После завтрака мужчины вынесли стулья на террасу, Фидо закурил. Андрей Аверьянович с интересом смотрел на горные склоны, подступавшие вплотную к селению. Внизу они были запаханы и разгорожены плетнями, выше поросли кустарником и лесом, а за первыми высотками стояли уже скалистые зубцы со снегом.
Васо дал ему насмотреться и, выждав время, заговорил о деле, ради которого пригласил.
— Чтобы ввести в курс, — начал Васо, — я расскажу о главных действующих лицах трагедии. Давид Шахриани — это убитый, Алмацкир Годиа — обвиняемый в убийстве. Оба альпинисты. Давид постарше, поопытней, мастер спорта. Алик (мы так звали Алмацкира) совсем еще молодой, нет и девятнадцати, кандидат в мастера… Сваны — очень хорошие альпинисты. Это у них в крови, в традициях. Вы, конечно, слышали о Мише Хергиани.
Васо легко поднялся со стула, вошел в комнату и тотчас вернулся.
— Посмотрите, — он подал портрет Андрею Аверьяновичу, — Миша Хергиани был школьным товарищем Фидо и подарил ему фотографию незадолго до своей гибели.
Хергиани был в тренировочном свитере, в круглой лыжной шапочке, большие печальные глаза его смотрели внимательно и добро.
— Он погиб в горах? — спросил Андрей Аверьянович.
— Да, в Альпах, на соревнованиях. Трагический, нелепый случай. Последние годы, — продолжал Васо, — сваны-альпинисты росли под влиянием Миши Хергиани. На Алика он обратил взимание, когда тому было пятнадцать лет. Занимался с ним… Хергиани вообще много возился с начинающими, а к Алику он прямо-таки привязался и сам привел его к нам в лагерь. И Алик платил ему горячей любовью. Роднила их доброта к людям, душевная чистота и какой-то очень ясный, светлый взгляд на мир.
Васо помолчал, взял из рук Андрея Аверьяновича фотографию, некоторое время всматривался в нее.
— Когда Миша погиб, — продолжал он, — Алик очень тяжело пережил утрату. Он не давал никаких клятв, но я видел, что Алик стал каждый свой поступок как бы сверять с Мишей. Тот и после смерти оставался его наставником… Давида Шахриани я тоже знаю давно, с его спортивных пеленок. Это человек другого склада. Пожестче, погрубей, иногда бывал нетерпим к товарищам, за мелкую оплошность мог зло обругать. Но в горах был очень надежен, вынослив, на него всегда можно было положиться. За два дня до того, когда все это случилось, они как раз вернулись с восхождения. Шесть человек. Восхождение было серьезное, пятой категории трудности. Прошло хорошо, но, как потом рассказывали ребята, Давид на спуске обидел Алика — назвал сопляком и размазней, сказал, что надоело возиться с детским садом. Все это было несправедливо, уж с кем, с кем, но с Аликом возиться не приходилось. Руководитель группы сделал Давиду замечание: такие выпады, да еще на маршруте, у альпинистов одобрения не вызывают, и настоящий спортсмен себе их не позволяет. Но с Давидом случалось.
— Алик не отвечал на оскорбления? — спросил Андрей Аверьянович.
— Нет, промолчал, он очень выдержанный мальчик. Больше того, вечером, когда Давид затеял ссору возле конторы совхоза, Алик вмешался, сумел ссору погасить и увел его домой. Они оба из одного селения, только живут в разных концах. Алик утверждает, что довел Давида до ворот, они посидели на скамье у калитки, и он, Алик, ушел. А утром Давида нашли мертвым, но не у калитки, а в конце улицы, в двухстах метрах от того места, где он остался сидеть. Есть свидетель, который видел, как шли по улице Давид и Алик, о чем-то спорили, и между ними едва не возникла драка. Алик говорит, что Давид вдруг решил вернуться к совхозной конторе, уже повернул назад, и пришлось его придержать. В конце концов Алик убедил его не возвращаться, и они пошли дальше.
— Физически кто из них был сильнее? — спросил Андрей Аверьянович.
— Алик повыше, потоньше и полегче, но очень ловок и цепок.
— В случае драки он мог бы уложить Давида?
— Он никогда не дрался, я как-то не представляю себе Алика дерущимся, да еще с товарищем, который в горах шел с ним вводной связке. — Васо помолчал. — Но если сильно разозлить…
— Судя по тому, что вы о нем рассказали, Давид мог сильно разозлить.
— Мог, — согласился Васо. — Но Алик говорит, что драки не было.
— А что ж было?
— Давида чем-то тяжелым несколько раз ударили по голове. Следователь предполагает — ногой в горном ботинке или в сапоге.
— Но чтобы ударить человека ногой по голове, его раньше надо повалить…
— Да, конечно, — согласился Васо. — Они забрали ботинки Алика, отправили на экспертизу. Следователь сказал, что экспертиза подтверждает его версию.
— А кто вел следствие?
— Зураб Чиквани из местной прокуратуры, вы можете с ним поговорить…
Зураб Чиквани вышел из-за стола, пожал руку Андрею Аверьяновичу, потом Васо.
