зни, но все равно до социальной реабилитации было бы далеко. Хотя она ни для кого не опасна. Она жертва. Он сделал ее жертвой.
— А что случилось с ее матерью?
— Погибла вместе с любовником во время пожара в отеле, когда Нэнси было семь лет. У Нэнси крепкий организм. Боюсь, это еще долго будет тянуться, после того как она начисто лишится разума. Может, лет сорок или даже больше. У нее еще есть брат. Старший и, судя по всему, чрезвычайно добродетельный. Рад снова с тобой повидаться, Трэв. Приятно было с вами побеседовать, мисс Хольтцер. Знаете ли, странно все же устроен этот мир: мы можем защититься от врагов и даже от друзей, но от своей собственной семьи — никогда. Эту бедняжку в семь лет поместили в пансион. В четырнадцать она уже спала с мужчинами, в пятнадцать перенесла алкогольный психоз в легкой форме, а в шестнадцать прошла первый курс шокотерапии… Ну ладно, я пошел красить стулья. Это мое лекарство от депрессии и возмущения. Приезжайте в любое время — говорю вам обоим!
В городе мы заехали пообедать в рыбный ресторанчик. Нам досталась уединенная кабинка в углу. Я рассказал Дэне о покойнике — Сонни Кэтгоне. Рассказал о восьми фотографиях, о пощечине, о враждебном отношении к чете Макгрудеров и о последнем странном замечании Нэнси.
— Судя по вашему рассказу, приятного было мало, Трэвис.
— Да уж. Не знаю даже, почему меня это так потрясло. Может, потому, что она с виду такая здоровая, цветущая, чистая. Производит впечатление милой, запутавшейся девушки, и кажется — вот если взять ее с собой, любить, хорошо с ней обращаться, то она придет в норму. Но в то же время твердо знаешь — ничего не получится. Возможно, Кэттон был последним человеком, кому удалось бы что-то еще сделать, но неподходящий он оказался тип. Видимо, девушка здорово походила по рукам, и никто не сделал ей добра.
Я рассказал Дэне и о Карле Абеле. Уголки ее решительного рта изогнулись в ироничной усмешке.
— Благородный рыцарь гор. Я с ним как-то встречалась, незадолго до той самой их поездки в домик Чипманов. Я тогда работала у Ли всего несколько недель. Он был прямо-таки великолепен. Светлые волнистые волосы, широченные плечи, загорелое лицо, сшитый на заказ пиджак спортивного покроя, широкий шелковый галстук и легкий немецкий акцент, который он явно симулировал. Волосы чуть длиннее, чем принято. Ну, вы представляете. И легкая волна. Масса огромных белоснежных зубов и очень европейское рукопожатие. Типичный, даже, пожалуй, чересчур типичный голливудский жеребец.
— У которого хватило бы ума шантажировать Ли?
— Ох, вот в этом я сомневаюсь. И очень сильно. В любом случае сам бы он до такого не додумался. Кто-то мог угрозами втянуть его в это дело. Думаю, если б на него как следует надавили, он бы сломался. Хотя… только безмозглому дураку пришло бы в голову использовать Карла подобным образом — он слабак. А того, кто все это заварил, дураком не назовешь.
— Есть какие-нибудь соображения?
— Кому из присутствовавших там было что терять — деньги, репутацию или еще что-нибудь? Ли, дочке архитектора и Макгрудерам. А остальные: Кэсс (по всей видимости), Сонни с Уиппи, мальчики — студентики и Карл — были мелкими рыбешками, из-за них не стоило возиться.
— Согласен. Давайте дальше.
Она пожала плечами.
— А куда дальше-то? Мы знаем, что с двумя из этой троицы вступали в контакт. Ли заплатила. Мистер Эббот, судя по всему, нет. Позднее мы выясним насчет Макгрудеров. Насколько я представляю, нам стоит съездить в Сан-Франциско. До или после встречи с Абелем?
— После.
— Завтра? — Я кивнул. Она выскользнула из кабинки. — Лучше я прямо сейчас и сделаю все необходимые звонки. — И она направилась к кассе за мелочью.
Когда мы вернулись на яхту, Дэна сверилась с расписанием передвижений Лайзы Дин и обнаружила, что у той минут через пятнадцать будет час отдыха. Выждав двадцать минут, она позвонила по частной линии, не проходящей через гостиничный коммутатор. Они поговорили минут пятнадцать. Потом Дэна позвала меня и, прикрывая трубку ладонью, сказала:
— Она хочет поговорить с вами. Я ввела ее в курс всех событий.
Когда я взял трубку, Ли спросила, лениво растягивая слова:
— Ну, дорогой, как вам мой маленький подарочек?
— Простите?
— Я говорю о высокоэффективной царевне-несмеяне, тупица.
— Ах, да. Прекрасно. Просто замечательно.
— Она заставит вас быть честным и пошевеливаться, мой милый. Но мне ее уже не хватает. Так что долго ее не задерживайте.
— Вообще-то я вас ни о чем не просил, сами знаете.
— Ах да не будьте вы таким скучным! И кстати, Макги, не тратьте время в бесплодных надеждах. В ней и правда что-то есть, в этой смуглянке. Может, это тщательно запрятанный пыл во взгляде, может, еще что. К ней пытались подступиться несколько крупнейших специалистов по этой части среди киношников и отправлялись восвояси несолоно хлебавши, а на одном месте у них вырастали сосульки — это у нас такая расхожая шутка.
— Я уже подыхаю от смеха.
