Питка вспомнил о ноже. Это был нож с широким лезвием для снятия шкур. Если ему удастся достать нож, он мог бы убить медведя. Охотник понимал, что медведь разорвет его на куски, если заметит его движение, но иного выхода не оставалось. Не мог же он лежать вот так под медведем и ждать, пока тот его прикончит…
Очень медленно и незаметно Питка протянул руку к ножу и дотронулся до рукоятки. Медведь не пошевелился. Питка освободил нож и, направив острие вверх, из всей силы вонзил его в лохматое брюхо зверя. Медведь не пошевелился и не застонал — не было ни единого признака того, что он почувствовал в своем теле нож.
Алекси показалось, что он сходит с ума. Он вновь и вновь вонзал нож в окровавленный мех. Кровь лилась на него теплыми липкими потоками. Он боялся захлебнуться ею. А медведь не проявлял ни малейшего признака боли.
Послушает ли его медведь, если заговорить с ним? Ведь многие индейцы верят в то, что звери понимают все, так же как люди. В старые времена индейские племена делали приношения духам убитых медведей. Да и сейчас на Аляске и севере Канады есть места, где охотники кладут в берестяную коробочку кусок медвежьей лапы и привязывают к дереву. Так они показывают медведю, что жалеют его, что были вынуждены убить его. Питка решил заговорить с медведем.
— Уходи, — сказал он как можно вразумительней. — Я тебя не трону, если ты уйдешь.
Потом он снова потерял способность видеть и заснул. Когда охотник проснулся, медведя над ним не было.
Алекси слышал, как тот пробирается сквозь ольшаник, воя от ярости и боли. Индеец понял, что медведь доживает последние минуты своей медвежьей жизни.
— Я знаю, что убил тебя, — произнес Питка.
Он попытался встать, но не смог. Правым глазом он вообще ничего не видел, да и левым видел немного. Ощупал рукой лицо. Пальцы ощутили только бесформенный кусок кровоточащего мяса. Голова Алекси загудела от боли, а тело затряслось от ужаса.
Как он найдет дорогу обратно к стоянке, если почти не видит? Дома он предупредил, что проведет ночь в лесу. Никто не будет обеспокоен его отсутствием до вечера следующего дня. Только потом его семья примется за поиски. Никакой надежды, что его отыщут в кустах раньше, чем он умрет.
Он не знал, сколько времени медведь простоял над ним, пока не отправился умирать в кусты. Время ему показалось часами, однако позже он решил, что прошло всего двадцать-тридцать минут.
Голова горела от боли. Зрение почти полностью пропало. Он снова заснул. Через некоторое время, вновь придя в сознание, Питка почувствовал себя несколько лучше и решил добраться до каноэ, Каноэ жена и дочери найдут обязательно, а если он сумеет добраться до лодки, они найдут и его. Как он преодолел эти ужасные полмили через травяное озеро и кусты, неизвестно. Он не видел даже, в каком направлении двигается. Однако руки и ноги его были в полном порядке. Левым глазом он еще различал перед собой пятно света — оно становилось то яснее, то темнее. Возможно, этого хватит, чтобы найти дорогу… Он помолился и двинулся в путь.
Медведь оставил его, наверное, около восьми часов вечера. В тех местах в июне по ночам не бывает темно, если не считать двух-трех часов легких сумерек. Алекси мог определить, день сейчас или ночь, только по температуре воздуха — ночью было холоднее.
Вскоре его покинули силы. Он свалился на землю. Но сдаваться не желал. Он стал продвигаться вперед ползком, отдыхая каждые несколько футов. Он полз вперед то на четвереньках, то по-пластунски, поминутно теряя сознание. Но вот наконец он дополз до кустарника.
Это был самый скверный участок пути. Он полежал некоторое время, отдыхая и дожидаясь, пока вновь обретет способность видеть его единственный глаз, оттер кровь, отметил направление, в котором нужно ползти, и углубился в густой ольшаник. Он полз и молился, твердя себе, что должен доползти и доползет.
Были минуты, когда он почти не видел света. Воздух стал холодным, наступил короткий период сумерек.
Он полз очень долго, на ощупь пробираясь сквозь заросли. Без отдыха он мог проползти лишь длину своего тела. Ему приходилось больше отдыхать, чем двигаться. Он молился и разговаривал сам с собой, чтобы поддерживать уверенность в себе и мужество. Страшная боль не утихала. Ему показалось, что прошли дни жуткой пытки, хотя в действительности миновало всего несколько часов.
Наконец ему удалось вытащить свое отяжелевшее тело на открытое место. Затем он прополз еще несколько футов, отделявших его от берега болота. Прошли сутки после того, как он покинул лагерь.
Каноэ он так и не мог найти. Но ему уже было все безразлично. Он упал в траву, совершенно измученный, и снова заснул. Так, очевидно, он пролежал большую часть дня и наконец снова нашел в себе силы приподняться на локте.
В этот момент он видел настолько, чтобы сказать точно, что стоит день, и чтобы разглядеть очертания кустов невдалеке. Он посмотрел прямо перед собой, но ничего похожего на каноэ не увидел. Затем повернул голову и различил на некотором расстоянии какое-то пятно, которое могло оказаться каноэ. Но тут он вновь упал на землю без сил.
