Минут через пять с парадной позвонили.
Взяв ключ, Скворцова впустила свою сменщицу Веселову, дежурную по нижнему этажу Федотову и Валентину Новосадскую, которой предстояло дежурить в большом срочном коридоре в верхнем этаже.
— Ну, вот и вся компания в сборе, — сказала Веселова. — Теперь можно и за дрему браться. Только бы начальница не нагрянула.
— Навряд ли, — отозвалась Федотова, — ей сегодня не до этого.
Ночная жизнь тюрьмы потекла своим чередом — сдавшие смену ушли (дверь за ними закрыла Веселова), а «ночницы» разошлись по своим местам.
Оставшись одна в своем коридоре, Шура тихонько открыла дверь восьмой камеры и всунула в чьи-то руки сверток — в нем были черное платье, высокая шляпа с пером, лорнет и бархатная короткая накидка на шелковой подкладке.
Проходя мимо других камер, Шура чутко прислушивалась — где-то слышался говор, негромкий смех, кто-то надрывно кашлял. Но проходили минуты, и все затихло.
В полночь Шура спустилась на нижний этаж к Федотовой. Та дремала, сидя на стуле и прислонив свою большую голову к стене.
— Слышишь? — спросила Шура, поднимая палец.
— Чего?
— Вода в уборной сильно шумит. Пойду посмотрю.
— Иди, коли охота, — проговорила Федотова, зевая.
Дернув цепочку бачка, Шура три раза стукнула в стенку — там помещался карцер. В ответ послышался тихий стук.
— Ну что, наладила? — спросила Федотова, когда Шура вернулась. — И зачем я у тебя этот ликер пила — спать охота прямо до смерти.
— А ты и поспи. Вон у тебя в камерах как тихо. Только со стула не свались.
Поднявшись на второй этаж, она зашла в коридор к Новосадской — спросить время.
— Без пяти час. Скоро, гляди, с поверкой нагрянет старший надзиратель.
— А Спыткина?
— Ее не будет. Слышала, как она с Куликовым договаривалась, чтобы он ее подменил.
Шура пожелала ей всего хорошего, вышла на площадку, замкнула дверь на два оборота ключа, потушила висячую лампу и, войдя в свой коридор, остановилась у окна.
Ночь была дождливая и темная — даже силуэта церкви не было видно. Дождь хлестал по стеклам, и слышно было, как мечутся на ветру кусты акации.
Вдруг раздалось протяжное, резкое кошачье мяуканье.
Шура вздрогнула, сжимая во влажной руке ключ, на цыпочках, быстро и бесшумно, подошла к двери восьмой камеры.
Кошачье мяуканье услышали и в камере.
Здесь уже все было готово — Лиза, Аня, обе Маши и Катя были одеты в мужскую одежду — пиджаки, брюки, рубашки, у кого косоворотки, у кого накрахмаленные, с галстуками, — волосы запрятали под картузы, котелки и шляпы. Наташа, Зоя, Саша и Ханна оделись по-девичьи — нарядные кофточки, юбки, длинные платья с пелеринками и с оборками внизу. Но обувь никто не надел — предстояло пройти два коридора, сделать это надо бесшумно, поэтому Зоя несла тюк с обувью. Ханна держала под мышкой длинные жгуты, сплетенные из разорванных на полосы простынь, и тряпки для кляпов.
Труднее было одеть Вильгельмину и Аннушку Гервасий. Чтобы надеть парики и загримироваться, пришлось зажечь лампу, но фитиль подкрутили, и слабый свет старались загородить телами.
В какой-то момент все так и замерли — одна из уголовных тяжело заворочалась, приподнялась на постели и, почесывая взлохмаченную голову, повернулась на другой бок.
Раздался второй сигнал — протяжный кошачий крик. Шура повернула ключ, потянула на себя дверь и отступила — перед ней стояла Вадбольская со своим неизменным лорнетом, в высокой шляпе с вуалькой. За ней вышел… Федоров — в кителе и в картузе с лаковым козырьком, из-под которого свисал рыжеватый кружок волос.
Только через секунду Шура поняла, что это Вильгельмина и Аннушка.
— Вперед, — властно шепнула «княжна», и вся группа неслышно двинулась вдоль стены.
Первый коридор прошли быстро, спустились вниз по лестнице, у двери, ведущей во второй коридор, остановились. «Княжна» заглянула в небольшое дверное окошечко и увидела лишь плечо надзирательницы. Спит ли она? А вдруг услышит, что кто-то отпирает дверь, и даст сигнал?
Два решительных поворота ключа, и, широко распахнув дверь, «княжна» шагнула вперед. Федотова спала, прислонясь плечом к стене.
«Княжна» цепкой сухой рукой схватила ее за плечо и так дернула, что та чуть не свалилась со стула.
— Спишь? — поводя массивным носом, прошипела «княжна». — Связать ее, мерзавку. Живо!
Надзирательница не сопротивлялась. От страха у нее отвалилась челюсть. Через несколько секунд она лежала на полу со связанными руками, с кляпом во рту. Чьи-то проворные руки стягивали с нее юбку (она нужна была для Веры), кто-то потушил лампу.
Второй коридор показался бесконечно длинным. Впереди слабо мерцал свет, пробивавшийся через решетчатую дверь из конторы, где у телефона сидела Веселова.
