— Нет уж, спасибо, — усмехнулся Трофимов. — Другое занятие поищу. А то, чего доброго, и вовсе загремишь с ним.
— Обязательно даже загремишь, — подтвердил Лобанов. — Хотя и тут важнее другое. Ты про гашиш слышал? Курят его некоторые.
— Слышал. Психи курят.
— Страшный это яд. Человека дотла разрушает, если втянуться.
— Точно.
— Вот этот яд, Боря, ты и вез.
— Ну да?!
Трофимов ошалело посмотрел на Лобанова, и угрюмое его лицо приобрело вдруг выражение такой мальчишеской растерянности, что Лобанов невольно усмехнулся.
— Вот именно, — уже строго и сокрушенно произнес он. — Это ты и вез. Чтоб Семенов мог других травить и зарабатывать на этом, как тот Юсуф. И ты бы на этом заработал. Или тебе все равно, на чем зарабатывать?
— Ладно вам, — сердито ответил Трофимов. — Кто же я, по-вашему, зверь, что ли?
— Нет. Но помогал ты зверям, и еще каким!
— Так если бы я знал… Да я бы скорее удавился!..
Губы Трофимова задрожали от волнения.
— Теперь знаешь. И, вижу, понимаешь. Это еще важнее. А дальше пусть тебе совесть подскажет, как жить. Пусть подскажет, черт возьми!
Лобанов встал, упругим шагом стремительно прошелся из угла в угол по кабинету, заложив руки за спину, потом, успокоившись, остановился перед Трофимовым, невысокий, крепко сбитый, с широкими, покатыми, как у борца, плечами, которые не мог скрыть мешковатый пиджак. Круглое, веснушчатое лицо его было сосредоточенно, рыжеватые брови сошлись у переносицы, и только в светлых глазах все время пряталась какая-то хитринка, то злая, то добродушная, то настороженная. Сейчас она была злой.
— Скажи, Боря, — задумчиво покусывая губу, спросил Лобанов. — Этот парень… который с тобой приехал… Он не говорил, может, у него тут знакомые есть, родственники?
— Не говорил, — покачал головой Трофимов, не отрывая глаз от пола. Он все еще находился под впечатлением страшной новости, услышанной от Лобанова.
— А про Семенова чего говорил?
— «Покажу тебе его». Вот и все.
— А как «покажу», не говорил?
— Следи, говорит, за мной. Я и следил. Он мне глазами на этого Петра Даниловича и указал.
— А тот когда тебя заметил, когда ты подошел?
— Не. Когда я понял, что это он, и пошел к нему, он уже на меня смотрел. Вроде как узнал. Я даже удивился.
Лобанов чувствовал, что он сейчас нащупывает что-то важное, но никак не мог сообразить, что именно.
— Может, он раньше тебя уже видел?
— Скажете. Откуда он мог меня видеть?
— Он жил в Ташкенте. Правда, года три назад. И в Самарканде бывал.
— Три года назад я пацаном был.
— Да, пожалуй…
«Как Семенов мог узнать этого парня? — думал Лобанов. — А ведь он его узнал, это ясно. Хотя раньше не встречались, это тоже ясно. Как же тогда?.. Может быть, случайно встретился с ним взглядом, увидел чемодан, догадался? Это, пожалуй, скорее всего. А как вел себя Семенов там, на перроне?..»
Лобанов обошел стол, достал сигарету из лежавшей там пачки, закурил и снова прошелся по кабинету.
Теперь он старался в мельчайших подробностях припомнить вчерашний вечер, освещенный перрон, толпу людей на нем, когда подошел поезд, наконец, Семенова, надвинувшего на лоб шляпу, руки — в карманах пальто, исхудавшего, сутулого, какого-то вялого, слабого еще. А Лобанов стоял в стороне, с Володей Жаткиным, с Верочкой из их отдела, и все время наблюдал за Семеновым. И был какой-то момент… Семенов вдруг встрепенулся, напрягся, словно чего-то испугался. И взгляд у него стал другой. Другой стал взгляд! А потом к нему подошел Трофимов. Потом… Почему же Семенов насторожился? Почему испугался? Трофимова испугался? Но он же его первый раз увидел.
И опять же взгляд. Лобанову почему-то не давал теперь покоя этот взгляд. Сначала он был просто растерянный, усталый… Да, да, это Лобанов хорошо помнит. Он еще подумал, что Семенову, наверное, трудно вот так стоять и как бы он не пропустил приезжих. И вдруг… Семенов насторожился, даже испугался. И Лобанов тоже невольно тогда насторожился. Да, этот момент он хорошо помнит. Значит, Семенов кого-то увидел. Трофимова? Да, конечно, Трофимова он заметил, причем даже раньше, чем тот заметил его. Вот ведь что! Даже раньше! Узнать его Семенов не мог. Догадаться? Но, пока они не встретились глазами, догадаться было невозможно. А когда встретились, Семенов уже смотрел на Трофимова, ждал его. Так, так… Перед этим Трофимов следил глазами за тем парнем в толпе. А Семенов в тот момент, когда вдруг испугался, смотрел…
— Боря, тот парень шел от тебя по какую сторону, слева или справа, не помнишь?
Трофимов удивленно поднял глаза на Лобанова и, подумав, сказал:
— Слева, впереди немного.
Слева… значит, от Семенова справа, потому что Трофимов шел прямо на Семенова. А тот, когда испугался, смотрел не прямо, а куда-то в сторону. Лобанов хорошо помнил, что видел в тот момент Семенова смотревшим куда-то в сторону, видел его плечи, спину и только часть лица. А Лобанов стоял… ага, он стоял слева от Семенова. Значит, Семенов смотрел направо. И испугался… А там шел тот парень. Значит… Ого, это много значит!..
