Тут, точно в подтверждение ее слов, Мухтар завыл. Вой действительно был нехорош. Мало того — это был тот самый вой, которым Мухтар встретил Гришу три месяца назад. Я сорвал с себя пиджак и, отшвырнув его, выбежал из дому.
— Осторожнее там, с Бехтерем! — умоляюще крикнула мне вслед мать, но я уже был на улице.
Обвел меня Бехтерь, обвел, как хотел! Испуганным прикинулся, голову заморочил, ерунды наплел… Значит, не ерунда это была! Значит, что-то они с Гришей знали такое, чего я не знал!.. Ну, все, Бехтерь! Если ты его хать пальцем сегодня тронешь — уезжай из города, Бехтерь! Уезжай от греха подальше!..
На полпути к заводу вспомнил, что пропуск у меня остался в кармане пиджака. Вот черт! Тогда придется — напрямик, через сквер… Вот будет номер, если дыру замуровали — собирались ведь замуровать…
Шел второй час ночи, и сквер был пуст. На моей скамейке с крупно вырезанным словом «НАТАША» кто-то спал. Гриша? Все может быть На вокзале он уже ночевал — теперь вот в сквере… «Съеду с квартиры…» Чем же я его обидел, а?.. Впрочем, это был не Гриша. На моей скамейке под ослепительным, растворяющим темноту фонарем спал дядя Коля — сосед, тот, что когда-то сложил нам печку.
Я свернул с аллеи на тропинку, ведущую к заводской стене, и остановился. Кажется, я успел вовремя — Гришу еще ждали. За высоким кустом самочинно разросшейся смородины спиной ко мне стоял какой-то человек. Он явно следил за проломом. Караулишь, да? Ну, я тебе сейчас покараулю!..
Но тут, услышав мои шаги, человек беспокойно шевельнулся, и я перестал понимать, что происходит. В кустах смородины, наблюдая за дырой в стене, стоял — кто бы вы думали? — Гриша Прахов.
— Ну и какого черта ты здесь делаешь? — подойдя, негромко спросил я.
Гриша Прахов оглянулся и посмотрел на меня с вежливым удивлением.
— Простите?..
Я обомлел. Серого, льющегося со стороны аллеи полусвета вполне хватало, чтобы высветить Гришино лицо и положить на него тени. Но передо мной стоял не Гриша. Этот человек не притворялся — он в самом деле видел меня впервые. И одет он был по-другому: строгий серый костюм, белая рубашка, галстук…
— Извиняюсь… — ошарашенно пробормотал я. — Обознался…
Двинувшись к пролому, я краем глаза зацепил второго, одетого точно так же Этот лепился у стены, чуть поодаль. Возле самой дыры я нарочно споткнулся, выиграв таким образом, пару секунд, и успел разглядеть, что левый глаз у него заплыл, бровь чем-то заклеена, а губа распухла. И тем не менее ошибки быть не могло: у этого, второго, тоже было Гришино лицо, только сильно побитое.
Видна, я был крепко ошеломлен, потому что опомнился, лишь налетев на смутно белеющую в темноте груду штакетника. Справа чернела громада строящегося пролета, впереди пылили желтоватым светом окна и открытые ворота листопрокатного.
В смятении я оглянулся на еле различимую в серой стене дыру. С кем я сейчас встретился? Что это еще за оборотни к нам заявились? Кто они? Что им здесь нужно в два часа ночи?
И тут в памяти всплыли недавние Гришины слова, да так ясно, будто он вдруг оказался рядом и снова их произнес:
— Нашли меня, Минька…
Словно тоненький яркий лучик прорвался внезапно в мою бедную голову. Странная истерика в «Витязе», вечная Гришина боязнь лишний раз высунуть нос на улицу, осторожные расспросы о том, легко ли найти скрывающегося человека, — все теперь стремительно вязалось одно к одному, превращаясь в пугающую правду.
Вот он кого боялся — не Бехтеря, что ему Бехтерь! Понятно… Все понятно! Искали, нашли и приехали сводить какие-то старые счеты… А говорил, родственников у него нет! Надо же, как похожи — до сих пор мороз по коже!..
А почему обязательно родственники? Может, национальность такая южная — все на одно лицо?.. Какая, к черту, национальность — Гриша по паспорту русский…
Паспорт! Меня аж пошатнуло, когда я о нем вспомнил. Настоящий, но краденый!.. Неужели все-таки Гриша в чем-то замешан? Шалопай, ах, шалопай! Три месяца молчал, не мог подойти, объяснить по-человечески: так, мол, и так… Да за него бы, если что, вся бригада поручилась!..
А что ж это я стою, губы раскатал? Гриша-то еще на территории, раз караулят его!
Эта мысль сорвала меня с места и толкнула к цеху…
Господи, как я обрадовался, когда увидел, что на первом прессе за «хвостового» работает Сталевар!
— На-ка, потрудись, — сказал он, отдавая ключ размечающему. — Это опять ко мне…
Сталевар был сильно чем-то озабочен. Подойдя, вынул из клешнеобразной рукавицы крепкую корявую пятерню и протянул для рукопожатия, которое мы почему-то не разрывали до самого конца нашего короткого разговора.
— С чего это Гриня уезжать надумал? — хмуро спросил Сталевар.
— Уезжать? Куда?
— Откуда ж я знаю? — с досадой сказал он. — Прибежал среди ночи, попрощался… Я так понял, что уезжает.
И снова меня мороз продрал вдоль хребта, когда я услышал это «попрощался». Да кто же они такие? Что им от него надо? Может, охрану к дыре вызвать с первой проходной?..
