— Давно же это было, — сказал Фидо, — а теперь у нас девочке радуются так же, как и мальчику.
Вошла племянница Николоза, бросила на гостей взгляд горячих, длинного разреза глаз. И при виде этой девушки отлегло у Андрея Аверьяновича от души, и он испытал радость, что живет на свете вот эта красивая племянница Николоза, что родилась она в доброе время, а не сто пятьдесят лет назад.
Обед затянулся; не было разносолов, но были вкуснейшие хачапури, мясо с острым соусом и несколько видов съедобной травы, которую, глядя на хозяев, Андрей Аверьянович уничтожал в большом количестве.
Стемнело. Гости и хозяин вышли на широкую и длинную, во весь фасад, террасу. Над темными силуэтами близких гор в эмалево-синем небе разгорались звезды. И стояла над селением удивительная тишина.
Николоз принес из спальни музыкальный инструмент, похожий на мандолину с длинным грифом.
— Вот спасибо, что догадался, — сказал Васо, — а я только что хотел просить тебя спеть свои баллады. Это чунир, — пояснил он, — наш сванский музыкальный инструмент. Николоз его сделал сам, он у нас на все руки мастер.
Николоз подтянул струны, устроил чунир поудобнее на коленях и тихо тронул струны. И запел низким голосом. Андрей Аверьянович знал, что местный язык отличается от грузинского, но не думал, что это отличие так значительно: он понимал только отдельные слова и никак не мог уловить содержание. Васо пришел на помощь, Наклонясь к нему, пояснил:
— Это баллада о наших альпинистах, погибших на Памире. О долге, дружбе и чести…
Андрей Аверьянович не отрывал взгляда от певца. Лицо его было сейчас сурово и неподвижно — только губы двигались, жили. Голос вел однообразную мелодию, то повышаясь, то переходя на шепот. И не в мелодии было дело, а в той внутренней силе, с какой рассказывал свою балладу певец. Прошло немного времени, Андрей Аверьянович по-прежнему не смог бы перевести, пересказать эту песню, но уже понимал ее, и ему не требовалось перевода и пояснений. Он уже сопереживал с певцом, чувствовал леденящий холод заоблачных вершин, видел и слышал голоса людей, которые погибали, но не сдавались, боролись до конца и умирали непобежденными…
Баллада кончилась, чунир умолк. Андрей Аверьянович взглянул на Васо, на Фидо и прочел на их лицах следы волнения, какое испытал только что сам.
— Удивительно, — произнес он наконец. — Я не очень большой знаток, но, по-моему, это настоящее искусство.
Николоз спел еще одну свою балладу — об альпинистах, которые приняли бой с врагом на одном из кавказских перевалов. Андрей Аверьянович слушал, иногда прикрывал глаза, и воображение легко рисовало голые обледенелые скалы и людей среди этих мертвых скал. И слышался орлиный клекот в голосе певца и свист ветра на перевале…
Перед сном Андрей Аверьянович вышел на улицу и долго стоял, вбирая в себя тишину и красоту ночи, голубое сияние снегов на склонах могучего пятитысячника. Вдруг у каменного забора он увидел темный силуэт человека. Хотел окликнуть, думая, что это кто-то из гостей Николоза, но не успел. Человек шагнул навстречу Андрею Аверьяновичу. Был он в плаще с поднятым воротником, в широкой пастушьей шляпе, из-под которой видна была только нижняя половина лица — широкий подбородок, крупные губы.
— Ты адвокат? — спросил он хрипловатым, низким голосом.
— Да, — ответил Андрей Аверьянович, не столько испуганный, сколько удивленный неожиданным появлением незнакомца.
— Ты приехал защищать мальчишку?
— Вы кто, откуда?
Незнакомец не ответил. Он продолжал свое:
— Зачем копаешь? Защищай, пожалуйста, но зачем копаешь?.. Сколько они тебе заплатили?
— При чем тут плата? — Андрей Аверьянович хотел обойти этого странного человека, но тот заступил дорогу.
— Послушай, — сказал он, — уезжай отсюда. Мы тебе заплатим вдвое больше. Скажи сколько, и мы заплатим…
— Но кто вы все-таки? — настаивал Андрей Аверьянович.
— Это неважно. Скажи свою цену и уезжай, так будет лучше. А то в горах всякое может случиться: камень с горы на тебя упадет, оступишься и, не дай бог, в реку свалишься. Уезжай.
Незнакомец был высок и широкоплеч. Андрей Аверьянович прикинул свои возможности и решил, что ему одному тут не справиться. Надо было продолжать эту нелепую беседу, может, что-то удастся прояснить.
— Кому я должен сказать, если соглашусь? — спросил он.
— Мне.
— Сейчас не могу, надо подумать.
— Подумай, — согласился незнакомец, — только побыстрей думай. Вернешься в районный центр — напишешь цифру на афише возле кино. Деньги получишь перед посадкой в самолет, когда будешь улетать.
— А если не принесут деньги? — Андрей Аверьянович делал вид, что предложение его заинтересовало.
— Не бойся, мы не обманем. Ты не обмани. Мы все знаем, от нас ничего не скроешь, — последние слова он произнес с угрозой. Сделал два шага назад и исчез, словно истаял в густой тени каменного забора.
