Вали Каюмхан заверил новых хозяев — англичан: журнал непременно «расхватают» в Турции, Афганистане, Пакистане, Иране, в арабских странах. А там удалось распространить всего лишь по 10–20 экземпляров на страну.
Англичане охладели к этой затее и перестали давать деньги.
Журнал делался с трудом. Номер выходил раз в три месяца, потом в шесть месяцев…
Вали Каюмхан ездил собирать деньги в Турцию, Саудовскую Аравию, обращался к эмигрантам США и Западной Германии.
— Хотя бы выпустить один номер в год…
Но мало кто — откликнулся на этот призыв… Одно из «мощных» изданий погибало…
Отходили от журнала самые рьяные сотрудники. «Теоретик» и «поэт», публиковавший стихи под псевдонимом Булакбаши, Эргаш Шермат уехал в США, стал сотрудничать в радиостанции «Голос Америки»,
Старели, умирали и другие «деятели» «Миллий Туркестон», Об этом журнале, как и о других изданиях, стали забывать.
Новые знакомства
Город был взбудораженным, тревожным…
И не надо присматриваться к людям, чтобы понять их беспокойство или озабоченность. Далеко, за тысячи километров отсюда, прогремел московский салют… Но его хорошо услышали во всей Азии.
До открытия банков, куда прежде заходили не спеша, степенно, с чувством собственного достоинства, теперь толпились потерявшие прежний лоск господа, покусывали губы, перебирали четки.
Не очень уверенно вступали в солидные конторы колониальные чиновники, уже по-настоящему чувствуя недоброжелательные взгляды местных жителей.
В городе стали появляться эмигранты из Европы. Они надеялись здесь, за тридевять земель, найти спокойный уголок, отсидеться, выждать.
В банках, на биржах, в конторах самых различных фирм открыто спорили о третьей мировой войне.
Но более трезвые головы понимали, что пушки не скоро заговорят… Борьба с Советами будет пока носить совсем другой характер. Сейчас по тайным тропам вновь двинутся агенты — и диверсанты.
Авантюристы всех мастей поднимут крик о гибели цивилизации, об угрозе человечеству, которую несут большевики. Пусть все это бездоказательно. Но кто в базарной суматохе начнет вдумываться и проверять факты, о которых надрываются дервиши!
Надо отойти от базара, отдохнуть от сутолоки, подумать о своих делах. Не каждый человек сумеет сразу так поступить. Некоторые до позднего часа толкаются, очумев от криков, от ругани.
Махмудбеку хотелось просто походить по улицам города, посмотреть на этот растревоженный улей. Но Аскарали приказал лежать.
Вновь богатый отель с пышным названием «Тадж-Махал». Далеко отсюда знаменитый памятник индийской архитектуры. Однако хозяин не проиграл, выбрав это название. В «Тадж-Махале» живут состоятельные, уважаемые гости.
— Нам будет здесь легче работать… — сказал Аскарали.
Изменился за последнее время «преуспевающий коммерсант».
Он только кажется бодрым, а на самом деле очень устал. Возможно, даже болен.
— Ну как? Ты только представь Берлин. Обгорелый труп Гитлера… Берлин! И на каждом балконе белый флаг. Представь!
Аскарали расхаживал по номеру, потирал ладони, потом, резко повернувшись, садился у постели Махмудбека.
— Представь! Помнишь, как писал Гафур Гулям в сорок втором? Хотя откуда ты помнишь. Ты далее не знаешь… Аскарали снова поднялся. Провел ладонью по белым, совершенно белым и поредевшим волосам, пригладил их и твердо объявил:
— Мы сегодня устроим праздник.
Аскарали начал двигать шикарную европейскую мебель с такой небрежностью, словно все это происходило в караван-сарае.
— Сейчас Шамсутдин принесет бутылку водки. Ох, как я ее доставал! Целая операция! Посложнее твоих! — В его словах и движениях теперь уже не было усталости.
— Мы сегодня даже не вспомним о том сброде, с которым ты встречался. Не будем вспоминать! Не будем работать. Сегодня устроим праздник. — И он крикнул в сторону соседней комнаты: — Фарида!
Она вошла, с трудом скрывая беспокойство. Аскарали — хороший человек. Фарида уважает его. Но не случилось ли еще чего-нибудь?
— Фарида! Сейчас я вызову официанта. Он принесет самый вкусный обед «Тадж-Махала». И мы будем праздновать. Ты не против?
Она улыбнулась.
— Мы будем вместе говорить. Совсем о другом. И выпьем! Выпьем за праздник! За нового человека, который скоро родится в этом городе.
Фарида смутившись, опустила голову.
— Я пока там побуду, Аскарали-ака… — тихо попросила она.
— Конечно. А я вызову официанта.
Она торопливо ушла в соседнюю комнату. Наклонившись к Махмудбеку, Аскарали тихо произнес:
— Выпьем за нового советского человека! Понимаешь, Махмудбек? Ведь на нашей улице праздник… Самый большой праздник! На фронте полагалось сто граммов водки. Их ты получишь по праву. И я. После боя…
— А перед боем? — улыбнулся Махмудбек.
— Бой почти кончился. Наш, — серьезно сказал Аскарали. — Почти.
— Что-нибудь еще? — спросил Махмудбек.
— Об этом завтра! А сегодня праздник… И ни слова о делах…
Он подошел к двери и нажал кнопку, над которой был нарисован силуэт человека с подносом.
Разбор поездки Махмудбека завершился.
