Наконец из-за барьера прозвучало;
— Фирма «Кикс» — принимайте.
Груза было много, главную его часть составляли большие продолговатые ящики, изрядно тяжелые, — рабочие фирмы выносили каждый втроем.
Я выскользнул на улицу. Ящики аккуратно укладывали в фургон электрокара. Сейчас он отъедет, и моя миссия будет выполнена. Как, чем помог я Йошикаве и помог ли — неизвестно.
Внезапно возле машины поднялся шум.
— Жабы! — орал мужской голос тем криком, с каким нарываются на скандал. — Жабы проклятые, вонючие!
Крикуна пытались унять те, кто пониже, — он был саженного роста, и они, тесня его скопом, приглушенно гомонили!
— Арчи, уймись, имей совесть!
— Совесть? А у вас совесть есть контракт нарушать, жабьи вы личинки? А за нос три года водить — что таращишься, что, что? Я вырву жабьи твои глаза, крыса!
Скандалисту уже крутили руки, а он отбивался, колотил ножищами в один из ящиков, приготовленных к погрузке, вопия совсем несообразное:
— Эй ты, живой товар, проснись, малыш! Тебя надули, дурья башка!
Его отшвырнули, ящик торопливо сунули в кузов, машина тронулась, а он цеплялся за борт, хрипел:
— Подохнете здесь, подохнете, слышите, парни?
Тут от стены барака отделились двое рослых охранников, до меня донесся смачный звук — этот в челюсть, а поглуше, должно быть, в солнечное сплетение. Симпсон, ваш выход. Одному я угодил в ухо, другому попутно сделал подсечку, а тот малый, не успев разогнуться, добавил головой, и мы побежали.
Он тащил меня за собой к эстакаде, смелой аркой соединявшей космодром с городом. Здесь, у обочины, стоял маленький двухместный «Жижи» последней модели, похожий на чечевицу. «Элегантность и скорость» — из рекламной заметки в «Старлетт», которая полностью соответствовала действительности — мы взяли сто с места и единым духом проскочили всю гнутую ленту бетона, затормозив у первых домов спящего города.
Мой спутник снял руки с руля, потрогал челюсть, охнул. Достал из заднего кармана плоскую флягу, отвинтил крышку, побулькал, мыча от боли, во рту, проглотил. Протянул флягу мне. Это была крепкая штука.
— Ты, парень, гвоздь, — сказал он слегка невнятно.
— Ты тоже.
Небесный пепел помаленьку светлел, и я разглядел славную костистую морду, литую, как у коня, и с гривкой до бровей.
— Что глазеешь, узнал?
— Вроде того, — сказал я осторожно.
— Вроде, вроде… Арчи Хэйла не помнишь?.. Я центра играл в «Валендии» — юный герой, пропади они пропадом, жабы.
— Кто жабы-то?
Он снова хлебнул из фляжки.
— Все вы на вашей вшивой планетке. Я с Земли, понимаешь, оттуда. Разве ты можешь знать, что такое Земля, какое бывает синее море и небо — не серое, как у вас, а синее, а у вас деревья синие, как с перепоя. Что таращишься? Я этого Хэйла в глаза не видел, моего здешнего папулю. Тридцатку в месяц ему в зубы, чтобы помалкивал и гордился дорогим сынком… Я Юханссон — на, выпей за мою мать, если жива еще там, в Стокгольме, и помнит своего идиота. Я живой товар — ты понял? Меня в таком же ящике привезли: шприц в задницу — и спи, пока не разбудят. Мы юные герои из ящиков, богатые парни, вам наши деньги не снились. Тысчонок триста у меня, два таких кара. Слушай, объясни мне, почему вы сами не хотите в футбол играть? Я ж здесь одиннадцатый год, я каждую собаку в бутсах знаю, и ни одной местной жабы, а?
— Я играл, когда учился, — сказал я.
— Ха! Кому ты нужен? Я сейчас знаешь кто? Тренер юношеских групп «Валендии». Я тренер, а групп нет. Есть тренированные парни, триста профи с Земли, и точка. А ты не знал? У нас и детские группы имеются, как же — тридцать штук, сто тренеров, а детишки — тю-тю, на бумажке. Нас же надо кормить, поить. А мы воем, на Землю хотим.
— Не пускают?
— Обеща-ают. У, крысы! «Последнее поручение, Арчи, и следующая ракета — твоя». Уже шесть так ушло. Ловушка, понял? Они всем врут.
— А какие поручения? — спросил я.
— Ты сыщик, что ли?
— Нет.
— И нечего нос совать. В футбол он играл… Вы тут хитрые все. Вам нашей жизни не надо — за решеткой. На Земле-то они тебе распишут: «Богатый будешь, жить будешь на клубной вилле… Бассейн, сауна, личный портной, личный парикмахер… Раз в неделю прямо в койку цыпочку подадим — ноги из подмышек». Все так и есть, да утопиться хочется в этом бассейне. Двадцать четыре часа в сутки под надзором. А почему, не знаешь? Чтобы языком не трепать о наших делах. Ты футбол любишь?
— Люблю.
— А я ненавижу. Ваш. Здешний футбол. Я был на Земле не последний. Ну, любитель, конечно, у станка стоял. Но там я играл как хотел — я вышел, я бог. Когда меня сюда привезли, я «Юнтарче» такую банку в первом же матче плюнул — метров с тридцати… Публика на трибунах скамейки от восторга грызла… У меня ноги подкосились, я на колени встал, я молился… Стоппер «Юнтарчи» мне аплодировал… А из наших никто даже не подошел. «Ладно, — думаю, — завидуют». Если бы так! Минут через десять выпрыгиваю на угловой, а наш капитан, старая шкура, меня локтем под дых. Упал, ничего не помню — где, что… Очнулся, он же меня с поля тащит. «За что?» — говорю. «После, сопляк, поймешь». Понял, спасибо. Тренер сказал: д'Анжело, знаешь такого? Он и есть, щепа позолоченная… «Ты не виноват, капитан должен был тебя предупредить». Ему вмазали штраф — триста гульдов, что не предупредил, полсотни — что меня выбил.
