— Сволочи, — сказала Бэкки. Дея и Ингит повернулись к ней. — Мой вчерашний репортаж сняли. Чин из министерства есть чин. Это я понимаю. Но ведь насмехаются!
Дея вздохнула. Ингит поцеловала сестру и вышла. Через некоторое время в коридоре послышались возбужденные голоса.
Дея приоткрыла дверь. Из суматошных, разрозненных фраз сотрудников стало понятно, что ответственный секретарь и ведущий редактор только что лишены жизни по новому закону. Но кто это сделал? Не смерть двоих потрясла людей, а весть: он среди нас!
«Не он, а она, — догадалась Бэкки. — Надо же! Ингит, сестра тихони Деи! Такая нежная, такая воспитанная девушка! Невеста влиятельного человека… Как все обманчиво! Вот и Крауф на вид вполне приличный человек. Пойди разберись… Дрибл, бредящий убийством и местью… А может быть, прав Алексей, утверждающий, что новый закон будит в людях самые подлые, низменные инстинкты?..»
Бэкки уже не могла работать. Сидела у стола, равнодушно перебирая бумаги, стараясь заглушить внутреннюю дрожь.
Неожиданно пришел Крауф.
— Я не поеду с вами сегодня, — вяло сказала она, стараясь не смотреть ему в лицо.
— А я, собственно, не за тем. Бэкки, вы должны знать: Алексею надо немедленно улетать с Аркоса. Немедленно.
Конечно, я погорячился. Как говорил наш старый профессор психологии — прежде чем начать разговор, оцените возможности аудитории. Правда, это касалось правил психологии контакта. Но я всегда полагал, что мы с Бэкки люди очень близкие. И я расшумелся. Назвал Крауфа добровольным убийцей, ее — пособницей. Она обиделась. Потом я соглашался, что расстаться с Аркосом ей трудно. Убеждал, в какой уже раз, что на Земле ей будет лучше, что там она будет служить истинным идеалам справедливости.
По тому, как Бэкки замедлила движения, я понял, что мои слова она слушает с вниманием. И тогда я сообщил ей, что пойду в Верховное ведомство и скажу прямо — вы перестали быть людьми. Бэкки посмотрела на меня с удивлением, она не поняла, почему я говорю об этом, но я ничего объяснять не стал. Я сказал только, что за вмешательство во внутренние дела планеты меня, вероятно, вышлют с Аркоса в течение суток. Ведь кто-то должен назвать вещи своими именами. Кто-то должен сказать во всеуслышание, что человек не может и не должен существовать среди смертей в ожидании собственной! Заканчивая, я сказал, что вполне сознаю последствия моего визита к Верховным и поэтому тороплю решение Бэкки. У меня может не оказаться в запасе н суток. Мы вообще можем расстаться навсегда.
И Бэкки заплакала.
— Знаешь, — сквозь слезы пролепетала она, — мне следовало давно рассказать все, но я боялась, что ты поймешь меня превратно. Мне было шесть лет, когда умерла моя мать. — Бэкки забилась в угол дивана. — А отец… — судя по всему, Бэкки собиралась мне сказать что-то чрезвычайно для нее важное, собиралась с духом, искала слова, — он улетел в космос. Это было в эпоху переселения. Отец и те, кто находился с ним, были объявлены национальными героями… Но… Я никогда этого не чувствовала. Я часто думаю, как я выросла, как выучилась, как не свихнулась! Ведь совсем одна, родственников не было. Умирая, мать сказала, что я должна все узнать об отце. Аркос и космос — несуразица, правда? Словно кто-то перечеркнул целую страницу жизни. А может быть, в том, что отец и его друзья ушли в космос, было что-то предосудительное с официальной точки зрения? Не знаю. И что они хотели найти в космосе? Может быть, они должны были чем-то помочь Аркосу? Тоже не знаю. Но хочу знать. И должна.
— Куда они могли лететь?
Бэкки горестно вздохнула:
— Об их полете никогда не вспоминают. Это замалчивается, понимаешь? Видно, на его организацию ухлопали много средств, которые потом не оправдались.
Зазвонил телефон. Бэкки ответила и тут же протянула трубку мне. Я услышал голос Дзея Оуна. Он длинно и путано извинялся, объяснял, как ему удалось разыскать меня. Срочно звал на базу — там что-то стряслось. Я сказал Бэкки, что, к сожалению, должен уехать, но вернусь, и мы разберемся.
— В Верховное ведомство я сейчас не пойду, отложить придется визит, — добавил я, прощаясь.
Оун ждал меня. Он расхаживал по комнате как ни в чем не бывало. В первые минуты у меня даже зародилось сомнение а не обознался ли я вчера?
Оун излагал мне свою просьбу. II мне показалось, что и она связана со вчерашними событиями.
— Все ясно, — кивнул я инженеру, — я сделаю все как надо. Кстати, этого человека зовут не Серт Смелл?
Оун удивленно посмотрел на меня:
— Откуда вы знаете?
— Да так, случайно. — Я не хотел вдаваться в подробности. Вчерашние выстрелы, покушение на Крауфа — наглядное доказательство, что на Аркосе появились силы, способные так или иначе противостоять комиссии.
Может быть, Смелл и недостойный человек. Я слышал версию Дрибла. Но я не знаю объективных обстоятельств этого дела. Да и не в Смелле суть. А в том, что началось сопротивление.
— Дзей, — мне показалось, что я говорю чужим голосом, вкрадчивым и тревожным. — Дзей, — повторил я, запинаясь, — поймите, на место убитого вами в комиссию придет другой. В эпоху земных революций цель была достигнута иными средствами борьбы. — Я осекся от взгляда Оуна.
— О чем вы, Алексей? — Он наигранно пожал плечами. — Поверьте, я не понял. Вы правильно записали адрес?
