— Сейчас, если вы не возражаете, мистер Макги. — Симфония закончилась. Я поднялся и пошел выключить приемник. Когда я вернулся, мисс Хольтцер произнесла:
— Нам бы не хотелось, чтобы вы кому-нибудь об этом говорили. Не надо даже имени ее упоминать.
— Да ну? А я как раз собирался сбегать поделиться с друзьями.
— Извините, но я просто по привычке оберегаю ее. В понедельные она начинает рекламную кампанию с фильмом «Ветер удачи». Премьера состоится в следующую субботу сразу в восьми кинотеатрах Майами. Мы приехали заранее, чтобы иметь возможность встретиться с вами. Сейчас она живет в доме у своего друга, а завтра вечером переедет в пентхаус[3] отеля на побережье. Начиная с понедельника она будет занята с утра до вечера.
— Давно вы у нее работаете?
— Два года. Вернее, чуть больше двух лет. А что?
— И как же называется ваша должность?
— Личный секретарь.
— А вообще много при мисс состоит народу?
— Да нет. В поездках вроде этой с ней только я, ее горничная, парикмахер и служащий из агентства. И вообще… лучше бы вы ей и задавали все эти вопросы. Сможете с ней встретиться?
— Она в Майами?
— Да. Я на машине, мистер Макги. Только, если можно… я позвоню?
Я провел ее в каюту капитана (второй аппарат у меня стоит в каюте на носу яхты). Достав из своей огромной сумки записную книжку в черном кожаном переплете, она отыскала нужный номер и, соединившись с телефонисткой, предупредила, что будет звонить в кредит.
— Мэри-Кэтрин? — сказала она. — Передайте ей, пожалуйста, что наш друг приедет со мной. Нет, больше ничего. Да, прямо сейчас. Благодарю вас.
Выпрямившись, она оглядела каюту. Я так и не понял, какие эмоции вызвала у нее огромная кровать — неприязнь или любопытство. С удивлением я поймал себя на мысли, что мне хочется объяснить ей, что кровать — всего лишь часть обстановки, перешедшей ко мне вместе с судном, выигранным мной в результате длиннющей партии в покер в Палм-Бич. Тот тип желал во что бы то ни стало продолжить игру, поставив на кон свою бразильскую любовницу, чтобы в случае своего проигрыша присовокупить ее к судну, но его друзья спасли меня от необходимости искать выход из столь щекотливого положения и попросту деликатно вывели его из игры.
Мисс Хольтцер явно не была чересчур аскетичной. Просто, судя по всему, она привыкла для удобства классифицировать людей.
Она сказала, что, если можно, выпила бы чашечку кофе, пока я буду переодеваться. Я напялил довольно-таки неуклюжий костюм и повязал столь редко жалуемый мною галстук. Когда мы вновь проходили через гостиную, Мошка вдруг подала голос:
— Эй вы, гляньте хоть одним глазком на этого вшивого мыша! — Она показала нам только что законченный рисунок. — Здесь Куимби убеждается, что на самом деле он — мышонок. Кот ему это доходчиво разъяснил. Мышонок прямо-таки потрясен — он-то считал себя маленькой породистой собачкой. Но что-то, мне кажется, вид у него скорее напуганный, чем потрясенный. Как, на ваш взгляд, он испугался кота?
— Ой, какая прелесть! — воскликнула Дэна Хольтцер. — А правда, до чего же ужасно обнаружить, что ты на самом деле — мышь!
— Но тут уж Куимби ничего не сможет поделать, — отозвалась Мошка.
Они приветливо улыбнулись друг другу. Я представил девушек:
— Дэна Хольтцер — Мэри-Кейт по прозвищу Мошка. Ну, мы побежали. Мошка, запри получше дверь, если я не вернусь до твоего ухода.
— Угу… И знаете, что его тревожит, так это вопрос — как научиться лаять.
— Если проголодаешься, найди что-нибудь поесть.
Но она уже снова погрузилась в работу, ничего не видя и не слыша. Мы с мисс Хольтцер вышли наружу, навстречу ветру, и направились к стоянке. Она сказала:
— Какая милая, необычная девушка, и очень талантливая. Она… ваша близкая подруга?
— Просто у нее в квартире ремонт, вот я и предложил ей поработать у меня на яхте. Сроки ее поджимают.
Сделав еще три шага, мисс Хольтцер снова забралась в свою непробиваемую скорлупу ответственного секретаря. А я все еще явственно помнил, как, восхищаясь нарисованной мышкой, Дэна сразу стала такой оживленной, помолодевшей и удивительно яркой. Но, видно, не в ее правилах выставлять свои чувства напоказ. Сейчас она просто снова выполняла свою работу — умелая и сдержанная, ведь ей платили не за то, чтобы она брызгала эмоциями.
Нас ждал блестящий черный «крайслер» с шофером среднего возраста, облаченным в серую форму с серебристыми пуговицами. Дотронувшись до козырька фуражки, он открыл нам дверцу. Вид у него был как у американского сенатора, выступающего в телепередаче. При этом со сверхъестественной ловкостью опытного шофера он лавировал в потоке машин в таком темпе, что действия других водителей выглядели беспорядочной и бессмысленной суетой.
— Это машина мисс Дин? — поинтересовался я.
— Нет, что вы. Она принадлежит людям, у которых мы остановились.
