Можно было подумать, что боги пасут свой скот на облачных лугах Юпитера, ведь эти твари явно обгладывали бурые полосы, избороздившие склоны горы, словно высохшие русла. Время от времени то одна, то другая тварь ныряла в пенную массу и пропадала из виду.
«Кон-Тики» летел очень медленно по отношению к облакам внизу. Пройдет не меньше трех часов, прежде чем он достигнет восковых бугров. И солнце опережало его — хоть бы успеть до темноты получить хорошее изображение этих «мант» и зыбкого ландшафта, над которым они парят.
И какие же это были долгие часы! Фолкен все время держал включенными наружные микрофоны — может быть, перед ним объяснение ночного рокота? «Манты» были достаточно велики, чтобы издавать такие звуки. Точное измерение показало, что размах крыльев у них почти девяносто метров. В три раза больше длины самого крупного кита. Но вес от силы несколько тонн.
За полчаса до заката «Кон-Тики» подошел к «горе».
— Нет, — отвечал Фолкен на повторные запросы Центра управления, — они по-прежнему никак не реагируют на мое присутствие. Не думаю, чтобы это были разумные создания. Скорее какие-нибудь безобидные травоядные. И даже если бы попытались напасть, все равно им не подняться на такую высоту.
По чести говоря, он был слегка разочарован тем, что «манты» не обратили на него никакого внимания, когда он пролетал над их пастбищем. Может быть, они и не могут его обнаружить… Разглядывая и фотографируя их через телескоп, Фолкен не заметил ничего похожего на органы чувств. Будто огромные черные дельты из греческого алфавита сновали над горами и долами, которые плотностью немногим превосходили земные облака. На вид-то вон какие прочные, а наступи на белый склон — и провалишься, как сквозь папиросную бумагу.
Вблизи он рассмотрел слагающие «гору» многочисленные полости или пузыри. Иные достигали больше метра в поперечнике, и Фолкен спрашивал себя, в каком чертовом котле варилась эта смесь углеводородов. Похоже, если зарыться поглубже в юпитерианскую атмосферу, найдешь столько полезного сырья, что землянам хватит на миллион лет.
Короткий день был на исходе, когда «Кон-Тики» прошел над гребнем восковой «горы»; ее нижние склоны уже обволакивал сумрак. На западной стороне «мант» не было, и рельеф тут почему-то выглядел совсем иначе. Длинные горизонтальные террасы, вылепленные из пены, чем-то напоминали внутренность лунного кратера. Ни дать ни взять исполинские ступени, ведущие вниз, к невидимой поверхности планеты.
На нижней ступеньке, как раз над роем облаков, которые «гора» потеснила, вздымаясь к небесам, прилепилась какая-то почти овальная масса шириной в несколько километров. Ее трудно было обнаружить, она была лишь чуть темнее окружающей сероватой пены. В первую минуту Фолкену почудилось, что перед ним лес из белесых деревьев или грибов-исполинов, никогда не видевших солнца.
Нет, в самом деле лес… Из белой восковой пены торчали сотни тонких стволов, правда, торчали что-то уж очень густо, просветов почти не видно. А может быть, не лес это, а одно огромное дерево. Что-нибудь вроде восточного баньяна, известного множеством дополнительных стволов. На Яве Фолкен однажды видел баньян, под сенью которого можно было пройти по прямой шестьсот метров. Но это чудовище раз в десять больше!
Темнело. Отраженные солнечные лучи окрасили облачный ландшафт в пурпурный цвет. Еще несколько секунд, и все поглотит мрак. Но в свете угасающего дня — своего второго дня на Юпитере — Фолкен успел увидеть нечто такое, что заставило его усомниться, справедливо ли сравнивать белесый овал с деревом.
Если только слабое освещение его не обмануло, все эти сотни стволов качались в лад туда и обратно, будто колеблемые прибоем водоросли.
И главное — «дерево» передвигалось.
— Жаль тебя огорчать, — сообщил Центр управления вскоре после захода Солнца, — но похоже, что через час можно ждать извержения Беты. Вероятность семьдесят процентов.
Фолкен бросил взгляд на карту. Бета находилась на сто сороковом градусе юпитерианской широты, почти в тридцати тысячах километров от него, далеко за горизонтом. И хотя мощность взрывных извержений этого источника достигала десяти мегатонн, на таком расстоянии ударная волна не грозила ему серьезными неприятностями. Иное дело радиобуря.
Десятиметровые всплески, благодаря которым Юпитер временами становился самым мощным источником радиоизлучения на всем звездном небе, были открыты уже в 1950-х годах и вызвали немалый переполох среди астрономов. И теперь, больше ста лет спустя, причина их оставалась загадкой. Симптомы известны, а диагноза нет.
Самой живучей оказалась вулканическая гипотеза, при этом все понимали, что на Юпитере слово «вулкан» обозначает нечто совсем другое, чем на Земле. В нижних слоях юпитерианской атмосферы, может быть, даже на самой поверхности планеты, то и дело — иногда по нескольку раз в день — происходили сильнейшие извержения. Огромный столб газа, высотой больше тысячи километров, устремлялся вверх так, словно вознамерился улететь в космос.
