— Мне должны переправить документы. Со связником.
— Кто связник? -
— Не знаю.
Петков снова коротко и выразительно присвистывает.
— Багрянов! Мы же вроде бы договорились? Ну же, Багрянов! Раскошеливайтесь! Адрес резидента СИС, пароли и все такое прочее!
– Не знаю… Связник…
— Опять легендарный связник? Где он? Когда придет? Где рандеву?
— В храме Александра Невского, в воскресенье. Во время службы. Он должен подойти и сказать…
— Слышал! Почему вы решили, что связник знает вас в лицо?
— Предупредили. В Центре. Сказали: он сам подойдет.
— Есть опознавательный знак?
— Нет. Только маяк… если провален… перчатки в правой руке… Дайте же воды, Петков. Умоляю вас!
Глоток… Еще один. Господи, хорошо-то как!
— Спасибо, — говорю я с надеждой получить новую порцию воды. — Я не обманываю вас, Петков. Лулчев связан с англичанами и немцами. Документы, компрометирующие Лулчева, должен переправить связник после того, как объявление появится в «Вечере». Я надеялся через Искру передать тем, кто с ней связан, чтобы они доделали дело. Искра получила бы документы…
Где-то в глубине, в недоступной мне прохладе скрипит кресло. Тоненько звенит, сталкиваясь с графином, стакан. И так же тихо, почти неслышно, смеется Петков.
— Искра? Связник нацелен исключительно на вас, а документы передаст ей?
Вот это и называется — загнать в угол. Теперь надеяться не на кого. Все дело в одном — выдержу ли? Побои, ривальта, отсутствие воды… Что еще придумает Петков?
Я собираюсь с силами и выпрямляюсь, насколько могу.
— Налейте воды, Петков. И выключите свет! Клянусь, это сейчас важнее для вас, чем для меня… Да, я знаю связника! Знаю! Знаю! Только что толку для вас? Его я вам не дам; не дам — и точка. Делайте что хотите, но без меня вам не обойтись. Думаете, не понимаю, зачем вы бьете в одну мишень? Я вам связника, а вы мне — пулю в затылок. Так?.. Колотите себя в грудь или рвите волосы, но с Искрой вы поспешили и упустили шанс обойтись без Багрянова. Теперь извольте сами считаться с фактами. Я один знаю связника, и одному мне удастся получить компроматы на Лулчева…
Минута тишины — и тьма кромешная. Так всегда бывает, когда переходишь от ослепительного света к мягкому полумраку.
— Так, — говорит Петков, и я слышу звук воды, льющейся в стакан. — Допустим, все так. Полагаете, переиграли?
— Кое в чем.
–. Не будьте самонадеянны, Багряное.
— Разве похоже? — Я смотрю на стакан и мысленно пью. — Хотите предложение?
— Разумеется, да.
— Разумное. — Мысленно я пью еще один стакан. — Я даю вам Лулчева; вы мне — свободу. На такой базе мы договоримся. Нет — делайте что хотите, но я умру немым. Не считайте это громкой фразой. Так будет.
Я долго шел к этой минуте, и вот она настала. Все произнесено, добавить больше нечего, и не мне решать, как пойдет дальше…
Скрип, треск половицы под ногой Петкова, и край стакана упирается в мои губы. Я запрокидываю голову и пью…
— Ладно, — говорит Петков. — Вам повезло, что здесь сижу я, а не Гешев… Так вот, час я вам дам. Не вы мне, а я вам, ровно час.
— Зачем?
— Соберитесь с мыслями и поточнее обрисуйте связника. Полный словесный портрет, характеристика физических и моральных данных. Особенности.
Стакан все еще висит в воздухе где-то возле моих губ, не отдаляясь и не приближаясь.
— Нет, — говорю я. — Так не пойдет..
— Подумайте… И через час!
Конец? Или удастся еще потянуть?.. Мне нужно пять суток. Ровно пять, ибо через сто двадцать часов — в случае, если Слави не появится в храме Александра Невского — Центр получит сообщение, что Багрянов провалился.
Пять суток… Любая цена мала, чтобы получить их!
Час — срок короткий, однако его хватает, чтобы с Петковым успела произойти разительная, а потому загадочная для меня перемена. Он сидит передо мной спокойный, благожелательный — ни дать пи взять тот давний Атанас, который возник перед бай-Слави в самом начале знакомства.
Один час… И, судя по всему, за это время что-то произошло… Но что?..
Усевшись, Петков поправляет брюки, придвигает к себе графин, наливает стакан — щедро, до самых краев.
— Пейте, Багрянов. Еще?.. Или лучше кофе?.. Марко! Сходи приготовь кофе. Вам, конечно, с тмином, Багрянов?
Ах вот оно в чем дело! А я-то гадал…
— По-варшавски, — отвечаю я. — Раскололи Искру?
— До самого конца!
Петков улыбается, и на щеках у него проступают ямочки Если — бы не щетина, то заместитель начальника отделения В запросто сошел бы за моложавого ангела, спустившегося с небес.
— Хватит, — говорит Петков, видя, что я собираюсь допить воду. — Заболеете. После ривальты врачи не рекомендуют. Слышали об обезвоживании организма?
— Так, кое-что.
— Ну что, полегче? — Платок исчезает в кармане. — Между прочим, странная погода: то снег с дождем, то дождь со снегом…
— Источник тот же? — говорю я.
— Разумеется.
— Вы преуспеваете.
Сказав это, я окончательно успокаиваюсь. «Опоздал ты, Петков…» Показания Искры уже ничего не могут изменить, поскольку один Багрянов знает связник а… Багрянов. То есть я.
