Лобанов размышлял, не спуская глаз с дома десять напротив. Никто пока не вышел из подъезда, и никто туда не вошел.
А в окне Стуковой на четвертом этаже по-прежнему горел свет, за легкой шторой мелькнула чья-то тень и исчезла. Вот человек снова подошел к окну. Это она, Стукова. Тень исчезла. И снова появилась! Теперь это, кажется, не она. Да, да, это он! Отошел.
Лобанов насторожился. Что-то они там заволновались. С чего бы это? Может быть, они следили за Глумовым и видели… Нет. Из окна четвертого этажа подъезд не виден. И потом, они не гасили в комнате свет. Тогда чего они волнуются? Ну, положим, волноваться есть от чего. Ведь знает, что его ищут, по всему городу ищут. Вот и нет покоя, вот и мерещится всякое.
Надо ждать. А ребята все-таки задерживаются, Может быть, дежурная опергруппа выехала на какое-нибудь происшествие? Тогда плохо. Сотрудников придется вызывать из дому.
Пожалуй, надо стать в подъезде. Если он все-таки выйдет, сразу брать, чтобы не успел опомниться.
Лобанов расстегнул пальто, поправил кобуру пистолета под пиджаком и сказал водителю:
— Я буду там, — он кивнул на подъезд. — В случае чего поможешь мне. И не забудь, во дворе Андрей.
Он не успел еще выбраться из машины, как сразу произошло два события.
Из-за дальнего угла улицы неожиданно вынырнула машина. И в тот же момент из подъезда вышла женщина, но, заметив машину, тут же юркнула обратно. «Стукова! — пронеслось в голове у Лобанова. — Сейчас она увидит… Это же, наверное, ребята приехали…»
Машина, однако, спокойно проехала мимо и остановилась возле какого-то дома невдалеке.
Лобанов напряженно наблюдал, не рискуя появиться на улице: Стукова наверняка стоит в подъезде и тоже наблюдает. Но приехавшую машину она видеть не может.
Между тем оттуда вышли два человека — всего два! — о чем-то посовещались, затем пересекли улицу и двинулась в направлении дома, возле которого прятался со своей машиной Лобанов.
Он осторожно следил за ними, не выпуская из виду и подъезд дома напротив.
Люди приближались. Их темные силуэты проступали все четче, все яснее. Люди шли и о чем-то негромко беседовали.
Лобанова охватила досада. Нет, это были не его ребята, это были совсем другие, совсем посторонние люди. Хотя…
И тут же теплая, волна внезапно поднялась в груди, и Лобанов чуть не бросился навстречу им. Усилием воли он заставил себя остаться на месте, даже еще плотнее прижаться к шершавой, холодной стене дома.
И только когда люди почти поравнялись с темной подворотней, Лобанов негромко окликнул:
— Сергей!..
— Я, я… Салют… — не поворачивая головы, тихо ответил, проходя мимо, один из людей. — Не высовывайся. Там женщина какая-то в подъезде.
— Это Стукова…
— Мы так и подумали. Я к тебе сейчас…
Они уже прошли подворотню, Коршунов и Храмов. И Лобанов не расслышал последних слов друга. И еще очень громко, просто оглушительно билось сердце.
Лобанов только видел, как темные силуэты вдруг разделились. Один пропал, другой пересек улицу. «Николай», — догадался Лобанов.
Храмов теперь осторожно приближался к подъезду напротив, вот он замер в двух шагах от него, прислушался…
И в этот момент кто-то крепко обхватил Лобанова сзади за плечи.
— Ну, вот и я, — сказал Коршунов, выпуская друга из объятий. — Прямо с неба на вас свалился.
— Не ждал я тебя тут, — улыбаясь, признался Лобанов.
— Сам не ждал. Самолет мой пришел раньше. Связались с дежурным. Он все доложил. Сейчас приедут твои ребята. Давай мозговать. Какая тут ситуация пока?
Лобанов принялся торопливо рассказывать.
— …В квартире его сейчас без шума не возьмешь, — закончил он. — Надо ждать до утра, пока выйдет.
— Гм…. - с сомнением покачал головой Коршунов, что-то соображая про себя.
…За несколько минут до всех этих событий в квартире Глумова зазвонил телефон. Подошла соседка.
— Сейчас узнаю, — сказала она и, положив трубку, направилась в глубь коридора. Там она постучала в одну из дверей и крикнула:
— Василия Евдокимовича к телефону!
— Нет его, заразы! — пробасила из постели Мария Федоровна. — Куда его леший занес, не знаю.
…Нинель Даниловна повесила трубку и испуганно сообщила:
— Его до сих пор нет дома. Боже мой, что это значит? Мне почему-то безумно страшно.
— Та-ак, — настораживаясь, проговорил ее гость и со злостью добавил: — Дернула меня нелегкая к тебе заскочить. Если б знал, что он из больницы встречать нас приехал… Видишь, дура, даже сейчас свиданку ему не дают. Значит, на крючке он у них. И его заместо крючка на вокзал кинули. А тут еще эта козявка припуталась… Ну ладно, раз так. Живым я им не дамся. Трупом вынесут, и не одного меня… — он, не стесняясь Нинель Даниловны, грубо выругался, потом мрачно взглянул на нее и, подумав, приказал: — Одевайся. Швырнись по улице, разуй там свои зенки. Отсюда мне срочно мотать надо, — и, ощупав что-то тяжелое в кармане, повторил: — Живым не дамся.