Конечно, поле тяготения величайшей из планет солнечной системы не отпускало его. Но часть столба — от силы несколько миллионов тонн — обычно достигала ионосферы. Тут-то и начиналось…
Земные пояса Ван Аллена — жалкие карлики перед радиационными поясами Юпитера. И когда газовый столб устраивает короткое замыкание, возникает электрический разряд в миллионы раз мощнее любой земной молнии. «Гром» от этого разряда — в виде радиоизлучений — раскатывается по всей солнечной системе и за ее пределами.
Было обнаружено четыре основных центра радиоизлучения на Юпитере. Возможно, поверхность в этих местах обладает какими-то свойствами, которые позволяют раскаленному веществу сердцевины прорываться наружу. Ученые на Ганимеде, крупнейшем спутнике Юпитера, брались даже предсказывать десятиметровые всплески. Их прогнозы были такими же надежными, как прогнозы погоды на Земле в начале двадцатого века…
Фолкен не знал, бояться радиобури или радоваться ей. Ведь он сможет сделать ценнейшие наблюдения. Если останется жив. Весь маршрут был рассчитан так, чтобы «Кон-Тики» находился возможно дальше от главных очагов излучения, особенно самого беспокойного из них — центра Альфа. Но случай захотел, чтобы сейчас проявил свой нрав ближайший очаг — Бета. Оставалось надеяться, что расстояние, равное трем четвертям земной окружности, все же предохранит его…
— Вероятность девяносто процентов, — прозвучал взволнованный голос из Центра. — И забудь слова «через час». Ганимед передает: извержения можно ждать с минуты на минуту.
Не успел оператор договорить, как кривая на приборе, измеряющем напряженность магнитного поля, полезла вверх. Не доходя края шкалы, она повернула и так же быстро пошла вниз. Далеко-далеко что-то всколыхнуло жидкое ядро планеты.
— Вот оно! — крикнуло радио.
— Спасибо, я уже заметил. Когда буря дойдет до меня?
— Первые признаки жди через пять минут. Пик — через десять.
Где-то за дугой юпитерианского горизонта столб газа шириной с Тихий океан устремился к космосу со скоростью тысячи километров в час. В нижних слоях атмосферы уже бушевали грозы, но это было ничто перед тем, что разразится, когда радиационные пояса обрушат на планету избыточные электроны. Фолкен принялся убирать штанги с наружными приборами. Единственная мера предосторожности, которую он мог принять. Атмосферная ударная волна дойдет до него через четыре часа, но радиоизлучение настигнет его через десятую долю секунды, когда произойдет разряд.
Радиомонитор прощупал весь спектр частот, но обнаружил лишь обычный фон беспорядочных помех. А затем Фолкен заметил, что уровень шумов медленно возрастает. Мощь извержения увеличивалась.
Он не ожидал, что при таком расстоянии что-нибудь увидит, однако внезапно вдоль восточного горизонта заплясали отблески далеких сполохов. Одновременно сработала половина автоматических предохранителей, погасли лампы, смолкли все каналы связи.
Фолкен хотел пошевельнуться — не мог. Это было не только психологическое оцепенение, конечности не слушались его, и что-то больно кололо все тело. Казалось невозможным, чтобы электрические заряды могли проникнуть в изолированную кабину, и, однако, приборная доска излучала призрачное сияние, а слух Фолкена уловил характерный треск коронного разряда.
Очередь резких щелчков возвестила, что сработала аварийная система. Она нейтрализовала перегрузки, снова загорелись лампочки, и оцепенение прошло так же быстро, как возникло.
Убедившись, что все приборы опять работают нормально, Фолкен живо повернулся к иллюминатору.
Ему не надо было включать контрольный свет — тросы, на которых висела капсула, словно горели. От кольца к экватору гигантского шара тянулись во мраке яркие голубые струи электричества. И вдоль этих струй катились ослепительные огненные шары.
Картина была до того чарующей и необычной, что не хотелось думать об опасности. Мало кто наблюдал так близко шаровые молнии. И ни один из тех, кто встречался с ними в земной атмосфере, паря на воздушном шаре, наполненном водородом, не остался жив. Перед внутренним взором Фолкена в который раз пробежали страшные кадры старой кинохроники — гибель дирижабля «Гинденбург», подожженного случайной искрой при посадке в Лэйкхерсте в 1937 году Но здесь такая катастрофа исключена, хотя в оболочке над головой Фолкена было больше водорода, чем в том цеппелине. Пройдет не один миллиард лет, прежде чем кто-нибудь сможет развести огонь в атмосфере Юпитера.
Послышался треск, словно жарили сало на сковородке, — это ожил канал микрофонной связи.
— Алло, «Кон-Тики», ты слышишь нас? «Кон-Тики», ты слышишь?
Слова были сильно искажены и будто изрублены, но понять можно. Фолкен повеселел. Контакт с миром людей восстановлен…
— Слышу… — ответил он. — Великолепный электрический спектакль — и никаких повреждений. Пока.
— Спасибо. Мы уже думали, что потеряли тебя. Будь другом, проверь телеметрические каналы третий, седьмой и двадцать шестой. Потом второй камеры. И нас что-то смущают показания измерителей ионизации…