Тень колебания — едва заметная — проскальзывает по лицу Петкова.
— Гляньте-ка сюда, Багрянов.
Серый бумажный прямоугольник, плохо заглянцованный и словно бы выцветший, — позитив мгновенной фотографии, сделанной, судя по качеству, портативным аппаратом и в невыгодных условиях. Я всматриваюсь в него: улица, в панораме — дома; слева — вполоборота — человек. Все снято мелко, но не настолько, чтобы в человеке нельзя было признать седоусого, обладателя «Патека».
— А вот и связник, Багрянов!
— Этот? — Я качаю головой. — Чушь собачья!
Так… Выходит, седоусый арестован и, очевидно, погиб. Скорее всего под пыткой. Он начал было говорить, но дальше пароля не пошел… что-то помешало… Прощай, товарищ! Имя твое мне неизвестно, и все, что мне когда-то сказали про тебя, уложилось в два слова: «Надежный работник». Это была высшая аттестация, и ты оправдал ее. Больше того, даже погибнув, ты помогаешь мне, и помощь твоя неоценима — Петков представления не имеет, как много говорит фотография, которую я держу в руке… Дом, на чьем фоне ты снят, стоит на углу, рядом с особняком миллионера Бурева — у него один из лучших в Софии частных садов… Да, да, я уверен: это не улица Царя Калояна! А следовательно, тебя сфотографировали до связи со мной. В противном случае наружник постарался бы поймать в кадр бай-Слави, и Петков сейчас предъявил бы фотографию совсем не для того, чтобы проследить мою реакцию, а как точную улику… Прощай, товарищ! И еще раз — спасибо. Ты помог мне в главном сейчас — до конца разобраться с Искрой… Прощай, друг!
Я прекращаю мысленный разговор и кладу на стол фотографию.
— Это не связник.
Марко, старательно балансируя подносом, вносит две дымящиеся чашки и все, что к ним полагается. Сахарница, поджа-ренпые хлебцы, джем на блюдечке.
— Валяйте, Багрянов, — поощрительно говорит Петков и подает мне пример — тонким слоем намазывая джем на похрустывающий тост. — Поговорим как друзья. Без оскорблений и сведения счетов. Дело ваше дохлое, и отступать вам некуда.
— Это почему же?
— А потому, что ваши связи, ваши легенды, все, что имеет хоть малейшее касательство к Багрянову, отработано до конца. Если вы заметили, любой ваш шаг, начиная с приезда в гостиницу, был просвечен.
Я отставляю чашку и киваю.
— Мерси за сообщение. Значит, вы засекли меня в день въезда в номера, не раньше.
— Не ломайте комедию! — Петков отрывается от чашки, смотрит на меня в упор. — Можно подумать, что вы это только сейчас сообразили.
— Нет, конечно. Но вы подтвердили факт…
— А какой смысл скрывать? — говорит Петков просто. — Опыта у вас хватает, вы это доказали.
Петков надкусывает хлебец и аппетитно хрустит корочкой. Челюсти его работают равномерно, и глаза чисты.
— Три легенды, — говорит он.
— Почему три, а не сто три?
— Считать умеете? Первая — модный магазин и все, к нему относящееся… Вторая…
В нашем разговоре довольно много пауз; они позволяют мне отвлекаться и, больше того, вооружиться кое-какими догадками относительно перемен, происшедших за истекший час с заместителем начальника отделения В.
— Вы остановились на легендах, — говорю я и, поколебавшись, беру сигарету из пачки Петкова. — Первую вы назвали. Вторая?..
— Не торопитесь, Багрянов, — говорит Петков терпеливо. — У вас скверная привычка забегать вперед. — Он вытирает губы салфеткой и на миг прикрывает глаза. — Не так уж важно, сколько было легенд. Существеннее другое — уровень вашего профессионализма при их использовании и умение перестраиваться на ходу. Проанализировав эти и кое-какие иные компоненты, можно прийти к выводу…
— Какому? — не удерживаюсь я.
— Вы пришли не на связь с разовым заданием… Это — с одной стороны… С другой же — Багрянов не годится на роль резидента, ибо резидент с «подмоченным» паспортом — это, извините, нонсенс! Что такое резидент? Своего рода посол. С его внедрением нет смысла спешить и уж совсем ни к чему задействовать его сразу. А связь у вас была. Да, была. На вторые сутки. На улице Царя Калояна, не так ли?
— Вы спрашиваете или утверждаете?
— Утверждаю. Я бы но показал вам фотографию, если б не был уверен… Никола Бояджиев — так звали вашего связника. Пароль: фраза о снеге и дожде, отзыв — любой набор слов совставленным в него «туманом». Аварийный сигнал: перчатки в одной руке. Я не ошибся?
— Вам виднее.
— Бояджиев — паспортное имя. Вам известно настоящее?
Прежнее состояние — вялость и апатия — подбирается ко мне. Я теряю пить разговора, тогда как Петков свеж и бодр.
— Его знал только он, — говорю я, следя за тем, чтобы голос был ровен. — А он не скажет… Он же умер. Петков! Умер час или полчаса назад… Потому вы и принесли фото… Пока он жил, было бы не выгодно. Вы ждали: а вдруг заговорит. Он. что, был без сознания, да?.. — Хлеб ложится на стол — есть я не могу. — Коротко: Бояджиев умер, и расстановка сил изменилась. У вас больше нет ничего в запасе, Петков. Один я. Один! И, кроме меня, никто не даст вам правды о явке в церкви. Вот так. Вы теперь и пальцем меня не тронете, Петков!