— А о чем он должен был тебя предупредить?
— Ты и вправду не сыщик, седая башка? Хотя что мне терять? Я бы их всех зубами загрыз. Эх ты, любитель футбола! У вас же здесь ни одного чистого матча не бывает. Все подстроено. В каждой команде по трое парней «джокеры». Им говорят, какой должен быть счет, и они его обеспечивают. А остальные под них подстраиваются. Я сам потом «джокером» стал, когда контракт продлил, идиотина.
— Арчи, — сказал я, — я не сыщик, но ты все-таки знай, кто я такой.
И показал карточку.
— Ах ты нос любопытный! — Он покрутил головой. — Да ладно. Я кому верю, тому верю. Хлебнем?
— Арчи, что ты знаешь об этом последнем метче «Валендия» — «Скорунда»?
— Все как есть.
— А рассказать можешь?
— Тебе могу.
— А если не только мне? При всех, на суде?
Он смял пятерней гривку на лбу:
— Ты во что ж меня тянешь, белобрысый?
— Нет так нет, Арчи. Я буду молчать.
— Ты один? Или есть за тобой какие-нибудь ребятишки?.. Хотя нет, этого ты мне не говори.
Он положил голову на руль.
— Чему нас учат наши хорошие мамы?
Помолчал.
— А зима на Земле снежная. Жалко мне тебя, ты и снега отродясь не видывал. Давай, что ли, излагай, как и что.
…Потом я позвонил Йошикаве и назначил срочную встречу.
15
«Очередное заседание началось с сообщения судебного пристава о том, что свидетель Ульрих Земан, допрос которого не был закончен в прошлую пятницу, бесследно исчез в субботу и попытки обнаружить его пока безуспешны».
Далее вычеркнуто: «Виски Йошикавы окропил пот, его сухая маска обмякла, и словно ожили темные стекла очков, став глазами, под взглядом которых судья Адамсон сделалась бела. Она тронула свой колокольчик, хотя зал был нем. В нем чеканно отдались шаги свидетеля д'Анжело».
«Франческо д'Анжело, старший тренер команды «Валендия» (64 года, вдов, бездетен, 23 года назад переселился с Земли, где, закончив футбольную карьеру, также работал тренером)».
Адвокат:
— Свидетель д'Анжело, какие указания вы дали руководимой вами команде перед матчем со «Скорундой»?
— Чисто тактические.
— Прошу ответить подробнее.
— Не считаю нужным.
— Из показаний свидетеля Земана явствует, что вами был отдан приказ о проигрыше со счетом 4: 5. Вы подтверждаете это?
— Вранье.
— Вам известен человек по имени Арчибальд Хэйл?
— Это мой бывший игрок. Теперь он работает с молодежными группами.
— Вы встречались с ним перед матчем?
— У меня нет причин для встреч с этим субъектом.
— Миледи, прошу пригласить свидетеля Хэйла.
«Арчибальд Хэйл (35 лет, холост)».
Далее вычеркнуто: «Он был хорош — бывший «юный герой», решительный сверхмужчина с рекламного плаката».
— Свидетель Хэйл, что вам известно по данному делу?
— Накануне матча я пришел к д'Анжело. Я всегда к нему прихожу накануне. В двадцать два тридцать. Потому что в двадцать два сорок пять он уже в постельке. Король режима — наш Франко. Я сказал: «Завтра надо сделать 4: 5». Он ни слова, только допил свою простоквашу. Он меня теперь любит, как собака палку, но он преданный лакей, на него можно положиться.
Д'Анжело (с места):
— Это вранье! Ни слова правды!
— Каркай теперь, старая ворона!
В зале нарастает шум, слышатся возмущенные выкрики и свистки. Судья потрясает колокольчиком.
Далее вычеркнуто: «На скамье подсудимых хохочет обвиняемый Таубе, барабаня по барьеру кулачищами. Прокурор Гирнус вонзает в судью ледяной взгляд».
Адвокат:
— Свидетель, вы сказали: «Всегда прихожу накануне». Что значит «всегда»?
Крик с галерки:
— Арчи, прикуси язык!
— Эй, ты, — кричит в ответ свидетель, — я тебя вижу, а ты меня знаешь, крысеныш! Всегда — это всегда, я у них три года на связи!
В оглушительном шуме тонет звон судейского колокольца.
— Что такое «на связи»? — кричит адвокат.
— Я агент Синдиката!
— Что такое Синдикат?
— Лига! Тотошка! «Кикс»! Одна шайка! Эй, змеи, собаки, жабий народец! Верьте нам, целуйте нам пятки! Заполняйте ваши вонючие карточки! Кукиш вам, дырка от бублика! Все продано на сто лет вперед!
— Кто вас послал к д'Анжело?
Хэйл не успевает ответить на этот вопрос. Судебный пристав рысцой выбегает за дверь, и через минуту в зал врывается охрана. Стрелки становятся плечом к плечу спинами к судейскому столу и начинают медленно теснить из зала толпу.
— Всех! — кричит судья Адамсон, взмахивая крыльями мантии. — Всех вон! Прессу тоже вон! Процесс теперь будет закрытым!