Питка очнулся от холода. Целые облака москитов кружили над ним. Он понял, что опять наступила ночь. Он продолжал лежать на земле и думал о том предмете, который заметил на берегу. Наконец решил, что, если он хочет когда-либо доползти до каноэ, надо немедленно собрать последние силы. Он не выпил ни глотка воды и не съел ни крошки с того момента, как покинул свою стоянку утром в пятницу. Он был очень голоден и испытывал сильную жажду. В каноэ осталась кружка, хлеб, копченый лосось, сахар. Там был даже чай…
Охотник поднялся на четвереньки, но сразу же снова упал. Руки и ноги не держали его. Тогда Питка вцепился в траву руками и принялся дюйм за дюймом подтягивать тело к желанному темному пятну. Наконец он достиг каноэ. Протянул руку через борт, нащупал мешок с провизией, вынул оттуда кусок хлеба и копченую лососину. Попытался положить кусок хлеба в рот — и не нашел рта. Он нащупал рукой лишь распухшее мясо, разбитые кости и висящие снаружи зубы.
Он вновь потянулся к мешку, достал чашку и попробовал хотя бы попить. Поднес чашку к тому месту, где, по его предположению, должен находиться рот, и опрокинул ее. Вода потекла по подбородку и шее, а в горло так ни капли и не попало.
— Помогите! — попытался он крикнуть. — Долго я уже не проживу.
Поблизости была какая-то ямка, и он заполз в нее, спасаясь от холода. На нем была старая парка. Индеец попытался натянуть ее на голову, чтобы защитить свое изуродованное лицо от москитов, но это почти не помогло. Жажда, голод и туча москитов не давала ему заснуть. Прошло много, очень много времени, прежде чем он почувствовал теплые лучи солнца и понял, что пришел наконец новый день…
Полин, жена Питки, и две его дочери не очень обеспокоились, когда Алекси не явился домой в субботу — день, в который его ожидали: знали, что, отправляясь на охоту, он частенько задерживается дольше, чем предполагал. Но когда Питка не вернулся и на следующее утро, они забеспокоились. Уходя на охоту, он сообщил, что собирается пойти на медведя, если только встретит его. С растущим беспокойством женщины прождали еще полдня, и ближе к вечеру воскресенья Полин потребовала начать поиски.
Большой Джордж Симейкен, их сосед по Кальтагу, тоже находился с женой на летней стоянке. Полин обратилась к нему. У Большого Джорджа было болотное каноэ — легкое и маленькое. У него был также и скиф с подвесным мотором — такой же, как у семейства Питки, — но оба мотора были сейчас неисправны. Тяжелые ялики пришлось бы вести на веслах. Симейкен решил пойти на поиски в каноэ — так быстрее. Жена Алекси и одна из его дочерей должны были идти на ялике следом за ним.
Они покинули лагерь в семь часов в воскресенье.
Питка мало помнил из того, что произошло в это воскресенье. Он сделал множество напрасных попыток протолкнуть пищу в рот. Головная боль была невыносимой, и все же время от времени ему удавалось заснуть. Ему начинало казаться, что он пролежал на берегу несколько недель. Наконец он почувствовал знакомый холод и приготовился провести еще одну ночь, отбиваясь от полчищ москитов. У него были спички, но не хватало сил собрать для костра дров.
Через несколько часов, лежа на спине, Питка услышал какой-то звук. Ему показалось, что кто-то приближается к нему, но решил, что начинаются галлюцинации. Однако через некоторое время он вновь услышал отчетливый плеск весла. Приподнялся на локте, но так и не разглядел Большого Джорджа, длинными мощными гребками направлявшего к нему свое легкое каноэ. Питка упал навзничь и потерял сознание. Очнулся, когда Большой Джордж уже стоял над ним, тормоша и пытаясь привести в чувство. Его голос был самым прекрасным звуком, который Питка когда-либо слышал… Был уже понедельник, два часа утра. Прошло пятьдесят пять часов после схватки медведя и Питки.
Жена и дочь Питки находились совсем недалеко, лишь немного отстав от быстрого каноэ Большого Джорджа. Охотник узнал об их появлении по полному страха и ужаса крику жены:
— Что такое? Что с тобой случилось?
— Не подходи ко мне, — предупредил он. — Ты испугаешься.
Потом она ахнула, и он увидел ее склонившейся над своим изуродованным лицом.
Вся правая сторона его лица — от глаза и до подбородка была сорвана. Глаз вырван из глазницы, а на месте носа остался только хрящ. Кожа сорвана со всей правой и части левой щеки, рот изуродован, а от обеих челюстей осталось всего три передних зуба. Остальные выбиты. Сорванная вместе с мясом кожа, покрывавшая когда-то лицо, висела под подбородком наподобие ужасной кровавой бороды. Медведь натворил все это передней лапой, сорвав кожу с лица, как скальп.
Жена Питки попробовала влить ему в рот немного воды, и несколько капель попало туда, а затем в горло — первые капли за последние два дня… Затем Полин и Джордж, кое-как перевязав Питку, подняли его и уложили на дно ялика…
Они прибыли на стоянку около четырех часов утра. Джордж сразу принялся ремонтировать мотор — это был единственный способ быстро вызвать помощь. Работал он отчаянно. Тем временем семья Алекси уложила пострадавшего в постель и сделала то немногое, что было в их силах, чтобы облегчить ему страдания. Через шесть часов после того, как, починив мотор, Большой Джордж устремился вверх по реке, в поселке услышали громкий ровный стук мощного стационарного двигателя.