Да, адрес был верным. Неверным оказался мой расчет. Действительно, глупо надеяться, что в таком опасном деле перед тобой тут же раскроются. Видимо, Оун не доверяет мне. Думает, я не понимаю, не разбираюсь в ситуации. Но в Верховном ведомстве начнется моя борьба. А пока — надо выручать Смелла.
Я пришел в изысканно обставленную квартиру. Ответив на рукопожатие хозяина, сказал:
— Ваш друг, который послал меня, не смог вас предупредить. Комиссия начала охоту за вами.
Я никогда не видел мужских истерик. Это было страшно. Успокоившись, Смелл вяло опустился на стул и сказал:
— Надо жену и дочь отправить за город. Я не хочу, чтобы они знали… Комиссия неумолима. От нее никуда не деться. Спасибо, что предупредили.
Он ждал, когда я уйду. А я сказал, словно по наитию;
— Я помогу вам. У вас есть машина? Собирайтесь.
— Это бесполезно. Я знаю, как они действуют. Они найдут того, кто им нужен. Везде и всюду.
— Но не на Космической базе Земли.
Смелл поднял на меня удивленные глаза.
— Я как-то сразу и не подумал… Да-да, конечно, я знаю о высоком благородстве сыновей Земли…
Больше мы не обменялись ни словом. По пути, километрах в тридцати от города, по трансконтинентальному шоссе я увидел, что за нами следует машина, и узнал ее сразу — это была машина Крауфа. Он гнался за нами.
Кончилось все отвратительно. Крауф обогнал нас и в метрах трехстах встал поперек дороги. И тут Смелл сделал отчаяннейшую глупость. На полном ходу он выбросился из машины. Ко мне подошел Крауф:
— Если вы немедленно, Алексей, не покинете Аркос, я не отвечаю за вашу жизнь. Вы прекрасно знаете, что мешать нам нельзя. И, кстати, я не забыл вашей попытки спасти родственницу радиста вашей базы.
Второе приглашение убраться вон я получу у Верховных. Значит, туда, потом за Бэкки — и на старт! Ничего, как-нибудь долетим без бортового освещения. Впрочем, меня могут выслать и под конвоем, я не успею даже по телефону связаться с Бэкки. Значит, сначала к ней.
Не ответив Крауфу, я сел в машину Смелла.
У самого въезда в город, рядом с новостройкой, прострелили обе шины задних колес. Началось непонятное.
Я вышел из машины и огляделся. Казалось, я один. Кругом навалены стройматериалы. Стемнело, рабочий день закончился. Стояла тишина. И тут прожужжала пуля.
В космосе я не раз встречался с опасностью, но всегда решительно шел ей навстречу, зная, что моя жизнь в моих собственных руках и зависит только от меня, от моей сноровки, ловкости, от моих знаний. А сейчас мне казалось, что метеоритные потоки, радиация, излучения белых карликов, плазма — ничто по сравнению с невидимым клочком свинца.
Впереди лежали трубы, достаточно большие, чтобы спрятаться. Я не стал раздумывать. А потом услышал, как кто-то — может быть, и Крауф — ходит рядом. И вдруг этот кто-то стал простреливать трубы. Они гудели и ахали, повторяя звук выстрела. Потом все стихло. Вдруг я услышал шепот:
— Здесь, налево, дыра в заборе. За забором — стройка, за ней — вертолетная площадка. Спешите…
И я услышал удаляющиеся шаги. Вылез из трубы, огляделся. Никого. И поехал к Бэкки.
В первую минуту я подумал, что ее нет дома. Даже порадовался: можно спокойно позвонить Оуну. Но тут в темноте вспыхнул огонек сигареты — Бэкки сидела в кресле. Я зажег свет. Она не шевельнулась. На полу у кресла были разбросаны исписанные листки.
— Работала?
— Делала вид.
Я сел напротив:
— Мне больше нельзя оставаться здесь, Бэкки.
— Знаю. — В ее голосе мне послышалось безразличие, я удивился.
— Что с тобой? Нужно лететь. Я сейчас иду с тобой к Верховным. Возможно, лететь придется немедленно. Ну, что ты решила?
— Ничего. — Бэкки не изменила позы.
— Как же так? — Собрал с пола исписанные листки, спросил мягко. — Ну, о чем сочиняла?
— Все о том же. О выстрелах и трупах. Репортажи… Как пристрелили артистов. Тебе интересно? Открой бар, там, кажется, что-то есть.
Я выставил на стол початую бутылку, рюмки. Налил. Бэкки выпила залпом.
— Что сидишь? — Она в упор посмотрела на меня. — Пей, жить легче будет. Давай не церемонься.
— На кого ты сердишься? — мягко спросил я.
— На себя. — Бэкки порывисто встала, подошла к окну, затихла. И вдруг заговорила незнакомым мне голосом:
— Знаешь, Алексей, трупы, трупы, трупы… Мне жутко. Я все время надеялась, что новый закон во благо. Я все ждала лучшего. Я и рубрику в газете повела потому, что чувствовала необходимость выявлять подлость, которую необходимо уничтожить. Ты никогда не интересовался моим прошлым. Ты даже не знаешь, сколько выпало на мою долю. Сколько гадости мне пришлось увидеть и перенести! Я все ждала, когда эту гадость уничтожат. Теперь мне кажется, что я уже не знаю, где гадость, где подлость, а где расшатанная психика, недостаточность воспитания, слабость характера или жажда крови, чужой крови. Я уже не знаю, где добро, где зло. Раньше было проще. — Голос Бэкки посуровел. — Вчера, когда в вас стреляли, я впервые попала в положение жертвы. Человек даже не знает, за что. Некому объяснять. Подходит респектабельный человек — ив упор…