— Садитесь, — коротким жестом указал на ряд стульев у стены, сам взял один из них и сел верхом, положив локти на спинку. — Да, случай нелепый и трагичный, — говорил он, вводя Андрея Аверьяновича в курс дела, — я не хочу навязывать вам какую-то готовую точку зрения, просто считаю долгом обратить внимание на то обстоятельство, что действующие лица трагедии — сыны Кавказа, горцы. Вполне современные молодые люди, но по крови все-таки горцы. Как это понимать? А так, что в какой-то момент они могут вспыхнуть как порох. Молодого человека оскорбил товарищ. Он стерпел. Тот обидел его еще раз, и кровь бросилась оскорбленному в голову, он не удержался, ударил. Потом горько раскаивался, но было поздно. У меня нет оснований предполагать преступный замысел, я уверен, что Алмацкир Годиа убил товарища в состоянии запальчивости, сильного душевного возбуждения, не задумывая убийства заранее. В таких случаях закон если и не оправдывает преступника, то наказывает его с меньшей строгостью. В общем, я квалифицировал преступление как убийство, совершенное в состоянии сильного душевного волнения.
Слушая следователя, Андрей Аверьянович внимательно приглядывался к нему, Зураб Чиквани был красивым мужчиной с медальным профилем, с живыми черными глазами. Верил ли он сам в то, что говорил? Скорее всего, верил.
— Я, конечно, буду иметь в виду ваше замечание насчет горской крови, в состав которой входит порох, — Андрей Аверьянович сказал это без улыбки, но собеседник его улыбнулся и поправил:
— Динамит.
— Чтобы не спорить о терминах, скажем — взрывчатка. Я это учту и заранее благодарю за добрый совет.
— И еще будет у меня к вам, — следователь замялся, — не знаю, как назвать — совет или просьба: склоните подзащитного признаться. Запирательство только отягчает его положение… Это, разумеется, не официальное заявление следователя адвокату, поймите меня правильно.
— Я так и понимаю, — заверил Андрей Аверьянович.
— Просто по-человечески жаль этого парня, — еще раз уточнил Зураб Чиквани, — и я от души хочу ему добра.
Потом, получив дело Алмацкира Годиа, Андрей Аверьянович надолго закрылся в комнате с пыльными шкафами, с канцелярскими столами, заляпанными чернильными кляксами.
Протокол осмотра места происшествия был составлен людьми не очень знающими, осматривали спустя несколько часов после убийства, ничего, ни одной мелочи, за которую могло бы ухватиться следствие, не увидели, не нашли.
По свидетельским показаниям проследил Андрей Аверьянович путь Алика к площадке у здания конторы совхоза. Он не собирался туда идти, сидел дома и читал, но мимо шли знакомые девушки и утащили его с собой. Уходя, он крикнул матери в дом, что скоро вернется.
У конторы собралась молодежь. Сидели на порожках, разговаривали. Кто-то сходил к старому Гела Чмухлиани и привел его с чуниром. Старик играл и пел сванские песни. Стало смеркаться. Тут подошел Давид…
Андрей Аверьянович внимательно прочитал показания свидетелей, доискиваясь причины ссоры, пытаясь составить представление, с чего же она началась, но так и не нашел ничего определенного. Парни утверждали, будто Давид обиделся на замечание по поводу того, что пришел пьяный. Кто сделал это замечание? Кто-то, кого ни один из свидетелей не назвал. Почему? Не запомнили. Следователь спрашивал каждого: «Вы, именно вы, делали Давиду такое замечание?» И ото всех получил ответы: «Я не делал, но кто-то из девчат, кажется, сказал, что не стоило приходить в таком виде». Однако ссорился Давид не с девчатами, а с парнями, одного из них, Левана Чихладзе, взял за грудки и тряхнул. Почему именно Чихладзе? Этот молодой человек жил в Зугдиди, но каждое лето приезжал сюда к родственникам, считался своим среди местных парней. Он тоже сказал, что замечаний Давиду не делал, что просто ближе других стоял к нему, когда тот вспылил. Алик сидел в стороне и подошел к группе вздорящих в тот момент, когда надо было вмешаться, и он вмешался: обнял Давида за плечи, отвел на несколько шагов, уговаривая не связываться, не обращать внимания, в общем говорил обычные незначащие слова, какие любому приходят в голову, когда он урезонивает пьяного. Кто начал и с чего началась ссора, он не знал.
Андрей Аверьянович почитал показания девчат. И среди них не нашлось той, которая сделала Давиду замечание. Одна из свидетельниц припомнила: «Они там насчет гор что-то заспорили». Но в других показаниях это предположение подтверждения не получило. Девчата сходились на том, что Давид и раньше задирался и ссорился с ребятами. Трезвый он неплохой парень, а как выпьет — дурной.
Следователь, конечно, поинтересовался, а где были и что делали до полуночи те ребята, с которыми ссорился Давид, особенно тщательно проверил он Левана Чихладзе, того самого, которого Давид брал за грудки. У всех, в том числе и у Левана, было железное алиби.
Не имел алиби только Алик Годиа, все было против него. Свидетели показывали, и обвиняемый того не отрицал, что Давид еще здесь, возле конторы, отталкивал его и один раз ударил. Это когда Алик попытался увести его. Потом он все-таки пошел с Аликом, хотя и неохотно. И в дороге не остыл. Педзин Ониани, рабочий совхоза, услышал на улице шум, и вышел на террасу своего дома, и окликнул скандалистов. Они умолкли и пошли вверх по улице. Алик подтверждает: дей