итать Ли просто еще одной женщиной, вовлеченной в неприятную историю.
— Что вы хотите этим сказать?
— Она собственность, Трэв. У нее мало личных прав и привилегий. Она стоит слишком многих денег слишком многим людям. И они не могут допустить, чтобы на ней появилось хоть малейшее пятнышко. Я привыкла относиться к Ли именно так. И поэтому, когда увидела фотографии, сразу поняла, насколько они опасны. Это все равно что наблюдать, как клоун жонглирует бесценной хрустальной посудой. И конечно, те люди знали это. Недоступная богиня — и вдруг рядом, до нее можно дотронуться, она усталая, пьяная, потная и вожделеющая. Об этом уже поговаривают. Слухи, намеки распространяются, как круги по воде, и доходят даже сюда. Этого она тоже боится. С ней все будет в порядке до тех пор, пока какая-нибудь картина с ее участием не провалится. Тогда к ней могут отнестись неблагосклонно. Так зачем испытывать судьбу?
— А как пойдет эта ее картина — «Ветер удачи»?
— Думаю, что очень хорошо. С такими ролями она всегда хорошо справляется. Еще кофе?
— Да, спасибо.
Налив мне кофе, она в нерешительности остановилась у стола, держа в руках пустой кофейник.
— Вы ничего не сказали о том, как вы хотите, чтобы я одевалась, Трэв. Я подумала… Насколько я представляю, здесь у вас останавливались женщины. Пожалуй, я буду меньше бросаться в глаза, если стану одеваться по-курортному.
— Прекрасно. Поступайте как считаете нужным.
ГЛАВА 5
Пока мы добирались до Бэстьон-Ки, Дэна не уставала восхищаться моим величественным и древним грузовичком-пикапом. Он выкрашен в отвратительный «электрик», и все именуют его «Мисс Агнес». Когда-то это была одна из крупнейших моделей из семейства «роллсов», а потом какой-то ее владелец — возможно, после того как основательно разбил машину, переделал ее в грузовичок-пикап. «Мисс Агнес» высокая и смотрится солидно. Чтобы завести ее, приходится попотеть, но зато потом, когда вы разгонитесь до восьмидесяти миль, она будет шпарить на этой скорости целый день в свистящей, жутковатой тишине. Питается она бензином; вмещает чуть больше сорока галлонов.
Мне нравилось восхищение Дэны. Оно напоминало о ее реакции на мышонка Куимби. И я понял, что должен последить за собой, а не то, чего доброго, займусь бесперспективным делом — буду пытаться изыскивать способы восхищать ее, чтобы пробуждать искорки так глубоко упрятанных эмоций.
На Бэстьон-Ки мы, как только выехали за черту города, сразу же свернули с основной магистрали направо и по мощенной ракушками дороге достигли небольшой короткой эстакады, ведущей на «Остров надежды». Это отнюдь не фешенебельный курорт. А сам Стэн Берли — не кто иной, как врачеватель человеческих душ, гибнущих в бутылке джина. Давным-давно он занял эти бывшие казармы для столь благородного дела. Стэн и весь его немногочисленный персонал — излечившиеся алкоголики. Если у него имеется место, он возьмет вас за приемлемую для вас плату, какой бы она ни была. У него есть кое-какие собственные теории, и они на него успешно работают. Если взять шимпанзе семи футов роста, наголо обрить со всех сторон и выкрасить в розовый цвет, то вы получите вполне узнаваемую копию Стэна Берли. Его бывшие пациенты, излечившиеся от «зеленого змия», регулярно шлют ему пожертвования.
Я еще не успел заглушить мотор, а Берли уже выскочил из своего маленького кабинетика и шагал по направлению к нам. Было одиннадцать часов утра, вторник. Погода стояла теплая, ярко светило солнце. Невдалеке голубели заливы Флориды.
— Привет, Макги, — сказал он, протягивая мне руку и бросая быстрый пытливый взгляд на Дэну, несомненно посчитав ее очередной пациенткой.
Представив их друг другу, я поспешно заметил:
— Мы приехали, чтобы побеседовать кое с кем из твоих подопечных, Стэн. Если, конечно, можно. Нас интересует Нэнси Эббот.
Приветливое выражение вмиг исчезло с его лица. Он закусил губу.
— Мисс Хольтцер, вы зайдите на минутку ко мне в кабинет, Дженни угостит вас холодным чаем. — Она кивнула и отошла. Берли подвел меня к деревянной скамейке в тени. — В чем дело, Трэв?
— Она участвовала в одном дельце, года полтора назад. Я хочу задать ей несколько вопросов об этом. Она в порядке?
Он пожал плечами.
— Она не пьет, если это вообще имеет такое уж большое значение. Не пьет с октября. Мне не стоило бы ни черта говорить тебе о ней, но ты тогда так помогал мне с Мэриэн! Видит Бог, мы боролись изо всех сил, но все же проиграли, старина. Должен тебе сказать, что ее, эту Нэнси, держат здесь только под мою ответственность. Ей тут не место, да и нигде ей больше нет места. Тебя послал ее отец?
— Нет.