— И когда вы приехали?
— Вчера.
— Инкогнито?
— Да.
— Неплохо придумано.
— Мы наняли частный самолет, — пояснила она.
Стекло отделяло нас от напомаженного затылка шофера. Она отвернулась от меня и безмятежно уставилась в окно.
— Мисс Хольтцер…
— Да? — Она с готовностью повернула голову.
— Хочу выяснить, прав я или нет. Я ощущаю какое-то молчаливое неодобрение с вашей стороны.
Кажется, на ее лице мелькнула холодная усмешка.
— А что, это так для вас важно, мистер Макги?
— Да я как-то не задумывался…
— Мистер Макги, за последние два года я выполняла так много курьезных поручений, что, если бы в каждом таком случае стремилась выносить собственную оценку, от меня просто ничего бы не осталось.
— Вы что, избегаете иметь свое мнение?
— За исключением случаев, когда меня об этом просят. Она ведь платит за различные мнения и заключения — о законах, о налогах, об искусстве. Выслушивает и поступает по-своему. Она не особенно жалует, когда к ней лезут с советами по собственной инициативе.
— И хорошо вам за эту работу платят?
— Мои труды окупаются.
— Что ж, не буду больше приставать.
Слегка пожав плечами, она снова повернулась к окну, предоставив мне созерцать красивую линию ее шеи, аккуратное ушко, обрамленное черными локонами, беспорядочно ниспадающими на плечи, густые черные ресницы, гладкую щеку. В воздухе ощущался еле уловимый, ненавязчивый аромат ее духов.
ГЛАВА 2
Дом располагался на острове, находившемся в частном владении. К нему вело небольшое шоссе — ответвление от одной из главных эстакад между Майами и Майами-Бич. Садовник распахнул перед нами богато орнаментированные ворота, и мы свернули на усыпанную гравием дорожку, вьющуюся в гуще пышной, тщательно ухоженной зелени, и, обогнув розовато-белый гипсовый контрфорс, остановились на небольшой площадке, со всех сторон окруженной садом.
Судя по всему, мы вошли через черный ход. Вслед за мисс Хольтцер я поднялся на пол пролета, очутился в полутемной прихожей и уселся в роскошное кресло, над которым тускло поблескивали развешенные по стене доспехи. В доме — ни звука. Вновь появившаяся мисс Хольтцер, уже без шляпы и пальто, с важным видом жестом велела следовать за ней. Мы прошли по обшитому деревянными панелями и застеленному коврами коридору. Постучав в массивную дверь, она затем распахнула ее и предложила мне войти, отступая в сторону со словами:
— Минутку подождите, она к вам сейчас выйдет.
Потом мисс Хольтцер закрыла дверь и оставила меня одного в помещении. Судя по всему, это были апартаменты для гостей. Длинная комната с высоким потолком. На полу темно-фиолетовый ковер. Стены обшиты деревом. Вдоль одной из стен — семь сводчатых окон, над ними — узенькие слуховые окошки в освинцованных рамах. Черная мебель в испанском стиле. Центральная часть комнаты была опущена. По бокам, на возвышении, с одной стороны располагалась кровать под балдахином, с другой вокруг небольшого камина были расставлены кресла. В обстановке центральной части комнаты наблюдалась продуманная симметрия. Недалеко от кровати находились две двери. Одна из них, слегка приоткрытая, вела в гардеробную — там виднелся расставленный багаж, а из-за второй до меня доносился еле слышный шум струящейся воды.
Портьеры были раздвинуты, однако в комнате царил полумрак. Подойдя к окну, я понял, почему: тропические деревья создавали густую тень. Сквозь листву внизу я увидел клочки зеленого газона, чуть левее проглядывал угол белого бассейна.
Неожиданно распахнулась дверь ванной, и появилась Лайза Дин. Как я и ожидал, она оказалась миниатюрнее, чем на экране. Почти без грима, с огромными зеленовато-серыми живыми глазами. Она пересекла возвышение-спальню и спустилась по ступенькам ко мне. Надо сказать, что эти несколько шагов удались ей как нельзя лучше. Светло-коричневые брюки из ткани с выработкой, облегавшие ее словно кожа, дополнял необычный меховой блузон с глубоким вырезом спереди и рукавами на три четверти. Похоже, мышонок Куимби и парочка сотен его родственников пожертвовали светлый мех со своих брюшек на создание этого произведения искусства. На тонкой шее был небрежно повязан узкий шарфик из зеленого шелка — точно в тон крупному изумруду, красовавшемуся на мизинце ее левой руки.
Она стремительно подошла ко мне, протягивая руку и улыбаясь с восторгом женщины, приветствующей вернувшегося к ней возлюбленного.
— Как хорошо, что вы пришли! — услышал я ее радостный, такой запоминающийся, с придыханием, голос.
Как только я пожал ее руку, она слегка повернулась к окну, беззаботно подставив лицо дневному свету — самому беспощадному, по мнению любой женщины. Рука у нее была маленькая, сухая и теплая — словно доверчивый зверек, а пожатие — столь же интимно, как и голос.
У актрис имеются особые профессиональные приемы — выразительные движения губ, бровей, жесты. И тут мне живо припомнился долгий разговор с одним каскадером по имени Федцер, вынужденным бросить сниматься из-за артрита.