Он положил трубку и снова впал в прострацию. Сумерки постепенно заполняли комнату, но Поль не обращал на это внимания. Вновь зазвонил телефон. Он тотчас взял трубку.
— Да? Добрый вечер, Бенуа. Нет–нет, всё нормально. Ах да, верно. Хорошо, я буду продолжать с той же дозой. — Он коротко усмехнулся. — Нет, видите ли, я лабораторная крыса. У меня нет навыка в составлении ваших лечебных коктейлей… Хорошо. Спасибо вам за заботу, Бенуа.
Поль ощупью положил трубку, потом включил настольную лампу. Встал. Пошёл ка кухню, налил себе стакан воды. Из подвесного шкафчика над раковиной, как раз на уровне его головы, послышалось позвякивание. Он поставил стакан и открыл дверцы шкафчика.
Оттуда хлынул поток посуды: тарелки с грохотом разбивались о раковину, кастрюли, подскакивая, катились по полу.
Поль отступил, потрясённо взирая на этот кавардак. Наконец он нагнулся, подобрал уцелевшую посуду и принялся расставлять её внутри шкафчика, напряжённо вглядываясь. Он не обнаружил там ни мыши, ни иной живности, чьё присутствие могло бы объяснить только что услышанное им позвякивание. Должно быть, причиной стала рассохшаяся древесина… Но что за неумёху наняла Мариетта в помощницы? Зачем ей понадобилось так набивать шкафчик, что только закрытые дверцы не давали посуде вывалиться?
Со стаканом в руке Поль вернулся в комнату. Принял две таблетки. Запив их водой, он всё смотрел в сторону кухни.
Внезапно пробудившись, Поль сел в кровати. Он задыхался, и сердце его неистово колотилось. Он замер, вперив взгляд в темноту. В ушах у него ещё бился крик Изабеллы, крик, проникнутый беспредельным отчаянием и шедший, казалось, с другого конца света.
Поль остановил взгляд на смутно светлеющем прямоугольнике окна. Охваченный внезапным подозрением, он зажёг ночник и огляделся. Комната была та самая, в которой Поль заснул. В леденящем душу крике, пробуравившем его сон, не было ничего от реальной действительности. Всего лишь кошмар, в котором Изабелла взывала к нему с безграничной тоской.
Поль встал, накинул халат, прошёл в кухню, налил себе ещё стакан воды. Затем вернулся в комнату и застыл посреди неё.
Вслушиваясь в ночь, он услышал только отдалённый гудок автомобиля и яростный порыв ветра, от которого завибрировала заслонка камина. Подойдя, Поль нажал на металлическую раковину, с помощью которой можно было управлять заслонкой. Но та была опущена до конца.
Он бросил взгляд на гардероб у соседней стены. Дверка его была приоткрыта. Прикрывая её, Поль зажал внизу краешек простыни. Тогда он распахнул дверку, чтобы задвинуть стопку белья поглубже.
Его взору открылся полнейший беспорядок: одежда Изабеллы в беспорядке валялась внизу. Он узнал её джинсы, блузку, старенький свитер, туфли.
На перекладине висели пустые вешалки. Поль неодобрительно покачал головой. Он стал подбирать и развешивать одежду. Делал это не спеша, тщательно, любовно. К свитеру была приколота брошка; он не стал её снимать. Закрыл гардероб, улёгся на кровать, потушил свет, но долго не мог уснуть, лёжа с открытыми глазами в темноте. Под окном, разговаривая сам с собой, прошёл пьяный. Его голос затих вдалеке.
Когда Поль вошёл в лабораторию, она была залита солнцем. Раздеваясь и вешая пальто на вешалку, он услышал приглушённый голос, раздававшийся в соседней комнате.
Поль направился было к двери, но замедлил шаг. Потом остановился и зажмурился. Это был голос Изабеллы.
Прежде чем открыть дверь, он подошёл к окну и посмотрел на стоянку. «Дофин» был там. Но это ни о чём не говорило… Поль рывком распахнул дверь. В помещении было пусто.
Он стоял в дверях, не в силах пошевелиться, когда услышал приближающиеся сзади голоса. Он обернулся. В лабораторию из коридора вошли Мариетта и Жинесте. При виде его они умолкли, и их лица приняли подобающее случаю выражение.
Вид Поля и впрямь наводил на размышления. Хотя поначалу вошедшие прочли на его лице лишь скорбь, усугублённую растерянностью, но в действительности к скорби примешивались два других чувства: с одной стороны, Поля встревожила эта слуховая галлюцинация, а с другой — его на миг всколыхнула надежда, что он попал в другую версию своего существования, в которой Изабелла — теперь уже неважно, какая именно — была жива, и сейчас испытывал сильнейшее разочарование.
Кивнув коллегам, Поль прошёл во второе помещение. Какое–то время Мариетта и Жинесте молча смотрели, как он бродит по лаборатории, затем они отвернулись и принялись переодеваться в белые халаты.
Внимание Поля привлёк какой–то блик, спрятавшийся в оборудовании на столе. Подойдя, Поль схватил блестящий предмет: то была хорошо знакомая ему брошка Изабеллы. Поражённый, Поль повертел её в руках. Он был совершенно уверен, что видел её этой ночью на старом свитере в шкафу.