— Отставная женщина-полицейский доставила это дитя сюда в октябре. Пьяную до бесчувствия и отощавшую — весила она девяносто фунтов[5]. Белая горячка, судороги… Жалкое зрелище. Тогда я получил тысячу и продолжаю получать тысячу в месяц из одного банка в Сан-Франциско. Раз в месяц я отправляю в этот банк отчет о ее состоянии. Когда мы принялись выводить ее из этого ступора, она буквально поставила меня в тупик. Я даже пригласил одного знакомого врача, чтобы посоветоваться с ним. Алкоголизм — это только одна из ее болезней. Но эта тысяча в месяц позволяет мне позаботиться о многих других пациентах. Я ведь вредный старикан, Трэв.
— Так что с ней?
— Физически она здорова как лошадь. Ей всего двадцать четыре года. Пила она в течение девяти лет, из них последние пять — запоями, но это не так уж много, чтобы нанести непоправимый вред. И, однако, рассудок ее поврежден.
— Она сумасшедшая?
— Она не в своем уме, старина. Когда-то с ней кто-то перестарался, считая, что шокотерапия — панацея от всех бед. Симптоматически лечили возбуждение и депрессию. Насколько мне известно, она прошла более двадцати полных курсов лечения. Все это, да еще судороги, и привело к необратимым поражениям мозга. Она не очень хорошо ориентируется, не может оперировать абстрактными понятиями. У нее маниакально — депрессивный психоз. Сейчас ты ее застанешь в самой лучшей форме, на пути к подъему, хотя и не слишком значительному. Она прекрасно держалась бы в обществе, если бы от нее не требовали слишком многого. А так очень скоро она станет совершенно невменяемой. Жестокость, навязчивая нимфомания, необычайно сильная потребность в выпивке, в погоне за которой она способна даже убить. В таких случаях я обуздываю ее. Она впадает в депрессию, не произносит ни слова в течение многих дней. А затем начинает снова медленно выкарабкиваться.
— А как у нее с памятью?
— Иногда нормально, а иногда напрочь отсутствует.
Я смотрел на его усталое обезьяноподобное лицо и вспоминал, как он рассказывал о Мэриэн. Вспоминал о своей любви и ее крушении…
— Как же с ней все это случилось, Стэн? Кто в этом виноват?
— Кто виноват? Да ее собственный отец. Обожаемый всеми, талантливый, могущественный папаша. Его брак оказался явно неудачным. Бедная крошка была слишком похожа на свою мать, поэтому отец не выносил ее и ничего не мог с собой поделать. Он оттолкнул девочку от себя. Не в состоянии понять причины столь жестокого обращения, она выросла, убежденная в собственной никчемности. А с этого-то все и начинается, Макги. Человек не может принять того, чего не понимает, примириться с мыслью о собственной никчемности, не получая никаких объяснений. И старается найти способы доказать эту самую свою никчемность. Для этой девочки такими путями стали секс и пьянство. Комплекс вины сделал ее эмоционально неустойчивой. Она покатилась вниз. Шокотерапия и судороги доконали ее. Она безнадежно разрушенная личность. Куда ей податься? Теперь для нее ничего уже нельзя сделать. Здесь ей лучше всего. Иногда она очень мила.
— Я не хотел бы ее огорчить.
— А о чем ты хочешь ее спросить?
— Хочу узнать, помнит ли она кое-какие имена. И не помнит ли, как были сделаны кое-какие фотографии.
— Фотографии?
Я открыл конверт, выбрал два снимка и протянул ему. На его лице отразились заинтересованность и грусть.
— Бедное дитя! Знаешь, что она говорит в состоянии аффекта? «Люби меня, люби меня!» Отвергнутая сначала отцом, а потом молодым мужем, пережившая тяжелый аборт — провалялась год в клинике, когда ей было всего семнадцать, брошенная и никому не нужная.
— А как она может среагировать, если я покажу ей эти снимки?
— Трэв, ничто не способно ни причинить ей большого вреда, ни принести большой пользы.
— А она станет со мной разговаривать?
— В этой фазе цикла она очень общительна. Нередко приходит в возбуждение. Может статься, это ее позабавит. Не знаю… Возможно, ускорит данную фазу цикла, но, думаю, вреда не принесет.
— Ты поприсутствуешь при нашей беседе?
— Пожалуй, наедине ты от нее большего добьешься. Когда людей двое или больше, она начинает стараться произвести впечатление, работает на публику. Нет, один на один она лучше общается. Боже мой, старина, ну и снимочки! Говоришь, полтора года назад? Полагаю, она тогда уже была больна, но разглядеть это мог лишь специалист. А теперь это видно всем.
— Как с ней лучше держаться, Стэн?
— Естественно и дружелюбно. Если она станет нести чушь, просто помоги ей вернуться к предмету разговора. Не выказывай удивления и не смейся. Мы тут все к Нэнси привыкли, а любой пьяница, знаешь ли, уже наслушался всего, что только можно услышать. Веди себя с ней так, словно она веселый милый ребенок, наделенный богатым воображением.
— Где она?
Он подвел меня к своему кабинету и указал:
— Обогнешь столовую и увидишь тропинку, ведущую на пляж. Минут двадцать назад Нэнси ушла в том направлении.
Прежде чем увидеть Нэнси, я ее услышал. У нее был красивый голос-контральто, очень богатый и сочный, а пела она рекламную песенку об ароматных сигаретах с фильтром, сидя при этом на поваленном стволе пальмы, футах в ста от конца тропинки. Пляж был узкий — больше ракушек, чем песка. Когда я направился к ней, она, услышав хруст ракушек под моими ногами, перестала петь, обернулась и внимательно посмотрела на меня, потом поднялась, мило и приветливо улыбаясь; на ее загорелом лице выделялись ослепительно белые зубы.