Я не Сонни. Во мне еще живут старые иллюзии, и одна из них заключается в том, что я чуть больше выиграю, самую малость, если буду полагаться на голос разума, когда придет мое время. А голос разума говорит, что в лавке старьевщика не бывает стоящего товара. А еще голос разума говорит, что единственные ценности — те, которые сам для себя выберешь. И вот я обрек себя на исполнение сомнительной роли клоуна-рыцаря в жестяных доспехах, молотящего мечом из фольги по равнодушным подлецам. А слабостью любого рыцаря, даже комедийного, всегда была нежная любовь к женщине. Возможно, мое понимание любви кому-то покажется устаревшим. Впрочем, время от времени и я спотыкался. Но я действительно хочу, чтобы отношения между мужчиной и женщиной, если они становятся интимными, основывались на доверии, привязанности и уважении. И цель их — не просто попользоваться, засчитать в свой актив очередную победу или что-то кому-то доказать — иначе как раз и получается подобная «групповуха». Не понимаю, как можно интимную близость превратить в развлечение, оправдывая это пользой для здоровья или необходимостью завязывать новые знакомства. Ведь женщина представляет ценность сама по себе. Равно как и мужчина. И вокруг более чем достаточно девушек и парней… Да ладно тебе, Макги! Валяй дальше: любовь до гроба и ничего кроме любви. Но ведь они же люди, черт их побери, а не надувные куклы с гидравлическим приводом! Не обязательно Элоиза и Абеляр или Ромео и Джульетта. Но должна же быть хоть крупица любви! Любви, именно благодаря которой так волнительно держать ее в своих объятиях, так приятно нашептывать ей всякие нежности и глупости, когда улегся шквал страсти. А с надувной куклой это просто невозможно!
Дэна повернулась ко мне и с улыбкой сказала:
— Чуть не заснула. — Зевнула, прикрыв рот рукой. — Знаете, когда все время о чем-нибудь думаешь, вдруг возникают какие-то безумные видения, а потом снова исчезают, и тогда понимаешь, что сон переплелся с явью.
— Расскажите о безумной части вашего сна.
— Но это же такая глупость, Трэв, в самом деле! Я размышляла, будет ли заказанная мной машина на месте, а потом вдруг стала вспоминать, что, когда нам с вами в прошлый раз понадобилась машина — конечно же, этого не было! — и мы вышли из самолета и сели в нее, она оказалась без колес. Вы пришли в ярость и твердили, что всегда они так с нами поступают. И я подумала, что на сей раз надо мне лично проверить, все ли колеса на месте, прежде чем расписываться в квитанции, и только тут осознала, до чего же все это нелепо. Думаю, какой-нибудь психиатр здесь разобрался бы.
— Полагаю, он сказал бы, что мне не стоит обольщаться на ваш счет — ничего у меня не выгорит.
Я сказал это не подумав — просто сорвалось с языка. Она какое-то время продолжала смотреть на меня, а потом заметила — пожалуй, подчеркнуто небрежно:
— Мне кажется, вы смогли бы истолковать это как угодно.
Она снова отвернулась к окну, и я заметил, как краска вначале залила ее шею, затем щеку, лоб и медленно отступила. Слишком уж логичным было мое предположение, и она на мгновение согласилась с ним и тут же занялась дальнейшим толкованием — что же означало ее намерение в следующий раз проверить сначала наличие колес, а уж потом подписывать квитанцию. До меня дошло, что, сам того не желая, я своими словами побудил ее удвоить бдительность, чтобы не допустить никакого, даже минимального эмоционального сближения со мной.
Пока я получал багаж, она уже разобралась с машиной, а едва мы разместились рядышком в кабине, как в руках у нее оказалась карта с пометками. Показав ее мне, Дэна сказала:
— Здесь отмечено только самое основное. Сейчас пойду еще кое-что выясню, — и выскользнула из машины.
— Закусочные? — спросил я.
— Автосервис, — отозвалась она, устремляясь к зданию станции. Ценная девушка, однако. Вскоре на карте появились еще значки, и мы на несколько кварталов отклонились от нашего маршрута, ведущего в Северную Ютику, чтобы заехать в одну из итальянских автомастерских-забегаловок при мотелях. Называлась она «Дипломат». Бешеных восторгов у избалованных комфортом владельцев авто она не вызвала бы, но несколько порций антифриза оказались прекрасной защитой от 35-градусного мороза под мрачным небом и от холодного, сырого воздуха. Горячие итальянские сосиски и недоваренные спагетти тоже не помешали.
Вот ведь как бывает. Мы молчали, и в установившемся молчании была какая-то неловкость. Я не замечал в ней особого энтузиазма. Если нам суждено много времени проводить вместе, подобное явление может стать обременительным. Поразмыслив, я кое-что придумал. Правда, когда пытаешься таким образом разрядить обстановку, всегда рискуешь получить в ответ озадаченный взгляд и услышать нечто вроде: «Что? Это вы о чем?» Ну да ладно, будь что будет!
Итак, едва она стала наматывать спагетти на вилку, я обратился к ней:
— Господи, Майра, готов биться об заклад, что ты забыла переключить термостат!
Ее вилка со звоном упала на тарелку, и она тут же отозвалась:
— Это я, значит, забыла его переключить? Фрэнк, душечка, это же было в твоем списке дел! Не помнишь разве?
