— Читал в газете про дела Чудина.
— Да. Бывшего члена коллегии Петроградской Чека за связь со спекулянтами и покровительство им мы расстреляли по приговору военного трибунала, — незнакомо жестким голосом подтвердил Феликс Эдмундович. — Мы никому не позволим предательски нарушать интересы партии и злоупотреблять доверием товарищей. И еще одна деталь, Вячеслав Рудольфович. Особый отдел согласно положению подчиняется наряду с ВЧК и Реввоенсовету республики. Так что в известном смысле придется ходить под двумя начальниками.
— Два стула — самое неудобное сиденье.
— Тут все зависит от сидящего. Не скрою, кое у кого в Реввоенсовете есть повышенное желание командовать Особым отделом. Попадаются, к сожалению, ответственные товарищи с излишним самомнением и амбицией.
— Понимаю, Феликс Эдмундович… Говорят, что самый большой недостаток людей состоит в том, что у них много маленьких недостатков.
— Верно подмечено… К тому же, случается, от должности голова кружится, а это меняет нрав в худшую сторону.
— Когда приступить к работе, Феликс Эдмундович?
— Приступить немедленно… Вот то серьезное дело, о котором я вам упомянул.
Дзержинский пододвинул Вячеславу Рудольфовичу одну из папок, лежащих на столе.
— Ознакомьтесь и подготовьте план операции… Кстати, как у вас с жильем? Нам, правда, частенько здесь на Лубянке в служебных кабинетах проживать приходится. Но все-таки жилье полагается иметь.
— Не беспокойтесь, Феликс Эдмундович… На первое время устроился в «Метрополе», а там будет видно, — ответил Менжинский и прочитал надпись на папке: «Добровольческая армия Московского района».
— Да, Вячеслав Рудольфович, — подтвердил Дзержинский, увидев недоуменный вопрос в глазах собеседника. — Вы полагали, что «Добровольческая армия» имеется только у генерала Деникина? А она и в Москве завелась…
— Как же так?
— Познакомитесь с материалами и станет ясно. Готовят удар в спину. Поговорите с Артузовым. Артур Христианович у нас конкретно занимается этим делом. Подумайте и приходите с ним ко мне… с предложениями по плану операции.
ГЛАВА III
Первые материалы в папке относились к давним временам.
В июне девятнадцатого года красноармейский секрет, затаившийся под Лугой в путанице молодого осинника, заметил человека в солдатской шинели. Осторожно осматриваясь по сторонам, он крался в зыбком предутреннем тумане к кочковатому болоту, за которым находились позиции белых.
На приказ остановиться неизвестный напрямик кинулся к болоту.
— Ах ты, шкура! — зло сказал дозорный и, привычно поймав глазом мушку, плавно нажал спуск.
У убитого нашли зашитые в подкладку пиджака документы на имя поручика Никитенко и серебряный портсигар, набитый папиросами.
— Такую дорогу прошел, а папироски ни одной не искурил, — удивился работник Особого отдела, рассматривая портсигар. — Берег, выходит, папиросочки. А почему берег — есть вопрос?
— Может, некурящий?
— Некурящему папиросы носить незачем. А он курящий… Гляди, как пальцы зажелтели. Небось у нас махру палил…
Тщательный осмотр позволил обнаружить в одной из папирос туго скатанную записку.
Работник Особого отдела осторожно развернул прозрачную бумагу.
— Да тут целое послание…
«Генералу Родзянко или полковнику С. При вступлении в Петроградскую губернию вверенных вам войск могут выйти ошибки, и тогда пострадают лица, секретно оказывающие нам большую помощь…»
— Слышь, комиссар, какие заботливые!.. Чтобы своих не трогали…
«Во избежание подобных ошибок просим вас: не найдете ли вы возможным выработать свой пароль. Предлагаем следующее: кто в какой-либо форме или фразе скажет слова «во что бы то ни стало» или слово «Вик» и в то же время дотронется рукой до правого уха, тот будет известен нам, и, до применения к нему наказания, не откажитесь снестись со мной. Я известен господину Карташову, у которого обо мне можете предварительно справиться».
— Подписано «Вик»… Серьезное письмо, комиссар…
— «Вик», что это такое? Человек или контрреволюционная шайка?
— Ясно, шайка, раз друг другу письма пишут. Генерал Родзянко — личность известная… Нашего ума тут не хватит, комиссар. Писулю нужно срочно доставить в Чека. Видать, большая контра в Питере окопалась. Сидит, своего часа дожидается.
Через месяц чекистам снова попало письмо с таинственной подписью «Вик». При попытке перейти финскую границу были арестованы начальник Сестрорецкого пограничного пункта Самойлов и сотрудник того же пункта Боровой, изменившие Советской власти. При задержании Боровой пытался выбросить в кусты пакет. В пакете оказались документы и карты дислокации частей Красной Армии под Петроградом, а также письмо, адресованное «Дорогим друзьям». В письме сообщалось о контрреволюционных организациях, работающих подпольно в Петрограде.