Всхлипнув, Нинель Даниловна метнулась в переднюю.
— Так что будем делать? — нетерпеливо спросил Лобанов. — Она еще, наверное, стоит там, в подъезде.
— Нет, — сказал Коршунов, взглянув через его плечо на противоположную сторону улицы, откуда Храмов в этот момент махнул рукой. — Подъезд свободен.
Лобанов быстро оглянулся.
— И в окне никого нет, — добавил он.
— Тогда пошли, — решительно произнес Коршунов. — Одного водителя во двор, к твоему сотруднику. Храмов с другим остаются около подъезда. А мы с тобой давай поднимемся. Надо быть ближе к объекту. Мало ли что. Возьми фонарь.
Они торопливо пересекли улицу и, предупредив Храмова, стали медленно, то и дело прислушиваясь, подниматься по полутемной лестнице. При этом оба, не сговариваясь, переложили пистолеты в карманы пальто, переведя их на боевой взвод.
Лестница полна была холодной, звенящей тишины, сотканной из десятков знакомых далеких и посторонних звуков. Где-то играла музыка, плакал ребенок, стрекотала швейная машинка, вдруг жалобно мяукнула кошка… Все это было понятно, знакомо, все это было тишиной на этой полутемной, пустой, уходящей вверх лестнице.
Когда друзья достигли площадки второго этажа, где-то наверху неожиданно звякнул замок, тихо скрипнула дверь, короткий луч света скользнул по лестничному проему и тотчас исчез: дверь наверху бесшумно прикрыли. И снова воцарилась тишина. Только плакал ребенок и далеко-далеко играла музыка…
Друзья замерли. Луч света указал точно: дверь открыли на четвертом этаже. Коршунов первым отделился от стены и стал красться вверх по лестнице. Лобанов последовал за ним.
Вот и третий этаж. Здесь они снова, затаив дыхание, прислушались. И неожиданно до них донеслись чьи-то осторожные, едва различимые шаги. Человек двигался вверх по лестнице. Вверх, а не вниз!
Коршунов, наклонившись к Лобанову, прошептал:
— Ты осмотрел чердак?
Тот досадливо покачал головой.
— Тогда вперед, — тихо произнес Коршунов.
Они стали подниматься по лестнице.
Неожиданно наверху послышалась какая-то возня, затем металлический лязг, и снова все стихло.
— Он на чердаке! — сдавленным голосом воскликнул Лобанов.
И оба, уже не заботясь о производимом ими шуме, перепрыгивая через ступени, устремились вверх по лестнице.
Они проскочили четвертый этаж, затем пятый. Лестница, теперь, правда, другая, железная, узкая, вела дальше, прямо под потолок и заканчивалась железным люком.
Лобанов уперся в него плечом и хотел уже было откинуть его и вскочить на чердак, но Коршунов резко оттолкнул друга.
— Ты что? — глухо бросил он. — А если… Пригнись!
Коршунов с силой отбросил крышку люка и быстро отпрянул в сторону.
И тут грохнул выстрел!
Пуля просвистела совсем рядом. На чердаке что-то обрушилось, покатилось…
В этот момент Коршунов ринулся в темный проем. Но там он не вскочил на ноги, а мягко перекатился на левый бок, держа в руке пистолет, и крикнул:
— Бросай оружие!.. Хочешь вышку заработать?!
Ему никто не ответил.
Коршунов только почувствовал, как в люк проскользнул Лобанов, Глаза его уже привыкли к темноте, и он различил вдалеке серый проем чердачного окна.
— Стереги его здесь, — шепнул он. — Я пролезу к окну. А то как бы не ушел.
Коршунов приподнялся и, ощупывая руками путь впереди, пополз по дощатому неровному полу. В каком-то месте толстая косая балка преградила ему путь. Он, прячась за нее, поднялся на ноги. Окно было почти рядом.
И тут Коршунов заметил чью-то тень, отпрянувшую в сторону.
— Бросай оружие! — снова приказал он уже негромко. — Бросай, говорю!
И снова на звук его голоса грохнул выстрел так близко, что Коршунов ощутил резкий запах пороха. Вздрогнула балка, за которую он держался, и Коршунов понял, что пуля попала в нее. В этот момент со стороны люка, где находился Лобанов, ударил узкий пучок света, путаясь в клубах поднятой вокруг пыли.
— Берегись! — крикнул Коршунов.
И снова выстрел!
— Берегусь, — насмешливо откликнулся Лобанов.
Голос его прозвучал совсем не оттуда, откуда продолжал светить фонарик.
А Коршунов в этот миг заметил метнувшуюся к окну тень.
И тогда, уже не задумываясь, он ринулся вперед на пригнувшегося, изготовившегося к прыжку человека и с размаху ударил его рукояткой пистолета. Человек, глухо вскрикнув, упал, увлекая Коршунова за собой, он тут же вывернулся и коротким движением откуда-то снизу нанес ему ответный удар. Раздался звон выбитого стекла..
К Коршунову подполз Лобанов, обнял его за плечи. Но Коршунов, оттолкнув его, поднял пистолет.
Выстрел!
И человек медленно, тяжело осел на пол возле окна, цепляясь руками за переплет рамы.
Лобанов бросился к нему.
«Неужели прикончил? — пронеслось в голове у Коршунова. — Не может быть».
— Ах ты черт! — раздался возглас Лобанова. — Кусаться?!
Почти одновременно лучи света неожиданно забегали по чердаку, и кто-то крикнул;