Хозяин в третий раз поднес чайник.
Когда сменились посетители, чайханщик, задержавшись, сказал Махмудбеку:
— О вас спрашивали.
— Кто? — спокойно поинтересовался Махмудбек. — Кому я еще нужен?
— Чужой… Говорил на фарси.
— Он часто сюда заходит? — спросил Махмудбек.
— Да… Почти, через день. Уже месяц.
— Он приходит один?
— В это же время появляются, — он пожал плечами, — или мне кажется, братья Асимовы… Вы их должны знать.
— Вместе заходят?
— Нет… То один, то другой.
Махмудбек не знал Асимовых. Но решил сейчас не расспрашивать чайханщика об этих людях. Ясно, что они следят за чужим гостем.
— А та штука… — заговорщически подмигнув в сторону каморки, прошептал чайханщик, — там лежит. Хорошо спрятана…
Только сейчас Махмудбек вспомнил о пистолете.
— Пусть лежит… — сказал он.
На другой день Шамсутдин пришел с полной информацией о братьях Асимовых.
— Шукур старше на два года. Смелый человек, бывал в драках, шрам на правом плече. Ранили ножом. Говорят, на его совести две жизни.
— А другой?
— Зовут Анваром. Тот страшнее.
— Почему?
— Неизвестно, что может выкинуть. Говорят, улыбался, а сам вдруг за горло схватил человека. Потом отпустил, махнул рукой и ушел.
— Сумасшедший, что ли?
— Есть немножко. Так говорят.
— Странная пара… — хмыкнул Махмудбек.
— Нам только их не хватало… — вздохнул Шамсутдин.
Он виновато посмотрел на Махмудбека и стал ожидать главного вопроса. Махмудбек молчал.
— Хозяин, — не выдержал Шамсутдин, — я пока не узнал, чьи это были люди.
— Надо узнать, Шамсутдин. И как можно быстрее. А в чайхане нам делать больше нечего…
Чужие люди — приезжие купцы, паломники, просто бродяги — были в «Ферганской чайхане». Таким гостям никто не удивлялся. Ну посмотрят на нового человека, позавидуют хорошей одежде или, сожалея, вздохнут при виде лохмотьев. Одинаковы эти лохмотья — и свои и чужие. Стоит ли приставать к человеку, узнавать, какая нелегкая судьба носит его по чужим дорогам?
А богатый гость вообще с каждым встречным не будет говорить. Если, конечно, самому не захочется рассказать о жизни, ценах, делах, судьбах. Есть такие… Любят, чтоб их слушали.
Этот чужестранец был молчалив. Он равнодушно пил чай и как-то неохотно задавал редкие вопросы чайханщику. Посетители чайханы уже обсудили и его костюм, и повадки, а затем потеряли всякий интерес к незнакомцу.
Сам чужеземец делал вид, что не замечает особого внимания к себе двух парней. Это преследование его не пугало. Он по-прежнему заходил в чайхану в самое необычное время, Иногда не бывал по два-три дня. И кто-нибудь из братьев Асимовых, покрутившись, уходил по другим делам.
На этот раз чужеземец выпил чай, посидел, закрыв глаза, будто дремал. Потом лениво встал и двинулся к выходу. Рядом с медным подносом остался небольшой сверток. Никто из посетителей не обратил на это внимания. Есть же хозяин… А может, свертка просто никто не заметил. В пасмурные дни в чайхане темновато, лампу зажигают только вечером.
Минуты через три-четыре поднялся Анвар Асимов. Оставив деньги за чай, он взглянул на чужой сверток и зашагал к дверям.
Чужеземец вспомнил о свертке только на улице, остановился, зачем-то пошарил в карманах и вернулся в чайхану.
Анвар не решился идти за ним: заметит. Он двинулся дальше, задерживаясь у торговцев, слишком внимательно разглядывая скудные горки сушеных фруктов.
А в это время хозяин, убирая поднос и пустой чайник, заметил сверток.
— Ох… — покачал головой чайханщик. — Вечно торопятся люди…
Чужеземец вернулся. Хозяин в это время уже мыл посуду. Он стряхнул мокрые руки и показал на каморку.
— Там… Возьмите вашу вещь.
Чужеземец толкнул дверцу, зашел. Дверца за ним захлопнулась.
— У нас очень мало времени… — сказал Махмудбек.
— Да… Поэтому мне нужно узнать только ваше мнение.
— Что должны сделать туркестанские эмигранты? — спросил Махмудбек.
— Принять участие в восстании, когда мы его поднимем.
Махмудбек не обратил внимания на слово «восстание»,
— Оно начнется…
— Во время празднования Навруза.
— Остался месяц.
— Мы и так давно ждали, — напомнил чужеземец и сразу вернулся к делу. — Во главе туркестанцев мы решили поставить уважаемого эмигранта Самата.
— На роль вождя? — усмехнулся Махмудбек.
— Пока… — откровенно ответил чужеземец.
Он не договорил, задумался.
— Мы надеемся только на вас, — вновь подчеркнул чужеземец. — Будем иметь дело только с вами. Мы должны быть в курсе событий. Вот для начала. — Чужеземец вытащил из свертка пачку денег.
— До встречи… Назначьте место.
— Чайханщик скажет.
Чужеземец вышел, на ходу приводя в порядок сверток.
Посетителям чайханы не понравилось, что этот человек так тщательно проверял свой сверток… Не было случая, чтобы в этой чайхане пропала какая-нибудь вещь.