«Здесь работают в контакте три политические организации. В «Нац» все прежние люди… Все пока живы, и поддерживаем бодрость в других… Со смертью Гениосова и израсходованием средств прекратилась наша связь с остатками военно-осведомительной организации. Москва нам должна за три месяца. Астров и Мосева говорят о каком-то миллионе… Просил экстренным порядком все выяснить нам и, если можно, немедленно препроводить деньги, иначе работа станет…»
Вячеслав Рудольфович перелистал несколько оперативных документов и нашел протоколы допросов Борового. Пойманный с поличным, он признался:
— Найденный пакет получен мною для передачи от владельца патентной фирмы «Фосс и Штейнингер» петроградского инженера Вильгельма Ивановича Штейнингера…
— «Вик» — это его кличка?
— Точно не знаю, но полагаю, что так. Штейнингер не любит посвящать в подробности. Мне было поручено доставить пакет в Финляндию.
Чекисты арестовали Штейнингера. При обыске в квартире нашли антисоветские воззвания и письмо Никольского, одного из видных кадетских лидеров, занимающихся политической работой при штабе генерала Юденича.
Была изъята также пишущая машинка. Сравнение отпечатанного на ней пробного текста с письмом, найденным у Борового, подтвердило, что письмо написано именно на этой машинке с прыгающей чуть выше строки буквой «р» и характерным дефектом лентоводителя.
Письмо Никольского было адресовано «Дорогому Вику».
«…Мы очень просим вас укрепить с нами связи и поддерживать, так как считаем работу необходимой, а вами пересылаемые сведения очень ценными с чисто военной и политической точки зрения… До сих пор нельзя сколько-нибудь определенно установить срок взятия Петрограда. Надеемся, не позже конца августа. Но твердой уверенности в этом у нас нет, хотя в случае наступления давно ожидаемых благоприятных обстоятельств в виде помощи деньгами, оружием и снаряжением в достаточном количестве этот срок может сократиться…»
На допросах Штейнингер держался продуманной тактики. Многословно, с ненужными подробностями он показывал то, что было в основе известно, не давая ни единой нити, кроме тех, которые чекисты держали уже в руках.
Вячеслав Рудольфович внимательно читал и перечитывал протоколы допросов Штейнингера, вдумывался в каждую фразу и понимал, что в словесных поединках инженер переигрывал допрашивавших чекистов. Молодые чекистские следователи горячились, нечаянно выплескивали то, о чем лучше было бы помолчать, придумывали несуществующие события и преподносили их как показания якобы раскаявшихся соучастников. Штейнингер несколько раз ловил следователей на этом неумном приеме и упрямо продолжал придерживаться выработанной им тактики.
Он называл фамилии и адреса членов подпольного «Национального центра». Но эти люди оказывались на поверку либо уже разоблаченными, либо убитыми, либо удравшими за границу. Чем больше прочитывал Вячеслав Рудольфович протоколов допроса Штейнингера, тем отчетливее становилась ему цель, которую поставил арестованный: любым способом спасти московскую организацию, не дать чекистам ни одной нити, которая привела бы следствие по делу «Вика» в Москву.
На последнем этапе допросов инженер не пожалел даже соратников, еще остававшихся на свободе. Когда «мертвых душ» не осталось, Штейнингер отдал живых. Выдал членов подпольной кадетской организации барона Штромберга, князя Андронникова, князя Оболенского, генерала Алексеева и других участников подпольного заговора.
«…Москва нам должна за три месяца…» — упрямо выплывала фраза из прочитанного письма. Если финансирование шло из Москвы, значит, там центр руководства подпольной кадетской организации, там костяк и основные ресурсы, материальные и людские.
В кадетском заговоре Штейнингер был, несомненно, одной из руководящих фигур. Протоколы допросов князя Оболенского и барона Штромберга показывали, что остальные члены руководства «Национального центра» не отличались ни умом, ни смелостью. Штромберг при первом же допросе вывалил чекистам не только то, что знал о работе подпольного центра, — но и сообщил, что его сосед по лестничной площадке, частный поверенный Софроницкий, скупает валюту на черном рынке, а бывший торговец Абросимов припрятал в подвале два мешка крупы и три пуда сахара…
Штейнингер трезво оценивал личные качества «соратников» и не сообщал князьям и баронам ничего такого, что могло бы раскрыть связи с кадетами Москвы.
Ниточка к подпольной «Добровольческой, армии» все-таки обнаружилась.
В конце июля в селе Вахрушево Слободского уезда Вятской губернии милиционер Прохоров обратил внимание на молодого городского облика мужчину с увесистым баулом, одетого в нарочито рваную поддевку со сборками на спине. Растоптанные сапоги на нем были тоже не вятской работы, с ремешками и вырезами на голенищах. Такие сапоги шили на Урале, а там стоял Колчак.
Документы у прохожего на имя Николая Карасенкова оказались в полном порядке. Но когда милиционер пригласил его пройти в сельсовет, Карасенков проворно сунул руку за пазуху. Прохоров, приготовившийся к неожиданностям, опустил на голову Карасенкова пудовый кулачище и тем привел его в полную покорность. Это оказалось нелишним, потому что из-под поддевки у странного прохожего были извлечены два револьвера и солидный запас патронов. Отыскался также финский нож и несколько пачек папирос, которые во всем Слободском уезде нельзя было найти ни за какие коврижки.