лую — солнце и дождь сделали свое дело. На ней можно было различить еле заметную надпись: «Кодак — Плюс — икс Пэн».
Захватив с собой коробку, я спустился вниз и, усевшись за руль, протянул ее Дэне. Сдвинув брови, она принялась рассматривать мой трофей, и вдруг, осознав, что это такое, взглянула на меня со странным выражением.
— Эта коробка вновь оживила все происшедшее. Господи, ведь казалось — что может быть реальнее тех снимков? Но это… все равно что археология. Словно… привет из прошлого.
— Не поддавайтесь этому чувству, Дэна. Расследование может перерасти в болезнь.
— Призрачное какое-то ощущение. И, пожалуй, оно мне не нравится. В каком-то смысле это несправедливо, Трэвис. Люди становятся такими незащищенными перед лицом судьбы, перед вами. Это как бы принижает их, не так ли? И, принижая их, возвышает вас. В этом и состоит прелесть вашей работы?
— Не знаю.
— Но ведь, так или иначе, она приносит вам удовлетворение, правда?
— Лучше оставим эту тему, хорошо?
— Простите. Я не знала, что вам неприятно…
— Так мы оставим эту тему?
— Хорошо.
Чертовски раздосадованный, я на большой скорости погнал машину в южном направлении. Моя спутница притихла. Со времен популяризации теории Фрейда мы все слишком увлекаемся прощупыванием друг друга в поисках уязвимых мест. Но никто не хочет приласкать и успокоить.
А может, я и правда зациклился на вечной охоте? Такого рода работа несовместима с нормальной, размеренной жизнью. Взамен веселого лепета детишек, взамен домашнего уюта, регулярных продвижений по службе и назначения в какой-нибудь там домовой комитет или комитет «зеленых» получаешь несколько, совсем немного, минут настоящего, первобытного удовлетворения, близкого к счастью. И еще, может быть, в процессе работы сохраняешь немного столь необходимой загадочности, уединенности, права на частную жизнь, что ли… даже не знаю, как назвать… У нашего дорогого дядюшки Сэма в наличии имеется 23 000 полиграфов — детекторов лжи. Но, подвергнув вас полному курсу обследований по Программе многоаспектных испытаний по выявлению личностных качеств, они теперь уже недовольны результатами и желают удостовериться, что вы не подбираете те ответы, которых, по вашему мнению, от вас ждут. Они хотят уже прямо сейчас вогнать вас в гроб и заколотить крышку. Лежи себе, мол, полеживай, а через сорок лет мы тебя закопаем.
Иногда у меня возникает странное чувство. Словно приходит конец тому времени, когда чудаки вроде меня будут иметь возможность свободно жить в укромных уголках огромной, разветвленной и жесткой структуры все более запрограммированного общества. Через пятьдесят лет меня отловили бы на улице и, просверлив в черепе дырочки, сделали бы благоразумным и благонадежным.
А ведь, как ни горько это признать, я романтик. Когда я вижу ветряную мельницу, я, ей-богу, отдаю себе отчет, что это ветряная мельница, и тем не менее яростно на нее бросаюсь… Вполне возможно, что Лайза Дин действительно попала в беду. Она ведь такое милое дитя.
— Во всяком случае, — произнес я вслух, — она старается создать образ милого дитяти.
Секунды две Дэна сидела и задумчиво кивала, а потом так и подскочила, уставившись на меня:
— Как вам это удалось?
— Что именно?
— Вы ведь прочли мои мысли! Откуда вы узнали, о чем я думаю?
— Я этого не знал.
Она продолжала недоверчиво на меня смотреть. Я тоже несколько раз бросал на нее взгляды украдкой, когда мог себе позволить отвлечься от вялого, сонного движения по дорогам Калифорнии. И вдруг совершенно неожиданно мы стали ближе друг другу. Возможно, это похоже на движение вверх по лестнице узнавания. Да, мы оба почувствовали — что-то произошло, но не поняли, что именно. Дэна вспыхнула и отвернулась. Ее лица мне больше не было видно. И это тоже сыграло свою роль. Я вдруг отчетливо вспомнил, как познакомился с темноволосой сдержанной женщиной с решительными чертами лица. То была незнакомка. Здесь же, со мной, — совсем другая женщина. Моя Дэна. С глазами Дэны, ее губами, волосами, ушами, телом. Единственная, неповторимая, не похожая ни на одну из моих прежних знакомых. Дэна с таким милым мне, чуть кривым зубом.
Санта-Росита — городок, в чем-то схожий с Санта-Барбарой, только более чахлый. Три отрасли — электронная промышленность, производство пластмасс и туризм, и из всех трех стараются выжать как можно больше. Сейчас город переживал эпоху подъема деловой активности. Непередаваемо унылая вереница ослепительно новых домов выстроилась на холмах, а вокруг понатыканы одинаковые легковые автомобили, возятся одинаковые дети, устраиваются однотипные пикники, а обитатели домиков любят одни и те же цветы и телепередачи. И кажется, что Санта-Росита — городок, населенный пластиковыми людьми, живущими в пластиковых домах, в районах, составляющих огромную сеть, скрепленную узелками торговых центров. И не стоит винить этих людей за то, что они такие скучные и самодовольные. Ведь некому рассказать им, как они выглядят со стороны, и посоветовать, как себя вести.