Андрей Аверьянович вошел в дом и, увидев за столом знакомых людей под ровным светом подвешенной к потолку десятилинейной лампы, почувствовал легкую слабость в ногах и достал платок, чтобы вытереть выступившую на лбу испарину.
— Странная у меня произошла сейчас встреча, — начал он, и все повернули к нему головы. — Получил заманчивое предложение и первое серьезное предупреждение… — Андрей Аверьянович хотел сказать с улыбкой, но это ему не очень удалось.
— Что случилось? — насторожился Васо.
Андрей Аверьянович рассказал, что с ним произошло пять минут назад.
— Пойдемте, — следователь вскочил со стула, — покажите, где он.
— Едва ли этот тип будет ждать, когда мы придем и схватим его, — сказал Васо. — Однако пойдем посмотрим.
Мужчины вышли на улицу. У стены, где встретил Андрея Аверьяновича незнакомец в пастушьей шляпе, никого не было. На узкой улице, уходящей под гору, никаких признаков жизни. Следователь посветил вокруг карманным фонариком, пошарил лучом по земле у стены.
— Что ты ищешь? — спросил Васо.
— А вдруг он что-то обронил.
— Метрическое свидетельство, — усмехнулся Васо. — Сейчас сухо, даже следов не остается.
— Не скажи. На дороге сухо, а под стеной земля влажная. Во что он был обут? — обратился следователь к Андрею Аверьяновичу.
Вопрос застал врасплох, Андрей Аверьянович задумался.
— С уверенностью не скажу. Он был в плаще… Плащ ниже колен, а там… Нет, точно не помню, но на ногах у него была обувь с твердой подошвой, я не только видел, но и слышал, как он шагнул мне навстречу.
Следователь присел на корточки у стены.
— Вот, — показал он, — вроде бы свежий отпечаток каблука. Стесан немного сзади и справа… Здесь он, наварное, стоял, и каблук отпечатался, а подошва не отпечаталась, тут посуше…
— И что из этого следует? — спросил Васо. — Теперь ты, как Шерлок Холмс, расскажешь нам, какого цвета у него волосы и как его зовут?
— Нет, не расскажу, к сожалению, — вздохнул следователь. И опять обратился к Андрею Аверьяновичу: — А на «пятачке» возле конторы совхоза вы его не видели? На Чихладзе он не похож?
— Нет, не похож, У Чихладзе лицо топориком, подбородок острый, у этого — широкий, тяжелый.
Вернулись в дом.
— Вы расстроены? — спросил Николоз у Андрея Аверьяновича.
— Больше удивлен. Адвокату не так уж часто предлагают отступного и угрожают.
— А я огорчен случившимся. Вы мой гость, и я несу ответственность.
— Но это случилось не в вашем доме, так что вы ни при чем.
— Не бойтесь, — подошел Васо, — мы вас в обиду не дадим и сумеем оградить от неприятностей… Но каков мерзавец, а?
— Местный колорит? — Андрей Аверьянович посмотрел на следователя Чиквани.
— Да, в горах чего не бывает. Я не скажу, что услышанная вами угроза вовсе пустая, но и не думаю, что эти люди решатся на какие-то решительные акции.
— Вы сказали — эти люди? — спросил Андрей Аверьянович. — Но я видел только одного.
— Видели вы одного, но он сказал: «От нас ничего не скроешь»?
— Да, он сказал именно так.
— Вот видите.
— Вижу. Прежде всего вижу, что рано считать следствие по делу об убийстве Давида Шахриани законченным.
Утром следователь предложил:
— Заедем в Лагурку, там работает сейчас Гурам, посмотрим, поговорим.
— Отличная мысль, — согласился Васо. Повернулся к Андрею Аверьяновичу и сказал: — Вам очень интересно будет познакомиться с Гурамом, это человек недюжинный. Местные мужчины — все хорошие строители, но Гурам среди строителей первый. Талант, золотые руки.
— И не очень дальний родственник убитого, — добавил следователь. — Придется поискать и с этой стороны.
Через полтора часа «газик» остановился возле деревянного моста через реку.
— Дальше пешком, — сказал Васо. — Во-он куда нам идти.
Андрей Аверьянович посмотрел в ту сторону, куда показывал Васо, и увидел на скале над рекой маленькую, прилепившуюся у обрыва, как ласточкино гнездо, церквушку. От виденных ранее она отличалась тем, что имела звонницу — башенку с острой крышей.
Вытянувшись гуськом, зашагали мужчины по тропке, через молоденький хвойный лесок, чистый, прогретый солнцем. Идти было легко, несмотря на то, что поднимались вверх довольно круто.
Преодолев последний подъем, вышли к каменной стене, ограждавшей церковь с доступной стороны. Прошли под сводами ворот и по узкой каменной лесенке поднялись во двор. На зеленой площадке лежало несколько валунов разных размеров, старый, отлитый в прошлом веке, небольшой колокол. В дальнем углу был навес, под ним закопченные клепаные котлы, один из них такого размера, что в нем можно было сварить быка.
— Здесь летом справляют народный праздник, — сказал Васо, — начало покоса на альпийских лугах. Сходится народ из окрестных селений, варят мясо и араку, гуляют несколько дней. Видите эти валуны? Они заменяют гири. Колокол тоже используют для этой цели. Задача — поднять и пронести, кто дальше.
Андрей Аверьянович подошел к колоколу.
— И много находится силачей, которые поднимают его?