Отец глянул на опущенную голову сына, узенькие плечи и заведенные за спину руки, вздохнул:
— Чего воспитывать, когда уже в четвертом классе. В войну в нашей деревне под Москвой такому вот Героя дали… Одно скажу, сынок: самые распроклятые дела в человеческой жизни — обман, воровство и предательство… Иди, решай урок.
— Мы не воровать, мы освободить, — выходя из кухни, упрямо прошептал Мишка.
— Ох, мать, не рано ты его в курс вводишь? — спросил отец, когда за сыном закрылась дверь.
— Нет Некогда ждать, Ваня. Не успеешь обернуться — последыши ЭТОГО душу заберут, — она кивнула на стену за печкой. Прежние жильцы, год назад уехавшие на материк, оклеили ее картинками из разных журналов. Белозубые дивы со всего света, лозунги, улыбки, пляски, корабли, горы и стройки. Вся земля. А посредине стены портрет медаленосного временщика с тяжелым взглядом из-под кустистых бровей.
— Торос-то или Пищеблок чуть не в каждой душе зернышком сидят, ждут часа. Чуть что — сразу в рост. Сорняки живучи. Моментом заполонят. Для этого создавали?
— Нет. Но подумай, какова будет его дорожка, если встанет поперек Торосам? О его благополучии точат мысли.
После увода Черного Рыжий стал отдаляться от веселых бесшабашных игр. Чаще ложился у двери и, уткнув нос в щель, подолгу разглядывал неизвестный мир, ловил его запахи. Раньше они только будоражили сознание, а теперь от долгих наблюдений становились понятны.
Однажды с веселым лаем мимо пронеслись собаки. Они бежали организованной цепочкой, попарно. За ними следовало легкое сооружение, на котором сидел совершенно необычный, доселе невиданный Рыжим человек. Он был весь закутан в меха. Но стоило резкому запаху ударить Рыжему в нос, пес сразу понял: мимо сарая пролетела гаканъё, упряжка, составленная из его соплеменников. На длинном потяге она пронесла орвоор, нарту. А сидевший в ней человек примчался из мира, для которого был рожден он сам, Рыжий. Где лежал этот мир и что он представлял из себя, Рыжий не знал. Но он почувствовал, что этот человек был его другом, гейвыком. Это псу сказали запахи. Не будь их, картина мелькнула и, может быть, даже не отпечаталась бы в сознании.
Рыжий взвыл и бросился на дверь. Встревоженные его голосом, подскочили и, ухватив тот же запах, переполошно заголосили его братья и сестра. Дверь затряслась под их напором.
Ишь взбеленились, — вздрогнув, замерла посреди гостиной Фанера, нервно запахнула халат и твердо сказала: — Кончать пора. Каждый день поселок баламутят. Эти стервецы с ножовкой что-нибудь похлестче придумают: голь на выдумки… Я не боюсь, но и не надо давать пищу недоумкам. А то рассуждать станут. Сельсоветская сессия в конце месяца. Там рты всякой мрази, которой нечего терять… кроме цепей, не заткнешь никакой бутылкой. В секретари еще этого мальчишку… кто догадался?
— Сама говорила — в школе тихоня…
— Проглядели. На вождя при народе ляпнул: «Му-му!» Пока живой был — молчали.
— Где там — молчали! Квашней бродили.
— Ой, что с нами будет? Так все и отдавать? — Фанера рванула тяжелую полу халата: — Вчера по радио: «Р-революция,
— А то и будет: раз революция — теснее своим надо… А насчет этого поговорю сегодня с Пищеблоком. Действительно ехать скоро, а пока их сошьют…
— Шапочка, шапочка, скоро будет шапочка! — захлопала в ладоши Галчонок: — Самая красивая, самая пушливая! Как-раз к празднику Октября!
Рыжий сразу почуял неладное. Никогда Торос и Пахучий не приходили вместе. И в руках у них сейчас не было миски с едой. Торос тащил большую сумку, а Пахучий — моток веревки и какой-то длинный блестящий предмет.
— Моего сначала, — сказал Пахучий. — Приноровимся, а потом…
— Давай, давай, — торопливо согласился Торос и оглянулся — Стервецы эти лишь бы не набежали, вой поднимут хуже собак…
- Плевать, — сказал Пахучий. — На свои кровные кормили.
Он распахнул скрипучую дверь сарая. Черный стоял в метре от порога. Увидев Пахучего, весело замахал хвостом, ожидая привычного куска мяса, но тут он обратил внимание на Тороса. Что-то в их облике было сегодня необычное, не укладывалось в привычные сцены кормежки. Нет миски, блестящая короткая палка. Непонятная струя жестокости в привычном запахе Пахучего. А в запахе Тороса резко обозначилась струя страха. Что они замыслили? Пес встревожился, ноздри задергались, вбирая как можно больше объясняющих ароматов.
— Ну чего встал, Чернопопый? — суетливо спросил Тopoc. — Иди, иди дальше…
— Ты его за шкирку придержи, — сказал Пахучии, расправляя в руках веревку.
— Ясна! — Торос растопырил руки и пригнулся, напряженно глядя в глаза псу. И Черный понял — его хотят схватить. Сразу же сработал инстинкт самосохранения. Пес молча прыгнул в тесную щель между людьми.
— Куд-да, с-сука! — прошипел Пахучий, отбрасывая Черного в сарай сильным ударом ноги, обутой в тяжелый авиаторский унт. Пес не ощутил ни тяжести удара, ни боли. Он лишь окончательно понял, что жизни угрожает опасность. И так же молча вновь прыгнул вперед.