— А когда он здесь был? Давно?
— Да только что. Минут пять, не больше.
— А куда пошел? Не помнишь? Ну, хоть в какую сторону?
— Не заметил я, Минька, — виновато сказал Сталевар. — Но он где-то здесь, далеко от цеха он уйти не мог…
Рукопожатие наше разомкнулось, и я, ничего не объясняя, устремился мимо участка отгрузки к открытым воротам. Оказавшись снаружи, приостановился, давая глазам снова привыкнуть к темноте.
Где же он околачивался все это время? Хотя понятно… Увидел возле первой проходной родные лица и вернулся. Побежал ко второй проходной — там то же самое. Сунулся туда, сюда, а выходы все перекрыты…
Додумать я не успел, потому что увидел Гришу. Это был точно он — я узнал со спины его куртку: черную, с желтым клином — вместе покупали, с первой его получки… Опустив голову, Гриша брел к дыре.
— Гриша! — что было силы заорал я, но сзади мощно ворчал и погромыхивал цех. Кроме того, Гриша был слишком далеко — желтый клин маячил уже возле смутно белеющей груды штакетника, а потом и вовсе пропал за черной коробкой недостроенного пролета.
Я кинулся вдогонку, но тут же вынужден был перейти на быстрый шаг. Бегать ночью по территории завода да еще вблизи строящегося цеха — в два счета обезножешь.
Ничего, ребята, ничего… Еще не вечер… Кто вы такие, мы выясним потом. А Гришу я вам так просто не отдам, вы об этом и думать забудьте!..
Возле груды штакетника я задержался и вытянул из нее рейку. Ладно, если их всего двое. Только ведь там может быть и третий — в кустах, для страховки…
Я выбежал из-за недостроенного пролета и увидел, что опоздал: Гриша Прахов на моих глазах нагнул голову и шагнул в пролом…
ГЛАВА 8
Они даже не прикоснулись к Грише Прахову — просто подошли с двух сторон, одинаково одетые, с одинаковыми лицами, и остановились, молча глядя на поникшего преступника…
Преступника?
Но ведь я же прекрасно видел, что эти двое не из милиции! Два часа ночи, темный сквер, явная уголовщина!.. И потом эти их одинаковые физиономии!..
Преступника…
Двое повернулись и пошли к выходу из сквера, ступая уверенно, неторопливо. А Гриша Прахов, мой квартирант, резчик из моей бригады, плелся между ними, жалко опустив плечи.
Серый полусвет фонарей лился им навстречу, и с каждым шагом эти трое делались все более плоскими, словно вырезанными из бумаги.
И я понял вдруг, что вижу Гришку в последний раз, что его уводят навсегда…
Меня вышвырнуло из пролома, как торпеду.
Они оглянулись.
— Минька, не надо! — услышал я испуганный Гришин вскрик, но было поздно.
Первым мне подвернулся тот, с заплывшим глазом, и я положил на него штакетину сверху — с оттягом, как кувалду. Он почти уклонился, и все же я его зацепил. Хорошо зацепил, крепко.
Второй мягко отпрыгнул и, чуть присев, выхватил что-то из-за спины левой рукой. У меня не было времени снова занести штакетину, и я просто отмахнулся ею. Повезло — достал. Выбитый ударом предмет, кувыркаясь, улетел в заросли.
Крутнулся на месте… Так и есть — третий! Чуяло мое сердце! Этого я женил рейкой точнехонько в лоб.
И только когда раздался деревянный сухой звук удара, когда этот неизвестно откуда взявшийся третий попятился от меня мелкими нетвердыми шажками, дошло наконец, что это я Гришу рейкой женил. Черт бы драл их одинаковые физиономии!
Гриша допятился до конца лужайки, там его подсекли под коленки плотные подстриженные кусты, и он по-клоунски через них кувырнулся — спиной вперед, только подошвы мелькнули.
Противники мои вели себя тихо: один лежал, уткнув заплывший глаз в короткую черную траву, второй постанывал, свернувшись в вопросительный знак и по-вратарски «упаковав» подбитую руку.
Надо было, не теряя ни секунды, хватать Гришу, взваливать его на горб и со всех ног бежать к дыре. А там — срочно поднимать шум! Кому-кому, а уж мне-то рассказывать не стоит, что за штуку выдергивают из-за спины таким движением, — служил, знаю…
Я отшвырнул штакетину, дернулся было к кустам, за которые только что улетел Гриша Прахов, и вдруг в самом деле увидел третьего. Вернее, не то чтобы увидел… Просто вдалеке, возле аллеи, где света было побольше, мелькнуло что-то серое.
Пригибаясь, я метнулся в сторону, перескочил через ближайшие заросли и упал за чахлой елочкой, чуть не пробив себе ребра чем-то твердым и угловатым. Вот дьявол! На что же это я упал?
Пока я, стараясь кряхтеть потише, извлекал из-под себя эту словно нарочно кем подложенную штуковину, серое пятно приблизилось. Все правильно — это был третий.
Оборотень с лицом Гриши Прахова передвигался короткими бесшумными переходами шага в три-четыре. Замрет на секунду, прислушается — и скользнет дальше, веточкой не шелохнув. В левой руке у него (опять в левой!) было что-то вроде большого неуклюжего пистолета, и чувствовалось, что стрелять он в случае чего будет навскидку и без промаха.
Видно, он тоже заметил подозрительное мелькание теней на лужайке и теперь двигался прямиком ко мне. И хоть бы камушек какой рядом лежал! И рейку, дурак, бросил!.. Ну куда же мне с голыми руками против…