу с заряженным револьвером в кармане.
— По-видимому, не один Алэн находится в таком положении.
— Он украл этот револьвер вчера утром.
— Где?
— У меня.
— Он был у вас дома?
— Да.
— Когда никого не было в квартире? Вы хотите сказать, что он взломал дверь.
Это предположение, очевидно, ее забавляло, она иронически улыбнулась.
— Вы не питаете нежных чувств ни к Алэну, ни к отцу?
— Я ни к кому не питаю нежных чувств, даже к себе самой.
— Сколько вам лет?
— Двадцать один год и семь месяцев.
— Значит, вот уже семь месяцев, как вы покинули дом отца?
— Вы там были? И называете это домом?
— Вы считаете, что ваш брат способен на убийство?
Может быть, чтобы произвести впечатление, она ответила вызывающе.
— А почему нет? Все люди на это способны. Не так ли?
Если бы они сидели не в кафе, где уже начали прислушиваться к их разговору, он бы попросту отчитал ее, настолько она его раздражала.
— Вы помните свою мать, мадемуазель?
— Смутно, мне было три года, когда она умерла, сразу после рождения Алэна.
— Кто вас воспитывал?
— Отец.
— Он один воспитывал троих детей?
— Приходилось иногда.
— Когда?
— Когда у него не хватало денег, чтобы платить няне. Иногда у нас было целых две, но недолго. Иногда за нами смотрела приходящая прислуга или соседка. Вы, кажется, недостаточно знаете нашу семью?
— Вы всегда жили на улице Попинкур?
— Мы жили во многих местах, даже около Булонского леса. Мы то поднимались по общественной лестнице, то спускались, снова поднимались на несколько ступенек и, наконец, окончательно скатились вниз. Теперь, если у вас нет ко мне более серьезных вопросов, я должна бежать, меня ждет подруга.
— Где вы живете?
— В двух шагах отсюда. Улица Берри.
— В гостинице?
— Нет. Мы снимаем две комнаты в частном доме. Предполагаю, что вы хотите знать номер этого дома?
И она его дала.
— Все-таки мне было интересно с вами познакомиться. Все мы имеем склонность воображать, как на самом деле выглядят некоторые знаменитости.
Он не решился спросить, каким она его себе представляла и что думает о нем теперь.
Она стояла перед ним в плотно обтягивающем костюме, сидящие за столиками разглядывали ее, затем смотрели на Мегрэ, думая, наверное, что ему повезло.
Он тоже поднялся и простился посреди улицы.
— Благодарю вас, — сказал он нехотя.
— Не за что. Не тревожьтесь за Алэна.
— Почему?
Она пожала плечами.
— Просто так. Мне кажется, что, хотя вы и Мегрэ, вам еще многому надо поучиться.
И удалилась по направлению к улице Берри быстро, ни разу не оглянувшись.
Мегрэ давно отпустил служебную машину, ему пришлось ехать в метро, в вагоне, набитом битком; это еще усилило дурное настроение комиссара. Он был недоволен всем, и в том числе самим собой. Если бы ему сейчас встретился доктор Пардон, Мегрэ упрекнул бы его за рассказы о Лагранже, этом толстяке, похожем на жирного призрака. Мегрэ имел зуб против жены за историю с револьвером, он был готов считать ее виновницей этой кражи.
Но в общем все это его не касалось.
В метро было душно, как в прачечной, рекламы на станциях вызывали у него отвращение. Наверху он снова увидел жаркое солнце и рассердился на солнце, заставлявшее его потеть. Когда он проходил к себе в кабинет, секретарь сразу заметил, что комиссар в дурном настроении, и ограничился молчаливым поклоном. На письменном столе Мегрэ на самом виду лежала записка, прижатая вместо пресс-папье одной из его трубок.
«Просьба срочно позвонить в железнодорожное отделение полиции Северного вокзала.
Не снимая шляпы, Мегрэ набрал номер и, зажав телефонную трубку между плечом и щекой, закурил.
— Люкас еще у вас?
Два самых тоскливых года Мегрэ провел в полицейском отделении Северного вокзала и хорошо знал все его закоулки. Он услышал голос инспектора, говорившего Люкасу:
— Тебя. Твой патрон.
И сразу раздался голос Люкаса:
— Алло! Я не знал, вернетесь ли вы в бюро. Я звонил к вам домой.
— Ты нашел шофера?
— Сразу повезло. Он рассказал, что вчера вечером сидел в баре на улице Вольтера, когда туда заявился высокий толстяк важного вида и велел отвезти его на Северный вокзал.
— Чтобы сдать на хранение чемодан?
— Так точно. Вы угадали. Чемодан еще здесь.
— Ты его открыл?
— Они не разрешают.
— Кто?
— Железнодорожники. Они требуют квитанцию или ордер.
— Никаких особых примет?
— Есть. Запах. Тяжелый.
— Ты думаешь?
— То же самое, что и вы. Если в нем не мертвец, то, значит, он набит до краев тухлым мясом. Мне вас ждать?
— Буду через полчаса.
Мегрэ направился в кабинет шефа. Тот позвонил в прокуратуру. Прокурор уже уехал, но один из его помощников в конце концов взял на себя ответственность.