— Конечно, в моем. Но я напомнил тебе и вычеркнул это дело из списка.
— А я-то думала, что один раз в жизни, хотя бы один раз ты мог бы… На сколько градусов он был установлен?
— На семьдесят пять. А ты как думала? Для нормальных людей почему-то достаточно шестидесяти восьми. А тебе непременно надо семьдесят пять.
— Боже, опять ты за свое! Милый, а может, позвоним Холлис-банкирам?
— И как же они попадут внутрь?
Мгновение она размышляла.
— Придумала! У Элен такая фигура, что Фред без труда пропихнет ее под дверь!
Я сдался. Победа явно на ее стороне. Пока не рискнешь, никогда не узнаешь, что получится. Мы хохотали как парочка идиотов, но вдруг ее смех перешел в сдавленное рыдание и, вскочив из-за стола, она метнулась в уборную, а посетители, сидевшие за соседними столиками, все как один уставились на нас… Отсутствовала она, пожалуй, не меньше десяти минут, а когда вышла, вид у нее был не очень-то, глаза покраснели. Она тихо села и сказала, что есть больше не будет, хорошо бы только выпить кофе, если можно.
— Извините, — обратилась она ко мне. — Я не думала, что так получится… Слишком это вышло интимно. Так неожиданно. Простите меня. Просто это так напомнило мне… другую игру, в которую я когда-то играла… Да не смотрите вы так озабоченно! Вы же не виноваты.
— Больше не стану так играть с вами.
— Да, так, пожалуй, будет лучше.
Принесли кофе. Воцарилось неловкое молчание. Когда мы уже собирались уходить, она вдруг посмотрела на меня с деланной улыбкой и, протянув дрожащую руку, дотронулась до моего запястья.
— Милый, ты не забыл отправить открытки матушке и сестренке?
— Отправил, отправил. Твоей матушке послал открытку, изображающую оленей со сплетенными рогами.
На мгновение Дэна поджала губы, и я понял, что она подыскивает для меня подсказку, чтобы на сей раз я смог выиграть.
— Интересно, а вдруг матушка сочтет это изображение символичным и расстроится или еще там что-нибудь…
— Детка, твою матушку волнуют только деньги и то, как бы их заграбастать побольше.
Она засмеялась, признавая свое поражение. Да уж, побеждают всегда глупые шутки. Глаза ее все еще блестели от слез, но она смеялась! Я гордился ею, тем, что она сумела взять себя в руки, но не мог одновременно не испытывать чувства вины. У нее свои жизненные принципы, и с моей стороны было нечестно бередить ее раны, пытаться взбодрить ее лишь только для того, чтобы заглянуть под ее железный панцирь. И все же эти две попытки положили начало игре — теперь мы были Фрэнком и Майрой. Но, затей я новый раунд, она сочла бы себя обязанной поддержать игру. Так что лучше я предоставлю ей право самой начинать в следующий раз. А она поймет, что я оставил это право за ней, и поймет почему. Забавно, но с самого начала я был абсолютно уверен, что она понимает, о чем я думаю.
По шоссе номер восемь мы отправились к северу, в горы. Проехали деревушку под названием Польша, напоминавшую рождественскую открытку: расчищенные дороги, со всех сторон окруженные высокими сугробами. Селение это относилось к разряду таких местечек, где вам не особенно хотелось бы жить, но приятно было бы ощущать, что вы отсюда родом.
Выше, в заповедном лесу Адирондэк, воздух стал чище и холоднее. Печка в старом седане создавала ощущение комфорта. Петляющая лента дороги, зимние озера; вечнозеленая растительность темнела на фоне снега; покрытые невысокими деревцами холмы — словно сгорбленные спины старых, вечно пасущихся зверей. Что ж, по крайней мере качество нашего молчания стало иным. Может, в этом заслуга чудесной природы, окружавшей нас?
Спекулятор, куда мы прибыли почти в четыре часа дня, размером был с деревушку Польшу, но едва ли обладал и одной пятой ее очарования. Здесь явно ощущалась тяжелая поступь прогресса, рассветившего окрестности кучей неоновых вывесок. Повсюду бродили лыжники, привычно громко перекликаясь друг с другом и испещряя сугробы пустыми банками из-под пива. Я остановил машину напротив большого магазина, с виду напоминавшего супермаркет. Светившаяся над ним вывеска вносила хоть какое-то оживление в серый, унылый, облачный день. Дэна отправилась звонить к автомату, расположенному снаружи. Через несколько минут она вернулась и сообщила:
— Сказали, что он отправился в Гловерсвилль, чтобы забрать прибывшую с экспрессом партию товаров — лыжи там или еще что-то. Назад его ждут к шести.
— Значит, пока будем осматриваться. Хотелось бы взвесить все и выбрать подходящее время и место, чтобы заставить его наверняка раскрыться.
— Не забудьте, меня он узнает.
— Помню. Может, мы вас припасем напоследок, когда он чуть размякнет. Там видно будет.
— Странно. Вы говорите о нем так, словно он какой-то «черный ящик».
— Они и в самом деле такие, Дэна. И обычно конструкция у них плохонькая, слабоватая: швы с брачком, а замок куплен по дешевке на распродаже.