— Хорошо, если бы Джанибек сам пошел на нашу территорию. Это стало бы его концом… Но если даже он и не решится, то провалы агентов, которых он пересылает, будут его провалом… — сделал вывод Аскарали.
Он вновь выглядел усталым, озабоченным. Это был совершенно другой человек, непохожий на вчерашнего.
— Слушай… — сказал Аскарали спокойно, рассудительно. — Слушай, мой дорогой Махмудбек. Война кончилась. Ты имеешь полное право уехать сегодня или завтра. Врач советует лечиться в Италии. Но у нас ведь не хуже курорты. Хотя бы даже из-за Фариды нельзя пускаться в такой дальний путь.
— Из-за Фариды? — весело переспросил Махмудбек.
— Из-за нее тоже…
— А еще?
— Появились первые эмигранты из Европы. Те, кто сотрудничал с немцами. Конечно, Туркестанский комитет будет продолжать действовать. Эмигранты много о нем знают. Знают о ближайших планах.
— Мне надо с эмигрантами встретиться?
— Они сами будут искать возможности встретиться с тобой.
— Может, переехать на квартиру?
— Нет, — решительно сказал Аскарали. — Здесь хорошая прислуга. На вызовы «Тадж-Махала» моментально откликаются лучшие врачи. Живи здесь. Дня через два ты будешь выходить. Я сделаю все, чтобы о тебе узнали в эмигрантских кругах.
— Хорошо…
— А Фариду успокой. Вы действительно скоро, очень скоро вернетесь на родину. — Аскарали поднял ладонь. — И все! И теперь никакие твои уговоры и доводы не подействуют. В Центре принято окончательное решение.
Они замолчали.
— Ты давно пробовал писать стихи? — неожиданно спросил Аскарали.
— Бывало… — сознался Махмудбек. — Но не записывал.
— Ты еще…
— Не надо, Аскарали… — понял друга Махмудбек. — Сам знаешь, что над стихами надо работать каждый день. Теперь вряд ли что получится. Давно я отошел от литературы. Очень давно. Кажется, прошла жизнь.
— Жизнь… — согласился Аскарали и машинально пригладил свои редкие белые волосы.
Они встретились в знойный день в небольшом ресторанчике.
— Здесь делают хороший кофе… — сказал Аскарали. — А я так тебя и не приучил.
— Да. Равнодушен. А вот зеленый чай. Сейчас бы. И… — мечтательно произнес Махмудбек.
— Горячую самаркандскую лепешку. И виноград… — подсказал Аскарали.
— Не дразни…
— Сядешь скоро в какой-нибудь чайхане.
— А ты? — серьезно спросил Махмудбек.
— И я… Куда я денусь. Ты знаешь, сколько мне лет?
— Не задумывался, — сознался Махмудбек.
— И не надо…
В ресторанчике было прохладно и тихо. Официант в мягких остроносых туфлях двигался неспешно, появляясь неожиданно и всегда вовремя.
— Я больше в «Тадж-Махал» не зайду, — перешел к делу Аскарали. — Так лучше. К тебе уже присматриваются. Живи как подобает усталому и больному человеку.
Махмудбек отпил глоток черного густого кофе. Невольно вспомнился караван-сарай, первая встреча с «преуспевающим купцом», с человеком, который направлял работу Махмудбека, приходил на помощь, был всегда рядом.
— Ты оказался прав. Адхам явился с повинной. Он выложил всю информацию, которой ты его снабдил… — Помолчав, Аскарали продолжил: — И главное, кроме некоторых эмигрантов, с тобой будет искать встречи Баймирза Хаит, важная фигура в Туркестанском комитете, бывший эсэсовец.
— Он здесь?
— Пока нет. Пока собирается… Надо узнать об их планах. А потом домой. Сразу же! Не ожидая приказа.
Они допили кофе.
— Ну что же, простимся… — вдруг сказал Аскарали.
— Как? — не понял Махмудбек.
— Я уезжаю. До встречи на родной земле. Уезжаю. Надо.
Я должен успеть довести одно дело до конца…. За тебя я теперь спокоен.
Он положил перед Махмудбеком книгу.
— Это тебе… «Бустон» Саади. Одна из редчайших рукописей. Посмотри па работу каллиграфов.
— Такой подарок… — смутился Махмудбек.
— Бери, бери. Читай. У тебя скоро будет на это время.
Махмудбек не мог, да и не имел права спрашивать, куда торопится Аскарали, какие дела и где его ждут.
Прощались скупо, почему-то торопливо. Аскарали обнял Махмудбека, похлопал его по спине, словно успокаивая. — Мы увидимся… там… у себя? — спросил Махмудбек.
— Конечно, конечно… — ответил Аскарали.
Пряча глаза, он зашагал к двери и лишь на пороге обернулся, махнул рукой.
Смутная тревога долго не давала покоя. Обычная фраза: я должен успеть. Но в ней Махмудбек почувствовал совсем другой смысл. Он допил остывший кофе и машинально стал листать рукопись в богатом кожаном переплете. Перевернул несколько страниц. На этих книгах во многих странах Востока люди гадали. Первая строка на открытой странице удивила, даже потрясла своей точностью.
«Ты мудростью войну предотвращай…». Аскарали всю жизнь это делал. Всю свою жизнь.
…Махмудбек узнал о смерти друга через несколько месяцев. Аскарали никогда, никому даже слова не говорил о тяжелой болезни. Продолжал бесконечные дела и поездки до самой последней минуты своей редкой, удивительной жизни.