Когда Мегрэ проходил через инспекторскую, он заметил, что Торранс еще не вернулся. Жанвье строчил рапорт.
— Возьми с собой кого-нибудь. Отправляйся на улицу Попинкур и следи за номером 37-6. В глубине двора налево, на четвертом этаже, Франсуа Лагранж… Не стойте на виду. Этот тип высокий и толстый, болезненного вида. Возьми фотографию сына.
— Что с ней делать?
— Ничего. Если случайно он вернется, а потом выйдет из дома, незаметно следите за ним. Осторожней, он вооружен. Если появится отец, что меня весьма удивило бы, следите и за ним…
Несколько минут спустя Мегрэ ехал к Северному вокзалу. Он вспомнил, как в кафе на Елисейских полях дочь Лагранжа сказала: «Все люди на это способны. Не так ли?»
Нечто подобное, во всяком случае, она сказала.
Он пробрался через толпу, нашел Люкаса, тот мирно болтал с инспектором железнодорожной полиции.
— Вы с ордером, патрон? Сразу предупреждаю, что тип в камере хранения очень упорный и полиция не производит на него никакого впечатления.
Люкас говорил правду. Этот тип тщательно проверил документы, долго переворачивал их в разные стороны, надел очки, чтобы изучить подписи и печать.
— Поскольку с меня снимается всякая ответственность…
Он неодобрительно указал на большой серый старомодный чемодан с изорванным чехлом, обвязанный веревками. Люкас преувеличивал, но все же от чемодана шел слабый тошнотворный запах, хорошо знакомый Мегрэ.
— Надеюсь, вы не станете здесь его открывать?
Был конец рабочего дня. Люди толпились у билетных касс.
— Кто-нибудь нам поможет? — спросил Мегрэ у хмурого служащего.
— Существуют носильщики. Надеюсь, вы не хотите, чтобы я его собственноручно тащил?
Чемодан не входил в маленькую служебную машину полицейского управления. Люкас погрузил его в такси. Все это было, конечно, не по инструкции. Но Мегрэ спешил.
— Куда его везти, патрон?
— В лабораторию. Самое верное. Возможно, Жюссье еще там.
На лестнице он встретил Торранса.
— Вы знаете, патрон…
— Ты его нашел?
— Кого?
— Юношу?
— Нет. Но я…
— Тогда до скорого…
Жюссье действительно еще не ушел. Они стояли вчетвером вокруг чемодана, фотографировали его со всех сторон, прежде чем открыть.
Полчаса спустя Мегрэ вызвал по телефону начальника полиции.
— Шеф только что вышел, — ответили ему.
Он позвонил к нему домой и узнал, что шеф обедает в одном из ресторанов на левом берегу. В ресторане его еще не было. Пришлось ждать минут десять.
— Простите за беспокойство, шеф. Это Мегрэ, по делу, о котором я вам докладывал. Люкас был прав. Мне кажется, вам нужно приехать, так как дело касается известного лица и может получить нежелательную огласку.
Пауза.
— Андрэ Дельтей, депутат… Да… Я совершенно уверен… Хорошо. Жду вас.
Юрий ПЕРОВ«ТЕНЬ»
Пашка знал, что после шторма хорошо берет кефаль. Он проснулся в пять часов утра, увидел спокойное море и стал собирать спиннинг.
Шлюпка стояла под брезентом в нескольких шагах от моря. Пашка поставил ее на попа, подлез под нее. Банка гребца пришлась как раз на плечи. Утопая в прохладном после штормовой ночи песке, Пашка зашагал к морю со шлюпкой на плечах. Потом сходил за веслами, спиннингом и одеждой. Его голой спины коснулись первые лучи солнца: оно вставало из-за вишневых деревьев на территории лагеря и еще не грело. Пашка почувствовал скорее прикосновение света, чем тепло. Он стоял и смотрел на море.
Море отдыхало. Плети глубинных водорослей, расплющенные медузы, мелкие ракушки и древесная щепа усеяли широкую полосу утрамбованного волнами сырого песка.
Пашка постоял еще минуту. Потом вошел в воду и повел шлюпку в море, толкая перед собой. Двигался не спеша, обдумывая, у какой вехи лучше привязаться. Когда вода дошла ему до пояса, по днищу что-то ударило и заскрежетало. «Коряга, — решил Пашка, замедляя движение, — а может, камень штормом прикатило». Он чуть отвел шлюпку и склонился над водой.
На дне не было ничего. Дно было чисто. Только крошечный рак-отшельник, быстро-быстро перебирая лапками, засеменил из тени от Пашкиной головы под солнце.
Он обошел вокруг лодки. Ничего! Он опустил руку в воду и стал ощупывать днище лодки. Ага, вот! Кажется, нашел.
Пашка достал из лодки маску и, поеживаясь, медленно опустился в воду. Чтобы подлезть под днище шлюпки, пришлось лечь на спину. Справа от киля царапина, будто стесано углом топора. Пашка приблизил лицо в маске к самому днищу. Глубина царапины — миллиметров пять.
— Черт знает что! — пробурчал Пашка, вынырнув и стянув маску с лица. Потом он снова надел маску и, согнувшись в три погибели, стал кружиться на одном месте, придерживая шлюпку рукой.