А в тени деревьев на дощатом помосте невозмутимо возлежал человек в синей спецовке и летном шлеме. Сенечка! — бухнуло под сердцем.
Режиссер, примостившись на операторском кране, точно кулик на кочке, что-то сказал в мегафон. Из-за рева мотора его никто не услышал, но все поняли: перерыв. Потухли прожектора, опали водяные струи, отфыркиваясь и отжимая бескозырки, побежали в бытовку статисты. Сенечка не спеша поднялся с ложа, перекрыл краник бензобака. Мотор пульнул сизым дымом и заглох.
— Через десять минут дубль! — наконец прорезался режиссерский мегафон. Кран опустил свой хобот, ссадив главного оператора и режиссера наземь.
Но виду возраст Сенечки не поддавался определению. Ему можно было дать и тридцать, и пятьдесят. На плоском загорелом лице совсем не было морщин.
— Здравствуй, Сеня, поздоровался я, приблизившись.
— Привет, коль не шутишь, — ответил он, силясь вспомнить, где мог со мной встречаться.
— Тебя Артур Николаевич ищет.
Весть встревожила Сенечку. Он быстро-быстро заморгал глазами:
— Зачем, не сказал?
— Хочет лететь на аэростате.
Сенечка выхватил из кармана сигарету, ломая спички, прикурил. Сделав затяжку, бросил сигарету в кусты, начал быстро переодеваться.
— А дубль?
— Черт с ним, едем к Артуру!
— Он велел прийти завтра.
— Вспомнил, где тебя видел! — воскликнул Сенечка. — У Артура на фотографии. Вы вместе служили!
Сенечка опять влез в свой комбинезон, открыл краник подачи топлива, подсосал бензин в карбюраторы. Операторская стрела снова вытянула хобот.
— Готов, Сеня? — спросил режиссер механически и тут же закричал в мегафон. — Внимание массовке! Сейчас пиротехник рванет небольшую шашку. Больше прыти! К бою!
Ассистенты оператора поставили свет, замерили люксометрами освещенность, рассчитали глубину резкости. Сеня застыл у своего агрегата, как спринтер на старте. В руках он держал резиновый амортизатор, накинутый на торец винта.
— Ветер, Сеня!
Сеня рванул амортизатор на себя. С чохом взвыл двигатель. Тугая струя горячего воздуха разметала водный поток из брандспойтов.
— Мотор!
Хлопнул взрыв-пакет, выбросив ядовито-желтое облако. По жестяной палубе забегали матросы. Тяжело заворочался задник с грубо намалеванным свинцовым небом и морем, создавая иллюзию штормовой качки.
Ветер сорвал с Сени берет, растрепал волосы — не то пегие, не то седые, и я подумал: он тоже из лихого флибустьерского племени, которое еще не перевелось на земле.
Я заступил на дежурство и на другой день, решив набрать побольше отгулов. Сенечка появился в нашем подвале чуть свет. Вскоре пришел и Артур.
Мы направились на окраину летного поля, заросшего лопухами, осотом, викой. Там, за кладбищем ржавых баллонов, бочек и разбитых самолетов, стоял похожий на зерносушилку эллинг. Подходы к нему ограждала колючая проволока, потому окна были целы, хотя из-за многолетней пыли едва пропускали свет. Распугав ораву одичавших котов, мы сбили с дверей окаменевший от ржавчины замок и вошли в гулкую сумеречную пустоту. Здесь было сухо, как в Каракумах, Вдоль стен тянулись стеллажи из потемневших досок. На них лежали бухты веревок, связки блоков-кневеков, похожих на тали из старинного морского такелажа. Рядом стояли банки с олифой и краской, мастикой и клеем. Сверху свисала цепь подвесной подъемной лебедки.
Под огромным брезентовым чехлом покоилась оболочка аэростата. Мы стянули брезент, взвихрив тучу пыли. В клубке спутавшихся веревок Сенечка нашел кольцо металлического клапана, привязал к крюку тали и стал поднимать оболочку, быстро перебирая цепь руками. Прорезиненная шелковая туша медленно разворачивалась, вытягивалась к потолку, низвергая с себя потоки пыли, талька и алюминиевой краски. Волобуй застопорил подъемник и полез по лестнице вверх. Балансируя, словно канатоходец, он прошел по балкам и закрепил оболочку. На первый взгляд, она совсем не пострадала. Наверняка спасли ее вездесущие коты, вытесненные из деревенских домов новостройками Подмосковья и разогнавшие здесь крыс и мышей.
Недалеко от раздвижных ворот эллинга находились подсобка и небольшая мастерская. Мы прошли туда. Инструмент, конечно же, растащили, токарный станок раскурочили, но снять тиски с заржавленных винтов, уволочь наковальню не смогли. Молча мы опустились на побуревшую скамью.
— Меня волнует, сможет ли эта хламида полететь? — наконец вымолвил Арик.
— Раз она летала, значит, полетит, — резонно заметил Сенечка. — Добудем компрессор, накачаем, узнаем, где утечка, поставим заплаты.
— Перво-наперво надо узнать, на чьем балансе висит вся эта аэронавтика, — подал я голос.
— Ее не то дважды, не то трижды списывали!
— И все же лучше уточнить. Ничейная — еще не значит наша.
— Ладно, это беру на себя, как и всю организационную сторону, — сказал Артур.
— Тогда я тяну сюда кабель, восстанавливаю свет и привожу в порядок станки. Сеня занимается оболочкой и такелажем. Ему бы тоже какую-нибудь должность…
— Пойдешь сантехником?