Шамсутдин принес новость рано утром. По его сияющему лицу Махмудбек понял, что Шамсутдин собирается его чем-то удивить.
— Братья Асимовы?
Шамсутдин огорченно вздохнул:
— Пока нет…
Махмудбек равнодушно зевнул, давая понять, что его больше ничто не интересует. Тогда Шамсутдин заторопился:
— Оттуда же. Из той страны, из того же города прибыл Карим Мухамед Салим. Прибыл с караваном, с людьми крупного бухарского купца. Отец успел увезти за границу и ценности и вещи.
— Карим Мухамед? Оттуда же?
— Да… — радостно подтвердил Шамсутдин.
Это не могло быть случайностью… Чужеземцы подсовывают одного из будущих вождей. Карим Мухамед богат. Его отца хорошо знают старики. Довольно видная фигура Карим. Подходящая для нового правительства.
— Шамсутдин, я должен увидеть купца.
— Он остановился в караван-сарае. Это у ворот.
— Я должен увидеть его здесь, у себя. И немедленно.
Карим Мухамед Салим первым заговорил о судьбе туркестанских эмигрантов. Он не стал долго прятаться за туманными, вежливыми фразами. Он был из тех людей, кто очень спешит, не умеет выжидать. Карим Мухамед поэтому и пришел сразу же, после первого приглашения.
— Как живут наши люди! — горячо говорил гость. — Как? Я бывал во всех странах Востока. Я видел измученные лица, слышал стоны. Здесь… — Толстые, красные пальцы поползли по животу, отыскивая сердце. Сверкнули перстни. — Здесь сжимается.
Роль человека, страдающего- за народ, Карим Мухамед играл очень плохо. У него было сытое, ухоженное лицо. Оделся гость слишком пышно, решив ослепить Махмудбека не только умными речами, но и богатством.
— Да, да… Вы правы, уважаемый. Как я рад, что в трудную минуту вы оказались рядом.
Карим Мухамед любил лесть. Откровенную и слащавую лесть. Это сразу понял Махмудбек. Он складывал высокопарные фразы, подготовляя гостя к серьезному разговору.
Карим Мухамед с нескрываемым удовольствием выслушивал похвалы в свой адрес. Иногда (как свидетельство почтенной скромности) поднимал ладонь: что вы, хватит, достоин ли я!
— До нас донеслись стоны соотечественников. Сколько можно терпеть! Мы должны побеспокоиться об их судьбе. Сам аллах послал в трудную минуту такого человека, как вы, почтенного, уважаемого, молодого и сильного…
Гость уже не прерывал Махмудбека, не выставлял ладонь. Да, он молод и силен. Он богат. И если Махмудбек что-нибудь смыслит в жизни, то должен именно на такого человека возлагать все надежды. Куда ему, больному, слабому, справиться с великим, почетным делом.
— Наши соотечественники, — продолжал Махмудбек, — заслуживают свободной, счастливой жизни.
Карим Мухамед шумно вздохнул.
— Вы правы, уважаемый, именно заслуживают.
…Ясно. И этот претендует на роль вождя. Ему что-то обещали чужеземцы. Ведь прозвучала фраза: «если нет…» Карим Мухамед, как и Самат, — тоже опасная фигура.
Махмудбек впервые появился в гостях. Он посетил бывшего кази Самата. Об этом визите скоро узнают все эмигранты. Узнают и будут гадать: почему именно к кази зашел Махмудбек?
Старого человека уважают в эмигрантских кругах, с ним многие советуются. Но, как известно, кази не очень жаловал одного из своих соперников — муфтия Садретдинхана. Он и боялся его, и просто избегал.
Кази не делал далее слабой попытки прорваться к власти. На вид это был мягкий, добрый человек, с детской, застенчивой улыбкой. Кто ближе знал Самата, чувствовал, какая злость накопилась с годами у тихого кази. Годы проходят… А он в стороне or больших, важных дел. Когда-то, в двадцатые годы, кази Самат был в свите Иргаша — «командующего армией» в Фергане.
И тогда, говорят, он ходил с мягкой улыбкой, уговаривал обиженных, оправдывал поступки Иргаша — жестокие, кровавые, которым не было числа,
О давних походах Самат вспоминал редко. Но если говорил об Иргаше, то резко менялся. Исчезала мягкая улыбка. Он откровенно сожалел, что «командующий ферганской армией» не смог довести «святое дело» до конца.
— По-другому жили бы мы. Разве сейчас жизнь…
Кази не удивлялся приходу самых разных гостей, но Махмудбека Садыкова он не ожидал… После обычных вопросов о. здоровье, Махмудбек дал сразу понять, что все обвинения с него сняты, и правительство страны разрешило ему побыть в городе еще несколько месяцев.
— Как можно в таком состоянии пускаться в дальний путь? — вздохнул Махмудбек.
Это сообщение успокоило старика. Однако настороженность не проходила.
— Я в трудном положении, уважаемый отец, — начал Махмудбек, — мне очень нужна ваша помощь и совет.
Откровение человека, попавшего в беду. Вырвавшись из тюрьмы, лишившись наставника Садретдинхана, этот человек не знает, куда броситься, где услышать добрые слова, почувствовать поддержку.
Кази приосанился, удобней уселся. Он любил эти минуты, когда люди, отчаявшись, очутившись в безвыходном положении, шли к нему за помощью. На этот раз явился Махмудбек — ученик его злейшего врага. Да простит аллах прегрешения Садретдинхана. Отошел тот в другой мир, можно бы и забыть все неприятности, связанные с ним.