Но ведь эти слова находились где-то в середине рассказа… Ему же нужно было воспроизвести только их — чтобы выделить этот приказ для профессора. Но как это сделать: магнитофон у него один, а их надо два, чтобы перезаписать на второй нужную часть пленки!..
Джонни заскулил от отчаяния и бессилия. Потерпеть поражение, когда, казалось, победа совсем близко. Ему захотелось бросить магнитофон в окно: по крайней мере, можно было получить хоть некоторое удовлетворение при виде того, как он разобьется о землю!
И тут его вновь осенило. Как же он мог забыть? Схватив магнитофон Брюкнера, медведь опрометью кинулся в гостиную, где стоял маленький портативный магнитофончик, служивший ученым развлечением в часы отдыха.
Джонни подключил маленький магнитофон к магнитофону Брюкнера и стал ждать момента, чтобы нажать лапой кнопку записи, когда заговорит тетка крысы. Прошло два часа. Джонни испортил несколько метров пленки и наконец добился того, чего так хотел.
Он взял портативный магнитофон и вернулся к профессору. Магнитофон он поставил на стол и рядом положил шприц. Включив магнитофон, он стал ждать. Сначала из динамика слышалось только шипение, потом раздался резкий голос: «Ну хватит! Делай как я тебе скажу!..»
Глаза профессора Мэтьюна стали осмысленными, и Джонни сразу же поднес к его лицу лист бумаги с одной-единственной строкой, вкривь и вкось напечатанной на машинке. Профессор прочитал и, не выражая никаких чувств, взял шприц и вонзил его себе в руку.
Джонни выключил магнитофон. Теперь надо было ждать, окажет ли жидкость свое действие. Но вот полчаса спустя профессор Мэтьюн провел рукой по лицу и потер лоб. Первые сказанные им слова было трудно разобрать, но постепенно его голос набирал силу, слова становились вое разборчивее — так все громче и громче начинает говорить радиоприемник, по мере того как он нагревается после включения.
— Послушай, Джонни, что же это со всеми нами произошло? Я помню абсолютно все, что произошло за эти три дня, но мной владело какое-то оцепенение, я не мог даже говорить!..
Джонни поманил профессора за собой и направился в комнату, где была пишущая машинка. Профессор Мэтьюн, поняв Джонни, заправил в нее свежий лист бумаги.
Прошло некоторое время, пока слово за словом Джонни отстучал весь рассказ о том, что происходило на станции за последние дни. Профессор прочел, долго молчал и наконец сказал:
— Пойдем-ка, старина! Нам предстоит поработать. Прежде всего нужно привести в себя всех наших друзей, а для этого надо их заставить сделать себе уколы. Подумать только — медведь выступает в роли спасителя человечества! Отныне я разрешаю тебе жевать столько табаку, сколько ты пожелаешь. Больше того, я постараюсь доставить сюда для тебя хорошенькую медведицу и впрысну ей в мозг такое же вещество, как и тебе, чтобы твоя подруга была вполне достойна тебя…
А через неделю, когда все обитатели острова Сант-Круа уже окончательно пришли в себя, профессор Мэтьюн и другие ученые уехали на соседние острова Карибокого моря, чтобы и там провести необходимые работы по ликвидации последствий заражения спорами Бемиса.
Медведь по имени Джонни все время проводил в библиотеке. Он вновь принялся за пятый том Британской энциклопедии и вчитывался в раздел «Химия». Он надеялся, что профессор Мэтьюн вернется через какой-нибудь месяц, а может быть, и раньше, и найдет время, чтобы разъяснить ему все непонятные места в тексте. А пока он должен постараться одолеть эту премудрость собственными силами.
Михаил БАРЫШЕВПРИСТУПИТЬ НЕМЕДЛЕННО
ГЛАВА I
Бывший полковник генерального штаба Ступин говорил фразами, похожими на строевые команды:
— По оперативному плану боевых действий город разделяется на два сектора: восточный и западный. Командиры секторов имеют права командиров дивизий. Боевой приказ будет дан накануне выступления в шесть часов вечера.
За пыльными окнами, забранными тяжелыми решетками, двигались рыжие растоптанные сапоги: по тротуару расхаживала охрана совещания, устроенного в задней комнате подвала на Самотеке, над входом в который висела малеванная по жести вывеска кооперативной артели «Маяк», занимающейся ремонтом квартир и конторских учреждений.
— Центр восточного сектора — Лефортово, его тыл — станция Вешняки. Командует восточным сектором полковник Миллер.
Коренастый и широкоскулый Миллер, одетый вместо обычного френча в гражданский пиджак и косоворотку, привстал на стуле.
— Прошу садиться, полковник… Западный сектор имеет центром сосредоточения Ходынку и занимает все прилегающие к ней районы. Командует сектором полковник Талыгин… К сожалению, обстоятельства не позволили полковнику присутствовать на совещании. Главная задача восточного сектора — захват Курского вокзала и вокзалов на Каланчевской площади. После этого сектор овладевает участком кольца «Б», соединяется с отрядами, наступающими с запада, и наносит удар по центру города. Захватывает Кремль и арестовывает Ленина.