Сенечка хлопнул ладонью по своему острому колену:
— Жену на диету, объявлю вегетарианский месяц!
— А кино?
— Ухожу в бессрочный. Пусть штилюют.
Составляя список неотложных дел и необходимых материалов, мы с самого начала встали на верный путь — все делать самим. По горькому опыту знали: подключим организации — задушат накладными расходами, завалят бумагами, растащат весь пыл на согласования и в конце концов похерят наше начинание. Ну а уж потом поглядим, под чье начальство подвеситься. Не получится с обсерваторией, задействуем ДОСААФ — потом пусть бросают с гондолы хоть десант.
— Кстати, где гондола? — спросил Арик.
Разыскивая гондолу, обнаружили в эллинге еще одну дверь. Ее запирала пластина из рессорной стали и амбарный замок. Пришлось сбегать за ножовкой в свой подвал. По дороге я заприметил трансформаторную будку. Оттуда к эллингу должен идти кабель. Надо спросить Зозулина, убрали его или нет, когда списывали эллинг с баланса. Старик должен помнить.
Сталь у замка оказалась кованой, современное полотно садилось быстро, через какое-то время замок мы все же одолели. Тесный бетонный коридорчик уводил под землю к еще одной двери, однако не такой уж прочной. Расправившись с ней, мы обнаружили склад. На стеллажах торпедными головами лежали наполненные газом баллоны, обильно смазанные тавотом. Баранками висели связки запасных блоков, карабинов, колец. Удавом темнел толстый гайдроп. Выло и два якоря, похожих в полумраке на камчатских крабов. В одном из ящиков хранились брезентовые мешочки для балласта, в другом — покрытые металлической стружкой экраны-флюгеры для пеленгации.
А в углу стояла целехонькая ивовая корзина, переплетенная для большей прочности парашютной тесьмой. Она была рассчитана на троих. Сенечка легко вспорхнул в нее и долго возился там, точно наседка в гнезде. Минуту спустя он подал голос:
— Та самая. На ней и летали… Но что-то я не заметил одного существенного механизма. А он у нас был и хорошо работал.
Арик вопросительно взглянул на Сенечку.
— Нет компрессора!
— Стоп! — Артур наморщил лоб. — Год назад для подстанции рыли котлован…
— У рабочих мог быть свой компрессор.
— Сходим туда. Вдруг…
Когда мы закрыли двери и собрались уходить, всем сразу пришла одна и та же мысль: а кто будет охранять найденные сокровища? Увидев движение у заброшенного эллинга, обсерваторцы просто любопытства ради растащат все оставленное для нас неведомым капитаном Немо. Если оформить Волобуя, скажем, не сантехником, а сторожем, то надо пробивать через начальство дополнительную должность, хотя и не обременительную для миллионного бюджета, но ощутимую в глазах всевидящего контрольно-финансового ока, брать на баланс все хозяйство, назначать комиссию, которая провозится не меньше месяца. Так что идея со сторожем отпала тут же.
Сенечка раздобыл кусок пластилина и на все двери поставил пломбы, тиснув гербом обыкновенного пятака. Случалось, такие пломбы держали крепче любых запоров.
Компрессор мы обнаружили там же, где рыли котлован. Правда, все, что поддавалось ключу, было отвернуто, согнуто, оборвано. Но уцелели остов, блоки, неподъемные маховики — скелет, к которому мы полегоньку-помаленьку натаскаем мяса.
Без раскачки, по-авральному мы взялись за работу. Сенечка сумел оформиться переводом, поклявшись при любой надобности откликнуться на зов искусства. Дождавшись минуты, когда старик Зозулин после обеда впал в блаженное состояние, спросил его, не подходил ли кабель к трансформаторной.
— Он и сейчас там.
Я помчался к будке и обнаружил отсоединенный конец кабеля, замотанный изоляционной лентой, как культяпка. Потом нашел ввод в эллинг. Обесточенные провода подвел к рубильнику. Вооружившись переноской, кусачками и отверткой, вернулся к будке и, «прозвонив» концы, подсоединил их к сети. Эллинг озарился огнями.
Так у нас появились электричество и своя крыша над головой.
За пятьдесят с лишним лет существования обсерватория обросла свалками, как корабль ракушками. Не выходя за пределы территории, мы набрали все недостающие детали для станков и компрессора. Сначала заработал токарный ДИП, потом присоединился к нему фрезерный станок.
Освещенный и подававший звонкие производственные шумы эллинг привлек внимание обсерватории. Таблички с грозной надписью «Посторонним вход воспрещен!» возымели обратное действие. К эллингу повалили любопытные.
И вот тогда Сенечка приволок огромную образину, имевшую дальнее сходство с мохнатой кавказской овчаркой, пегим догом и гладкошерстным рыжим боксером. От разнопородных предков эта собака унаследовала самые отвратительные черты. Мало того, что она была страшна, как собака Баскервилей. Она много жрала, опустошая наши тормозки, гоняла котов, вызывая их яростный вопль. Надо было серьезно браться за ее воспитание. Увы, скоро оказалось, что мы с Сеней расходились в педагогических концепциях. Я отстаивал древнеримский принцип «кнута и пряника». А поскольку пряников пес уже отведал вдоволь, очередь была за кнутом. Сенечка выдвигал более гуманную идею воспитания на личном примере. По его мнению, вина бездомного бродяги была не так уж велика, поскольку ему негде было усваивать хорошие манеры.