— Нет, вы и впрямь несносный тип! И почему вы мне по-прежнему нравитесь? Насколько я поняла, эту девчонку Эббот можно вроде бы списать со счета?
— Она вам тогда не показалась странной?
— Да нет, не особенно. Нагружалась она вовсю, так что ждать от нее особого здравомыслия не приходилось. И еще она без конца буянила, лезла к людям, когда они интимно развлекались. И не переставая талдычила о своем дорогом папочке. А в самые неподходящие моменты начинала петь песню… как там… «Мое сердце принадлежит…» и так далее и тому подобное. Когда увидитесь с Карлом, дорогой вы мой, пожмите ему руку, улыбнитесь, передайте от меня привет и двиньте как следует промеж ног. За это получите от меня дополнительное вознаграждение.
— Вот еще что хотел спросить. Его легкий акцент — натуральный?
— Боже, да нет, конечно. Специально для клиентов-лыжников.
— Вы надежно защищены?
— Пока вроде да. О себе позаботьтесь. Дэна будет держать меня в курсе.
— Хотите еще с ней поговорить?
— Нет. Пока. Целую вас обоих. Удачной охоты!
Я положил трубку и спросил:
— Вы что, правда собираетесь держать ее в курсе всех событий?
Дэна вынула из ящика письменного стола чековую книжку, записала туда сумму, положенную в банк, затем взглянула на меня, чуть приподняв темную бровь.
— Вращаясь в шоу-бизнесе, она так привыкла ко всяческим козням. Все друг за другом следят. А если ты работаешь на кого-то, значит, занимаешь определенное место в иерархии отношений — в зависимости от своей хватки, положения, доходов и так далее. Вот она и пытается поставить вас на место, Трэвис, впихнуть где-то между сценаристом и помощником режиссера. Она же не знает, что сие — дело бесполезное, но я не вижу смысла придавать этому особое значение. А рассказывать я ей буду лишь то, что ей следует знать, чтобы чувствовать себя довольной и счастливой, — не больше и не меньше. О’ кей?
— Строго дозированная преданность?
— Да нет, не совсем. А ведь вы с ней чем-то похожи, а?
— Это вопрос?
— Мистер Берли рассказал мне о девушке по имени Мэриэн. И теперь вопросов у меня поубавилось — многое в вас стало понятным.
— Дэна, по — своему и в разумных пределах я честен. И пока собираюсь таковым оставаться. Может быть, меня и можно купить, но только никому еще не удалось назвать верную цену. Может, в следующий раз и назовут. А теперь посмотрим, как скоро вам удастся нас отсюда вытащить, деловая девушка.
ГЛАВА 6
Ей удалось перенести заказ уже на среду. В серый февральский полдень, прорвавшись сквозь шквал снега, мы совершили посадку в Олбэни и тут же снова взлетели. Когда снегопад прекратился, небо приобрело ясный серый оттенок. Я смотрел вниз на зимние очертания северной части штата Нью-Йорк, белые поля вперемежку с черными пролесками — черно-белая гравюра, величественно спокойная, являвшая собой разительный контраст с коптящим вонючим самолетом, ревом и стуком пробивавшим себе дорогу по небу.
Дэна, казалось, погрузилась в свои мысли. Откинувшись, она отвернулась к окну, и невозможно было разобрать, открыты у нее глаза или закрыты. Я смотрел на ее руки, неподвижно лежащие на коленях поверх буклированной ткани юбки. Если долго смотреть на чьи-то руки, можно представить, что это лапы какого-то животного. Ее руки были, возможно, чуть крупнее, чем им следовало быть, с длинными сильными пальцами и овальными узкими ногтями. Подушечки пальцев и ладонь тяжеловаты. Тыльные стороны ладоней — очень гладкие, девичьи. Когда сопоставляешь руки с лапами животного, невольно начинаешь думать о том, что нечто звериное присутствует и в человеке, и вот уже снова переносишься мысленно на эту террасу на берегу Тихого океана и видишь последнюю и наиболее опасную форму пресыщения и потворства своим низменным инстинктам.
Возможно, думал я, надежнее всего классифицировать людей в зависимости от того, на что они способны, а на что — нет. Ведь соблазн не приводит большинство из нас к пороку, хотя и преследует постоянно. Грех же для большинства из нас — редкость.
Пока я знал только двух людей, чей образ жизни, в общем-то, неуклонно вел их к этой террасе. Лайзу Дин и Нэнси. Одна из них всю свою взрослую жизнь провела словно на сцене, подстегиваемая ненасытной жадностью, эмоциональной неустойчивостью, стремлением быть замеченной. Ее привычка к притворству превратила недавние события лишь еще в одну сцену, казавшуюся ей не слишком реальной, пока она принимала в ней участие. А другая, более молодая женщина увязла в трясине порока задолго до того момента, когда Абель и Макгрудеры привели ее на эту террасу, ставшую, как и Мехико-Сити, как поездка с Сонни Кэттоном, только очередной вехой на пути к ее саморазрушению.
Никогда уже мне не придется поговорить с Кэттоном. Возможно, для пего все было безразлично. Но для человека, которого должны обидеть, вначале не все безразлично. Может, в понимании по-змеиному подлого Кэтгона, бабы — это только бабы, и ничего больше, и если они наваливаются целой кучей, вместо того чтобы степенно расходиться по разным комнатам, — ему это до фени. Он привез с собой одну бабу, потом махнул ее на другую, больше его устраивавшую. Все равно что произвел обмен в лавке старьевщика.