— Вы пытались разоблачить его?
— У меня не было прямых доказательств. Да я и сам порядком запутался. К тому же в его сейфе лежали мои прежние документы.
«Человек, с которым можно было сделать все, что хочешь», — подумал Шельбаум.
— От кого вы узнали подробности о жизни Фазольда в концлагере?
— Вместе с документами Цондрак передал мне длинное письмо, которое Фазольд после освобождения написал брату в Канаду. Он, кажется, был его единственным родственником, что было мне на руку. В письме описывалось все, что с ним произошло после ареста. Адреса в письме не было, да я его все равно бы не отослал…
— Вы показали мне другое письмо, от некоего Рингельблюма, и назвали другие адреса.
Ортвайн слабо улыбнулся.
— Они настоящие. Почта разыскала меня как получателя одной открытки Рингельблюма, адреса других добавились позднее. Ответы мои были краткими, а почерк Фазольда я знал. Личная встреча мне не грозила, поскольку авторы писем жили далеко отсюда.
— Почему вы утаили от меня, что Фридеман и Фазольд занимались в концлагере подделкой денег?
— Я сам фальшивомонетчик. Об этом говорят не очень охотно.
Шельбаум достал из нагрудного кармана записку и показал ее Ортвайну. Это была анонимная записка, в которой говори лось, что Ковалова владеет копией документа, исчезнувшего из посольства.
— От вас? — спросил он.
Ортвайн кивнул.
— Следовательно, копия была у вас?
— Да.
— Где она была запрятана?
— В моей темной каморке под подоконником.
— Вам известно, у кого находились блокноты?
Лицо Ортвайна исказилось.
— У Коваловой. Поэтому я и был в ее власти.
Шельбаум покачал головой.
— Тут сыграло роль нечто другое.
— Я знаю, — сказал Ортвайн. — Дзура якобы видела меня в ту ночь и рассказала ей обо всем.
— Фрейлейн Дзура? — повторил Шельбаум. — Ковалова сама за вами наблюдала. Большую часть мы узнали от нее. Может быть, теперь расскажете нам по порядку о событиях той ночи?
Он не счел нужным сообщать Ортвайну об отъезде Коваловой.
— Если бы я мог воспользоваться моей трубкой… — попросил художник. — С трубкой мне было бы легче…
— Она в лодке, — сказал Маффи, подняв голову.
— У меня есть другая, в письменном столе, — торопливо под сказал Ортвайн. — Там и табак…
Шельбаум выдвинул ящик. Нидл набил трубку, Маффи поднес зажигалку.
— Что же произошло после вечеринки в ночь с воскресенья на понедельник прошлой недели? — спросил Шельбаум, продолжая допрос. — Вы покинули дом вместе с другими…
— Я пошел вниз, к Старому Дунаю, где стояла моя лодка, — сказал Ортвайн. — Я очень боялся…
— Боялись? Чего?
— Цондрак обнаружил, что Дора, то есть его жена, имела любовника. Он только не знал, что это был я…
Признание было для обер-комиссара сюрпризом. До сих пор такое подозрение он считал бы малообоснованным.
— Понимаю, почему вы удивляетесь, — продолжал Ортвайн, нервно попыхивая трубкой. — Я не хочу себя переоценивать. Цондрак так часто обманывал свою жену, что она просто хотела отплатить ему той же монетой. Я был всего лишь средством к цели…
— Вы боялись, что он убьет вас, если узнает правду?
— Да, но не только поэтому. Я постоянно думал, что у него мои документы. Я хотел наконец-то избавиться от этой зависимости… — Голос его прерывался, а рука, державшая трубку наподобие кисточки, дрожала. — Было и еще кое-что, из-за чего он мог меня, как Плиссира, попросту уничтожить.
— Вы имеете в виду копию документа?
— Да… В ту ночь у него собралась толпа гостей, которая сводила меня с ума. Когда моя лодка тронулась, я перевернулся вместе с доской сиденья и упал на дно. Это и навело меня на идею… — Он отложил потухшую трубку. — Доска сиденья была приблизительно такой же ширины, как и причальные мостки, а над мостками торчал крепкий сук бука. Если прикрепить к нему петлю, а на мостки положить доску так, чтобы часть ее выступала — тогда тот, кто побежит по мостку, свалится и головой угодит в петлю…
— Недостающее пятно, — выпалил Нидл. — Оно на доске.
— Рассказывай те дальше, — спокойно сказал обер-комиссар.
— Веревку я нашел в моторной лодке, — продолжал Ортвайн. — Я соорудил петлю, закрепил ее на суку, а доску положил на причальный мосток. В темноте петлю не заметишь, а доску тем более…
— Как же вы думали заманить Цондрака на мосток?
— Я вернулся. — отвечал Ортвайн, — и наблюдал, как он выпроваживал из дома Деттмара. Я знал, что он был один. Лиза ушла в садовый домик, Карин в свою комнату на мансарде, жена в спальню, а Анну он выгнал вместе с другими. Я постучал и тут же сказал ему, что, наверное, знаю, кто является любовником Доры…
— Вы не хотели привлекать его внимания к себе?
— Конечно, нет. Я сказал ему, что на снимке, сделанном случайно на выставке садоводства, есть Дора а рядом с ней молодой человек. Очевидно, это он. Когда я фотографировал, они меня не заметили…
— Он вам поверил?
— Вы не знаете Цондрака. Он жаждал заполучить снимок и собирался сейчас же ехать ко мне.