— И к стенке главного большевичка!
— Ни в коем случае! — строго перебил Ступин. — Ленина возьмем живым и увезем в заранее подготовленное место в качестве заложника, а потом предъявим большевикам ультиматум…
— И освободим Ленина?.. Вы с ума сошли, полковник…
— Не горячитесь, Миллер, — жестко усмехнулся Ступин. — Не забывайте, что из-за чрезмерного любопытства был потерян рай. Никто выпускать Ленина живым не собирается. При ультиматуме тоже можно найти способ… Одновременно с захватом Кремля мы овладеваем радиостанцией на Ходынке и оповещаем о падении власти большевиков в Москве. Таков кратко тактический план, господа. Он одобрен «Национальным центром».
На этот раз привстал и поклонился Николай Николаевич Щепкин, бывший домовладелец и видный деятель кадетской партии, руководитель «Национального центра».
— Как насчет подкреплений? Овладеть Кремлем не просто. Подходы строго охраняются. Красные курсанты… Одних пулеметов двадцать семь. По соседству гнездо чекистов… Воинские части в Москве…
— Полагаю, что наступление генерала Деникина вынудит большевиков двинуть на фронт все наличные резервы. Планируется послать особый отряд с пулеметами на Лубянку, чтобы отвлечь чекистов от Кремля. Ну а красные курсанты и Кремль остаются нашим храбрым офицерам. Как насчет артиллерийской поддержки, господин Миллер?
— Скорострельные пушки получить не удалось. Но кое-что снимем с учебных полигонов и поддержим выступление артиллерийским огнем.
— Прибудут также отряды из Волоколамска и из Троице-Сергиева. Примерно по пятьсот человек, — добавил Щепкин. — Кроме подкреплений, подготовлен взрыв мостов в районах Пензы, Рузаевки, Саратова и Сызрани. С тех направлений большевики помощи не получат.
— А Николаевская железная дорога?
— К сожалению, после провала в Петрограде мы лишены возможности контролировать Николаевскую железную дорогу. Я не строю иллюзий, господа. Успех нам может обеспечить внезапность выступления и решительность действий. Она должна стать нашим дополнительным оружием…
— Когда отрядам выдадут положенное денежное обеспечение?
Ступин круто повернулся в сторону Щепкина.
— Прошу вас ответить, Николай Николаевич.
— Ждем прибытия курьера из-за Урала… Несколько дней терпения, господа.
— Надо активизировать привлечение нужных людей, — вступил в разговор Ступин. — Прошу сообщить по цепочкам связи, что каждый член ударного отряда, завербовавший в организацию четырех человек, становится ротным командиром с соответствующим увеличением денежного содержания и правом досрочного производства в очередной офицерский чин.
— Здесь чинами сыт не будешь, — сухо заметил Миллер. — Кадровые льготы можно использовать по ту сторону фронта. Господа офицеры настаивают на выдаче оговоренного содержания.
— Содержание будет выплачено, — снова пообещал Щепкин, хотя и не имел представления, откуда он сейчас добудет столько денег.
— Расходиться по одному!
Щепкин сделал полковнику неприметный знак. Ступин кивнул, догадываясь, что руководитель «Национального центра» хочет поговорить с ним без свидетелей.
Щепкин знал Ступина еще с тех времен, когда тот был штабс-офицером для особых поручений при главнокомандующем Северного фронта, а потом служил помощником генерал-квартирмейстера.
Революцию Ступин принял несколько иначе, чем многие из тех, кто носил офицерские погоны. Он не стал палить из нагана в красногвардейцев, не удрал ни на юг, ни на восток. Ступин зарегистрировался, как бывший офицер, прошел проверку и выказал лояльное отношение к Советской власти. Служба помощником генерал-квартирмейстера не вынуждала Ступина бить по морде солдат, разгонять полковые комитеты или участвовать в расстрелах неблагонадежных элементов. Поэтому проверяющие не нашли ни одного факта, уличающего Ступина в прямой контрреволюционной деятельности.
То, что было в его душе, полковник сумел скрыть. Ему разрешили работать в военных учреждениях.
Ступин перебрался в Москву, и старые знакомые нашли друг друга.
«Национальному центру» был нужен руководитель военной организации, которая сколачивалась кадетами еще с восемнадцатого года. Под видом комитетов домовой самообороны собирались люди и накапливалось оружие. В основу был положен принцип «десяток», где каждый знал в лицо только собственного командира. Но случайные люди, назначаемые командирами «десяток», не могли обеспечить дисциплины и порядка. Рассредоточенные по множеству домовых комитетов и другим организациям, участники подпольной военной организации были оперативно разобщены, система связи между «десятками» действовала плохо.
Полковник Ступин согласился взять на себя командование подпольными «добровольцами», которым явно недоставало твердой руки. «Добровольческую армию Московского района» он реорганизовал по принципу ударных отрядов, малочисленных, но составленных из решительных людей. В основном из бывших офицеров, хорошо владеющих оружием, обстрелянных и понимающих, что такое воинская дисциплина и приказ командира.