— С-сиди, п-падаль! — рявкнул Пахучии, опять возвращая его ударом ноги на место и устремляясь за ним. — Закрывай, Торос, чего пасть разинул?!
Торос рванулся внутрь и захлопнул дверь.
— Все-е, гаденыш! — Пахучий растянул губы в улыбке и погрозил забившемуся в дальний угол Черному. — Счас мы тебя… Где тут лесина лежала… вот. Бери, клади на полки, поперек. Не на нижнюю, выше. Во-о!
Возбужденные собаки молча наблюдали через щели происходящее в соседнем закутке. Рыжий видел, как Пахучий положил на полку тонкую блестящую палку, перекинул через лесину веревку и дал один конец Торосу. На втором соорудил петлю и пошел к Черному.
— Ты не зли сейчас, поласковей, — сказал Тopoc.
— Эге ж… Ну што, кобелина, што? На вот мясца, заглоти… Не хочешь? Гляди, как знаешь. Ну-ну, попсиховали, и хватит. Вот так, вот…
Черным овладело смятение, он не поверил появившимся ласковым нотам в словах Пахучего, но они родили слабую надежду, что происшедшее — ошибка, что вот сейчас человек скажет еще несколько ласковых слов, и все станет на привычные места. Ведь не может ласка угрожать жизни. Появится миска с едой, как всегда, человек ощупает его бока, скажет непонятные слова «расти, расти, набирай размеры», а потом уйдет из сарая до утра. Да, наверное, так и будет, только надо смириться, не волновать его… Черный начал клонить голову под опускающейся рукой человека. Свисавшая из кулака петля мягко скользнула на шею.
— О так о так… тяни, — ласково сказал Пахучий. Петля медленно поползла на затяжку. Неожиданно и резко Пахучий скомандовал: — Враз!
Веревка дернулась через укрепленную на верхних петках лесину, и петля ухватила Черного за горло.
— Тяни-и! — взревел Пахучий.
Пес, дико вращая глазами, уперся, но веревка выволокла его из угла. Лапы бессильно заскользили по мороженому земляному полу. На мгновение пес замер под лесиной — Торос не знал, что делать дальше. Петля чуть ослабла, и Черный успел издать звук:
— Вз-завз!
— Тягай! — зашипел Пахучий. — Вверх, Торосыч!
Веревка вновь напряглась. Пес захрипел, вытянулся, еле касаясь задними лапами земли.
— О так… Стоять смирно! — Пахучий нервно хмыкнул. — Счас. Нож где? Где я, тудыть… От! — Он сгреб на полке блестящую палку.
— Держи, Торосыч, держи… — отведя руку, Пахучий медленно пошел вокруг Черного, потом остановился, двинул ногой мусор, потопал, ставя подошву крепче.
— Да кончай ты! — взмолился Торос.
— Ых! — рыкнул Пахучий и махнул ножом.
— Авзх-хзх! — последним невероятным усилием выдохнул Черный через веревочное кольцо и задергал задними лапами, бросая вокруг изорванную землю.
В сознании Рыжего навсегда слились в понятие убийства блеск лезвия ножа, взмах руки, густой запах крови и тупое безжалостное равнодушие веревки, ухватившей жертву.
— Ав-гав-вав! — взвизгнула Белянка и, прыгнув в глухой конец сарая, полезла под груду дерюг.
— Гув-гув-гув! — тревожно забасил Серый.
— Готов, — сказал Пахучий.
А мои-то зашумели, — встревожился Торос.
— Обиходим… Пускай, веревку надо… та-ак. Вначале управимся, шоб не выли, а потом шкуры драть. Пошли.
Рыжий слышал, как Торос и Пахучий прикрыли дверь бывшего логова брата… Тяжело проскрипели по снегу… Остановились у их двери, звякнуло железо… И пес понял, что и его, и сестру, и второго брата ждет участь Черного. Сейчас войдет Пахучий с блестящей палкой в руке, которая называется нож, заговорит ласковым голосом и затянет на шее веревку…
Взгляд Рыжего заметался. Белянка исчезла под ворохом хлама. Серый влез под нижнюю полку в дальний темный угол. Рыжий хотел броситься за ним, но перед глазами мелькнула картина, как веревка легко вытягивает Черного из такого же угла. ОНИ найдут везде в этом замкнутом темном и крохотном пространстве. Значит, надо… надо вырваться в тот мир, где свободно бегают взрослые соплеменники, где гуляют ветры, наполненные ароматами жизни, в тот мир, откуда приходит человеческий ребенок Мишка. Надо к нему, он друг, он сможет защитить. Рыжий еще раз окинул взглядом сарай. Полка. Вот. Люди всегда заходят с спущенной головой и несколько мгновении щурятся, привыкая к полумраку. Только потом начинают глядеть в углы, на собак. Они не смотрят с порога вверх.
Рыжий махнул на полку и замер в углу, у двери.
— Сховались, падлюки, — сказал Пахучий. — Заходь скорей. — Он прошел в сарай и, как и там, у Черного, отвел руку и положил на полку нож. Кончик лезвия шевельнул шерстинки на боку Рыжего, и пес сморщился, ощутив запах родственной крови.
Торосыч шагнул через порог за Пахучим и потянул ручку двери. Ослепительный мир заскрипел и стал сужаться. Еще мгновение… Разрывая предопределенное людьми течение событий, Рыжий прыгнул на плечо Тороса, чтобы с него — в полыхающий светом мир.
— Ах паскуда! — рявкнул тот и на лету ухватил пса за загривок.
— Авг! — отчаянно выдохнул Рыжий и, изогнувшись, полоснул зубами запястье Торосыча.
— У-у-у! — взвыл тот и разжал пальцы.