— Он мог бы воспользоваться машиной.
— Я отговорил его, поскольку он был пьян. Когда он захотел переодеться, я пообещал ему, что буду ждать внизу у мостков.
Я спустился вниз, сел в лодку и выгреб от берега, наверное, метров на двадцать-тридцать. При лунном свете меня можно было легко заметить. Вскоре спустился и он. Я мог лишь судить по шагам, потому что под деревьями было очень темно.
Он спешил и раздраженным голосом звал меня. Затем на мостках послышались его шаги, раздался щелчок, и все смолкло.
— Петлю он не заметил, — сказал Шельбаум.
— Под буком был глубокий мрак. К тому же учтите его состояние: опьянение и неистовая ярость.
— Что было дальше?
— Я выловил доску из воды, привязал лодку к мосткам и вошел в дом. В сейфе были мои документы. Теперь я должен был их обязательно изъять. Ведь после его смерти сейф непременно вскроют и обвинят меня в убийстве Фазольда, а я…
— Вы были одержимы навязчивой идеей, — сказал Шельбаум. — Дело обернулось бы совершенно иным образом.
— Во всяком случае, я хотел сохранить за собой имя Фазольда, а прежние документы уничтожить. Поэтому я и вынул связку ключей из его кармана.
— Вы были в перчатках?
— Да, в старых лайковых перчатках, которые я всегда надевал для гребли. Затем я должен был подумать и о Доре…
— Что вы подумали? — спросил Шельбаум.
— Дора сразу бы поняла, что ее муж не совершал самоубийства. Никаких причин у него не было. Она не могла доказать мою причастность к его смерти, но она, как и он, держала меня в своих руках. Она знала, какие он давал мне поручения, она знала мое настоящее имя. Я вечно висел бы у нее на крючке. К тому же она давно мне надоела… — Он поморщился от боли в руке и попросил: — Не позволите ли выпить рюмку коньяка? Бутылка стоит возле письменного стола.
Обер-комиссар налил ему.
— Я также не знал, смогу ли незамеченным проникнуть в его рабочий кабинет. Так возникла мысль покончить и с ней… — Он поставил пустую рюмку перед Шельбаумом и попросил вновь ее наполнить. — Я вошел в дом. Ключ у меня был. Взял желтый шарф, висевший в гардеробе, и, подойдя к спальне, тихо позвал Дору. Спустя несколько мгновений она отодвинула засов и открыла дверь. Возможно, ей представлялось особенно пикантным принять меня, когда ее муж находился наверху в своей комнате. Она уже спала и не заметила, что он вышел из дома.
Я оттеснил ее к кровати и набросил на шею шарф… Она даже не поняла, что происходит. Только под конец закричала…
Голова ее поникла. Все произошло с какой-то роковой неизбежностью. Мысли мои вертелись вокруг одного, вокруг рабочего кабинета. В сейфе я нашел мои документы, вынул их, запер сейф и покинул дом…
— Стойте, — сказал Шельбаум, — кое-что неясно. Сколько пятидесятидолларовых купюр вы прихватили с собой. Почему не взяли другие деньги?
Ортвайн вскинул голову.
— Двенадцать, — ответил он. — Все, что там было. Я никогда не слыхал, чтобы у него были доллары. Поэтому и решился их забрать. Если бы забрал и другие деньги, то позднее это бросилось бы в глаза. Ведь все дело должно было выглядеть так: Фридеман задушил жену, а затем и сам повесился…
— Вы не знали, что банкноты были фальшивыми, что они были изготовлены в концлагере настоящим Фридеманом и настоящим Фазольдом?
Ортвайн оторопело покачал головой.
— Я их считал настоящими, — пробормотал он.
— Одну купюру вы разменяли на ипподроме во Фриденау, — сказал Шельбаум. — Где другие?
— В темной каморке, под подоконником.
Пока Нидл искал купюры, обер-комиссар думал о том, что Ортвайн, мелкий мошенник, не соврал, даже совершив крупное преступление. Инспектор возвратился и принес фальшивые банкноты. Шельбаум пересчитал и сунул их себе в карман.
— Вами было допущено множество и других ошибок, господин Ортвайн, — сказал он. — Слишком много…
— Я знаю, — мрачно произнес Ортвайн. — Не должно было случиться и этой истории с ключом…
— С ключом?
— Вы мне сами его показывали. Когда я клал связку ключей обратно в карман покойнику, я вместе с ней прихватил из своего кармана и ключ от моего почтового ящика…
— Что? — вскричал Шельбаум. — Ваш ключ?
— На кольце его выгравированы две буквы — «ВФ» — Вернер Фазольд. Вы же подумали, что это Вальтер Фридеман.
Шельбаум шумно вздохнул. Над злополучным ключом он достаточно поломал голову. Но ничего так и не пришло на ум. Ортвайн действительно допустил грубую ошибку, которая осталась без последствий.
— Почему вы убили Деттмара?
— Деттмар видел меня после того, как Цондрак выгнал его из дома, — сказал Ортвайн. — Он меня не узнал, но я боялся, что он может догадаться. Вечером в понедельник он ворвался ко мне из-за этих блокнотов. Это было незадолго до того, как ко мне приходил Маффи. Он угрожал, что выдаст меня, если полиция вновь его задержит. Он намекнул, что хочет посетить еще и Карин Фридеман. Я следил за ним вплоть до виллы. Когда он вышел, я сопровождал его до берега. Там я его и зарезал, забрал деньги, чтобы симулировать убийство с целью ограбления…