И тут ключ задрожал в Шуриной руке. Просунув его между решеток, она никак не могла попасть в замочную скважину, ключ звонко постукивал о железо. Все замерли, «Пробуй ты», — шепнула Зоя Аннушке. Та взяла ключ, сжала его и снова просунула между прутьев. Раздалось два негромких щелчка, и решетка легко, без скрипа подвинулась вперед, образуя щель.
Все знали, что вниз ведут две ступеньки, а направо — комната для следователей — по плану побега «гардеробная», где предстояло обуваться. Девушки вошли туда, а «княжна», Аннушка и Шура начали открывать последнюю дверь. Веселова хотя и дремала у телефона, но повороты ключа услышала и, подойдя к двери, нос к носу столкнулась с «начальницей».
«Как же она прошла мимо меня?» — думала она, отступая, но, увидев за ее спиной много других лиц, почуяла что-то недоброе и кинулась к противоположной двери. Схватка продолжалась довольно долго. Веселова, маленькая, вся точно сбитая, отбиваясь от троих, пыталась закричать.
— Сопротивляется, негодяйка! — воскликнула «княжна». — Убить ее немедленно — и все!
Голос так походил на голос начальницы, что Веселова обомлела и притихла.
— Где ключи от карцера? — тряся ее за плечо, спрашивала Шура, но та только дико поводила глазами.
В ящиках стола ключей с биркой «карцер» не оказалось.
— Они, наверно, у Федорова, — шепнула Аннушка и распахнула дверь в прихожую.
Федорова на ларе не было.
Вильгельмина и Аннушка глядели на ларь, ничего не понимая.
Куда исчез Федоров? Неужели провал?
Все вздрогнули — в тишине раздался резкий телефонный звонок.
Веселова заворочалась.
Девушки, не зная, что делать, тревожно переглядывались.
А маленький молоточек настойчиво бился между двумя металлическими чашечками. Наконец Вильгельмина очнулась, сняла трубку и резко спросила:
— Что вам угодно?
В трубке заговорил встревоженный голос. Вильгельмина сморщилась — на лбу у нее появилась толстая складка, такая же, как у княжны.
— Несомненно, — отрывисто бросила она, послушала еще несколько секунд и, сказав: — Это совершенно невероятно! — повесила трубку.
В туалетной комнате громко зашумела сливаемая вода. Вильгельмина, кивнув Аннушке, подошла к двери и, секунду помедлив, ногой распахнула ее.
В слабом свете, падающем из прихожей, все увидели Федорова, — согнув голову под краном, он хватал открытым ртом струю воды.
— Опять нализался, подлец! — сказала «княжна», поднимая лорнет.
Федоров разогнулся, по его небритому подбородку стекали струи воды. «Ну все, пропал…» — подумал он, глупо моргая.
— До каких пор это будет продолжаться?
— Виноват… — бормотал Федоров, глядя на «княжну» и ловя рукой ручку крана.
— Подойди! — грозно приказала «княжна».
Так и не закрыв кран, Федоров шагнул вперед.
— Ключи от карцера!
Надзиратель, быстро нашарив в кармане ключ, протянул его, и тут случилось невероятное — «княжна» влепила ему звонкую пощечину, чьи-то руки подхватили, куда-то понесли, раздался хлопок, похожий на выстрел, и он, ничего не понимая, очутился в душной темноте.
В подвал к карцерам Шура добежала за минутку.
Фрида, как только открылась дверь, схватила Шуру, пытаясь поцеловать ее.
— Иди наверх, скорее, — шепнула Шура, открывая вторую дверь.
— Вера, выходи… — позвала она, вглядываясь в темноту карцера. — Скорее…
Но темнота не отвечала. Шура шагнула вперед, расставив руки.
— Где ты, Вера?
— Прощай, Шурочка… — послышался из угла шепот Веры.
Шура быстро приблизилась к ней, начала ощупывать плечи, голову, коснулась рукой лица и в испуге отдернула руку — лицо было мокро от слез.
— Вставай же, что ты сидишь?
— Я не могу… нога.
— Что нога?
— Напорола на гвоздь. Распухла, идти не могу.
Это было так неожиданно, так невероятно, что Шура растерялась.
— Тогда… тогда я понесу тебя.
— Что ты! Прощай, подружка моя милая…
Девушки обнялись и заплакали, уткнувшись в плечи друг дружке.
— У вас все хорошо? — спросила Вера и начала резкими толчками отрывать от себя подругу. — Иди, скорее иди. Дорога каждая минута…
Но Шура еще крепче прижималась к Вере.
— Иди, — не выдержав, почти закричала та, — если из-за меня вы провалитесь, я повешусь. Слышишь?
Шура крепко поцеловала подругу в щеку, в лоб, в губы, поднялась и, придерживаясь за стенку руками, пошла к двери.
Оставшись одна, Вера перестала плакать.
«Ну что ж, — думала она, — я временно выбыла из строя, но они должны убежать!»
Думая о них, прежде всего вспомнила Наташу Климову.
Для девушек она была подругой и старшей сестрой — составляла списки для чтения, помогала доставать книги. Именно она уговорила Веру приняться за изучение истории Египта. Целыми днями просиживали они над картами и атласами.
А Катя Никитина, та, что по ночам писала стихи? Помнится, она тихонько просыпалась, нащупывала рукой очки, присаживалась к окну с решеткой и надолго застывала в задумчивой позе.
— Зачем ты в темноте сидишь в очках? — спрашивала ее Вера.
— Думать легче…