Самые скучные телеграфные службы в мире наполняют их монополизированные газетенки самовосхваляющей жвачкой. О радио и говорить не стоит. А их телевидение находится в зависимости от одобрения как минимум тридцати миллионов человек. А то, что нравится одновременно тридцати миллионам человек, о чем бы ни шла речь (за исключением разве что личных дел) хорошим быть никак не может. Их школы — это центры групповой подгонки под общепринятые стандарты, устроенные таким образом, чтобы искоренять дух непослушания и инициативу. Их церкви созданы для еженедельного выражения вотума доверил Господу Богу. Их политики — люди милые донельзя, слова грубого не скажут. Товары, которые они покупают, с каждым годом все более напоминают дешевые подделки, хотя с виду становятся все ярче. Тех же, кто еще ухитряется что-то читать, заставляют довольствоваться напыщенным брюзжанием безмозглых писак. А похлебка, составляющая меню их журналов, приготовляется по рецепту различных тронутых комитетов.
Так что, сами видите, просто некому задать им хотя бы один вопрос: где вы были, куда идете и стоит ли овчинка выделки?
Нет, это какое-то сонное царство, покой которого ничто не нарушает.
И каждый год они смиренно и чистосердечно заполняют кучу всевозможных анкет и прочих бумажек. И каждому на всю жизнь присваивается определенный номер.
Так что же, их, как Спящую красавицу, надо разбудить нежным поцелуем? Они, правда, испытывают некоторое беспокойство по поводу подрастающего поколения. Господи, почему же, мол, дети не оценят по достоинству этот лучший из миров? И чего не хватает этим неугомонным юнцам?
Но в результате каких-то алхимических опытов богов несоизмеримо возросло количество детей, коэффициент умственного развития которых достиг небывалого уровня. У этих детишек очень холодный взгляд. И именно они в один прекрасный день бросят играть с транзисторами, диодами и микросхемами и начнут задавать неприличные вопросы. Или же создадут машину, которая будет их задавать.
Но пока Санта-Росита существует по-прежнему. Словно некий циничный гений спроектировал под солнцем огромный комплекс исправительной колонии, а вместо сторожевых башен и колючей проволоки организовал целенаправленное электронное вещание на определенной частоте, днем и ночью убеждающее заключенных: «Вы на вершине блаженства! Будьте счастливы! Если вы не можете быть счастливы здесь, вы просто нигде не будете счастливы! Голосуйте! Потребляйте! Жертвуйте! И не забудьте пользоваться своим личным номером!»
Мы въехали в город с севера в четыре часа дня. Был первый вторник марта. Я снял для нас два одноместных номера в мотеле. Дэне нужно было позвонить мисс Дин, а мне — попытаться связаться с Мендесом. После недолгого размышления я решил не звонить через коммутатор мотеля. Осторожность во всем может стать второй натурой. Никогда не оставлять ничего, за что можно было бы зацепиться и выследить тебя. Если у тебя есть выбор, конечно.
Чистый девичий голосок ответил:
— Гэллахер, Розен и Мендес. Добрый день.
— Э-э… Можно поговорить с мистером Мендесом?
— Минутку, сэр.
— Добрый день. С вами говорит секретарь мистера Мендеса. Чем могу вам помочь?
— Пожалуйста, мне бы хотелось поговорить с мистером Мендесом.
— Он сейчас разговаривает по другому телефону. Может быть, я вам перезвоню или вы подождете?
Я решил подождать.
— Слушаю вас! Алло? — раздался в трубке нетерпеливый и раздраженный голос Мендеса.
— Простите, что беспокою вас. Нам нужен адрес ближайших родственников мистера Д. С. Айвза.
— Кому это — «нам»?
— «Келлер фото», сэр. Он сдал нам в починку объектив. Гарантия еще не кончилась, но починка заняла много времени. Пришлось отсылать его назад в Германию, на завод, за наш счет, разумеется, а теперь вот мы…
— Мисс Троттер! Дайте этому молодому человеку адрес Джослин Айвз.
Я услышал, как он бросил свою трубку.
— Алло? — послышался снова голос мисс Троттер. — Пожалуйста, подождите минутку. — Ждать пришлось недолго. — У вас есть ручка? Записывайте: мисс Джослин Айвз, Эпплтон-уэй, дом 2829. Телефон 765-3192. Вы все успели записать?
— Да, большое спасибо. И когда же умер мистер Айвз?
— О, всего за несколько дней до Рождества. Знаете, он протянул дольше, чем все думали. Столько дней с такой ужасной мозговой травмой! Жаль его, конечно. Такой был талантливый!
— Что ж, так всегда и бывает.
— Надеюсь, что их все-таки разыщут.
— Все мы надеемся. Благодарю вас, мисс Троттер.
Я вышел из телефонной будки, потом, подумав, вернулся и набрал номер, который она мне дала. После трех гудков ответил женский голос.
— Джорджи дома? — спросил я.
— По-моему, вы ошиблись номером, — ответила женщина. Я извинился и повесил трубку. Потом в задумчивости побрел к себе в номер. Этот акцент мне был знаком. Похож на «кокни», но на самом деле это австралийский акцент.
Дэна как раз закончила разговаривать с Лайзой Дин. Мисс Дин сообщила, что публика принимает «Ветер удачи» хорошо, премьера прошла прекрасно. Скоро она вместе со съемочной группой уезжает в Нью-Йорк, там тоже проводится рекламная кампания, будут встречи с творческим коллективом фильма и т. д. и т. п. Там она пробудет четыре дня, а потом — в Чикаго.