Необходимо было побыстрее увидеть Семенова и проверить эту неожиданную догадку. Но предварительно следовало закончить с Трофимовым.
— Вот что, Боря, — решительно сказал Лобанов, усаживаясь за стол. — Сегодня поедешь домой. У нас нет оснований тебя задерживать.
— Домой?.. — недоверчиво переспросил Трофимов, и на скуластом его лице проступила растерянность.
А ведь еще полчаса назад он нагло требовал этого. И Лобанов сразу отметил про себя эту перемену.
— Да, домой, — подтвердил он. — И запомни наш разговор. На этот раз ты только случайно выскочил из очень скверной и опасной истории. Смотри не попадись снова на эту удочку.
— Все, товарищ начальник, — потупившись, хмуро и твердо сказал Трофимов. — Больше им меня не купить, — и повторил: — Не зверь же я, в самом деле.
— Знаю, — кивнул Лобанов. — И верю. Сейчас мы все оформим. Подожди пока в коридоре.
Трофимов медленно поднялся и направился к двери. У порога он на секунду задержался, словно собираясь еще что-то сказать, но, передумав, молча вышел.
Лобанов вызвал к себе Храмова.
— Вот что, Николай. Парня следует отпустить. Улик против него нет. Оно, между прочим, и к лучшему. Тюрьма ему сейчас совсем ни к чему. Даже наоборот.
— Как сказать, — сдержанно заметил Храмов.
— Так и сказать. Пусть ребята достанут ему билет. Поезд на Ташкент когда теперь?
— Вечером.
— Ну вот. Денег у него сколько?
— Трояк с мелочью. Расчета с ним произвести не успели.
— Понятно. Тогда пусть он до обеда погуляет по городу. Обязательно пусть погуляет, — Лобанов многозначительно взглянул на Храмова. — Может, они и встретятся. Скажи ему, чтобы обедать пришел сюда. Если они не встретятся, то он придет. На вокзале они тоже могут встретиться. Все это учти.
— Слушаюсь…
— Давай. А я еду в больницу к Семенову. Да, вот еще что. Позвони в Ташкент Нуриманову. Пусть они встретят этого парня и посмотрят за ним. К нему могут прийти. И прибавь, что верить ему можно. Уже можно. Понятно?
— Так точно.
— И подкрути ребят. Розыск по городу не прекращать. Где-то ходит этот сукин сын. Или куда-то забился. Выходы-то из города ему закрыты.
— Слушаюсь.
— Все. Давай двигай. А я… пожалуй, сначала позвоню туда, в больницу, как думаешь?
Храмов удивленно взглянул на своего энергичного начальника, который вдруг заколебался по такому пустяковому поводу.
— Можно, чего же, — равнодушно согласился он.
Лобанов перехватил этот взгляд и неожиданно про себя усмехнулся. «Даже в мыслях у него нет, что его начальник может влюбиться, — подумал он. — Словно уж и не человек я. И порядочный дурак, между прочим, тоже. Круглый дурак, это точно». Он незаметно вздохнул. Интересно, кстати: кто ее муж? Небось тоже врач. Всегда почти так бывает у них.
Храмов ушел, а Лобанов, крайне недовольный собой, взялся за телефон. «У человека свои дела, заботы, своя жизнь, — сердито думал он, набирая знакомый номер, — а я тут лезу со своей трепотней и шуточками. Ну все. И задний ход. А то в шута горохового превращаешься на старости лет».
Из трубки доносились уже длинные гудки, потом раздался чей-то голос.
— Будьте добры Наталью Михайловну, — с внезапной хрипотцой попросил Лобанов и откашлялся.
— Сейчас.
Трубка умолкла. Лобанов одной рукой торопливо вытянул сигарету из лежавшей на столе пачки и, чиркнув спичкой, закурил.
— Слушаю.
— Здравствуйте, Наталья Михайловна. Лобанов беспокоит, — с подчеркнутой деловитостью сказал он.
И вдруг услышал ее встревоженный голос.
— Здравствуйте. Что вчера случилось?
— Где случилось? — не понял Лобанов.
— Ну, там, на вокзале. К нам вчера вашего сотрудника привезли раненого. Я как раз дежурила.
— Это случайность.
— Неправда. Это ножевое ранение. И он так беспокоился.
— Он еще очень молодой, — усмехнулся Лобанов.
— Да, но он все время звонил куда-то и все время спрашивал о вас. Вернулись вы или нет. Даже… мы забеспокоились.
Лобанову вдруг передалось ее волнение.
— Я вернулся, — смущенно сказал он. — Все в порядке, — и, хмурясь, добавил: — Теперь мне надо повидать Семенова. Это можно?
— Ну конечно. Когда вы приедете?
— Я сейчас хочу приехать.
— Пожалуйста. Обход уже закончен.
— А я… вас застану? Вы же ночь дежурили.
— Это сверх графика. Я буду до вечера.
— Тяжелая у вас работа.
— Пустяки. Меня все-таки никто не ударит ножом.
— Ну это у нас тоже не каждый день, — засмеялся Лобанов. — Так я еду.
Ему вдруг стало удивительно легко и радостно, он и сам не понимал отчего.
Лобанов торопливо сбежал по лестнице к ожидавшей его машине, натягивая по дороге пальто.
День выдался удивительно теплый и солнечный, и небо было ярко-голубое, без единого облачка. Лобанов почему-то только сейчас обратил на это внимание. И с наслаждением вдыхал напоенный весенней свежестью воздух, таким он ему казался, по крайней мере, даже в машине. Ноздреват