Поль бросил взгляд в сторону двери. Жинесте и Мариетты не было видно. Он сунул безделушку в карман и вернулся в первое помещение, где начал надевать халат.
— Эх, если б такая погода могла стоять круглый год! — с деланным воодушевлением воскликнула Мариетта.
— Это было бы прекрасно, — машинально отозвался Поль.
Вошёл Дармон. Они с Полем обменялись рукопожатиями.
— Круглый бы год такая погода! — сказал Дармон.
Жинесте сдержанно рассмеялся. Поль последовал его примеру. Но что–то в его смехе оборвало смех Жинесте.
Поль беседовал со своими коллегами и друзьями — вернее, это они пытались отвлечь его от невесёлых мыслей. Он сидел на краю стола, лицом, как и они, к металлическому шкафу, отражаясь в полированной поверхности, словно в зеркале.
— Не делай из этого проблемы, — говорил Дармон, — у каждого есть причины…
— Дело в том, что мы приняли такое решение вдвоём… с Изабеллой, — с трудом выговорил Поль. — Так что теперь я просто не имею права возвращаться назад.
— Эта формула принадлежала вам двоим, — сказал Жинесте. — Теперь она принадлежит одному тебе, и ты вправе её не обнародовать.
— Я не собираюсь держать её в тайне… — возразил Поль. — Но, учитывая пагубные последствия, к которым может привести С–24, я хочу иметь экспериментальное подтверждение безвредности «мемо–2».
— В отношении С–24 вы можете быть спокойны, — заявила Мариетта. — Мы не делали никакого сообщения и не будем давать, пока не получим пригодные для использования производные…
— Но ведь… «мемо–2» как раз и является таковым…
Поль застыл. Блестящая поверхность шкафа отражала теперь ещё один силуэт, не такой чёткий, как прочие, но вполне узнаваемый. Поль невольно обернулся. В лаборатории больше никого не было.
Мариетта, Дармон и Жинесте проследили за направлением его взгляда и вслед за ним снова посмотрели на металлическую дверцу.
Было ясно, что они не видят ничего необычайного, тогда как Поль сразу узнал лицо и фигуру Изабеллы… Он изменил положение, отвернулся от шкафа. Но смятение его было заметно.
— «Мемо–2», — с усилием продолжил он, — в действительности не представляет никакого интереса.
— Почему? — живо откликнулась Мариетта, поддерживая игру.
— Потому что мы ищем не средство, которое давало бы нам возможность вновь переживать свои воспоминания… Как бы это ни было приятно… или неприятно. Мы ищем вещество, способное удержать воспоминание, обеспечить его постоянство и облегчить его восстановление в памяти.
— Верно…— заметил Жинесте.
— Мы все с этим согласны, — эхом отозвался Дармон.
Поль продолжал разглагольствовать об исследованиях, нудно повторяя то, что давно было известно всем. Он сидел, прислонившись к дверце металлического шкафа. Его друзья превратились в неясные силуэты, замершие в оцепенении перед этим потоком пустых фраз.
Услышав над самым ухом голос звавшей его Изабеллы, Поль оборвал речь на полуслове. Он рывком распахнул створки. Внутри шкафа на вешалке тихонько покачивалась куртка в красно–чёрную клетку.
Поль молча повернулся к товарищам, не в силах выговорить ни слова.
— Тебе не мешало бы заглянуть к Карлену, — как можно более небрежным тоном проговорил Дармон. — Здорово тебя всё–таки шарахнуло… Хотя он уже сделал всё, что мог…
Поль долго смотрел на него не отвечая.
— Появилось ещё кое–что, — наконец выговорил он. — Раньше все окружающие видели и слышали то же, что и я после галлюцинаторной фазы. Теперь обе фазы накладываются одна на другую…
— Но ведь… мнимые восприятия не так растянуты, не так устойчивы…
— Тебе прекрасно известно, что всё происходит наоборот. Обычно всё начинается с галлюцинаций, и лишь затем на их основе выстраивается интерпретативный бред. Я же иду обратным путём.
— Тогда это, возможно, стадия, через которую нужно пройти, стадия регресса заболевания…
— Такого ещё не бывало, и ты это знаешь. И потом, я считал, что всё происходившее со мной до сих пор объяснялось либо потерей, либо расстройством памяти, но уж никак не галлюцинациями, разве нет?…
Все промолчали.
— Похоже, сегодня я работать не смогу, — заявил Поль.
Он взял куртку Изабеллы, аккуратно положил её на стол, снял халат, надел пальто и сунул куртку под мышку.
— Вы не будете на меня в претензии? — спросил он и ушёл, провожаемый встревоженными и сочувственными взглядами коллег.
Куртка заняла место в гардеробе среди прочей одежды Изабеллы. Что же касается брошки, то тут загадка оставалась необъяснимой: было совершенно непонятно, каким образом она покинула свитер и очутилась на столе в лаборатории.
Если только Поль снова не оказался жертвой мнимого воспоминания. Это объяснение было самым удовлетворительным… Поль криво усмехнулся. Он приколол брошку к клетчатой куртке, потом приготовил себе кофе и поставил на проигрыватель Квартет ре минор Шуберта. Однако музыка оказалась настолько мрачной, что Поль почти сразу снял пластинку.
Подойдя к телефону, он набрал номер.
— Профессора Карлена, пожалуйста… Говорит доктор Эрмелен.