втомат монетки и слышались радостные возгласы.
Мне хотелось лишь взглянуть на это место — и пока что ничего больше. Так что вскоре я уже снова сидел за рулем роскошного автомобиля, предоставленного мне знаменитой кинозвездой, и уезжал прочь сквозь расцвеченную неоновыми огнями ночь.
ГЛАВА 12
Трейлер-парк — место стоянки жилых фургончиков — носил название «Врата в пустыню». Чтобы попасть туда, мне пришлось проехать через весь город. В начале одиннадцатого я был у цели. Вход в трейлер-парк знаменовала алюминиевая арка, высокая и, казалось, слишком хилая для громоздящегося на ней розового прожектора.
Фургоны были большими, все сняты с колес, около каждого — маленький внутренний дворик и крылечко с козырьком. Видимо, в соответствии с распоряжением некоего аккуратиста, они были расставлены «елочкой» по обе стороны широкой полоски асфальта, ведущей в никуда. Примерно в половине из них свет уже не горел. Фургончик Патриции — шестой слева — был освещен. Остановив машину, я выбрался, подошел к крылечку и только поднял руку, чтобы постучать в алюминиевую дверцу, как передо мной предстала дама чрезвычайно крупного сложения.
— Че надо?
— Я хотел бы поговорить с Мартой Уипплер.
— А ты кто?
— Меня зовут Макги. Я был знаком с Пэтти.
— Слушай, а не пойти ли тебе подальше? У детки был тяжелый день. Она просто выдохлась. Ну так как?
— Ладно, Бобби, — послышался из фургона слабый голос. — Впусти его.
Великанша чуть посторонилась, пропуская меня. Рассмотрев ее при свете, я понял, что она моложе, чем мне вначале показалось. На ней были джинсы и голубая форменная рубашка с высоко закатанными рукавами, обнажавшими сильные загорелые руки. Волосы каштановые, коротко подстриженные, на лице никакой косметики.
Внутреннее убранство фургончика составляли обитые светлой фанерой и выложенные виниловой плиткой стены, прозрачные занавески, мебель из пластика и нержавеющей стали. На кровати лежала, откинувшись на подушки, хрупкая девушка. На ней была нейлоновая, в оборочках рубашка. Длинные волосы цвета меди обрамляли ее бледное печальное лицо, глаза покраснели, помада размазалась на губах. Хотя она слегка похудела, тем не менее узнал я ее сразу.
— Уиппи! — произнес я, не подумав, и тут же почувствовал себя круглым дураком. Ее это сильно удивило, и она уставилась на меня с явным неодобрением.
— Я вас не знаю. И не помню, чтобы где-либо с вами встречалась. Теперь меня зовут Мартой. Пат не позволяла никому называть меня прежним именем. — Это прозвучало важно, но как-то по-детски, подчеркивая ее ранимость и беззащитность.
— Извините. Я буду звать вас Мартой.
— А вас как зовут?
— Трэвис Макги.
— Никогда не слышала, чтобы Пат упоминала ваше имя.
— Я не был так уж хорошо с ней знаком, Марта. Но знаю кое — каких людей, возможно, известных и вам. Их имена: Вэнс, Кэсс, Карл, Нэнси Эббот, Харви, Ричи, Сонни.
Она отпила из своего стакана, хмуро глядя на меня поверх него.
— Сонни мертв. Я слышала об этом. Слышала, что он сгорел, и меня это ничуть не тронуло.
— Нэнси видела, как он сгорел.
Она недоверчиво спросила:
— Как это?
— Она тогда с ним путешествовала.
Слегка удивившись, Марта покачала головой:
— Чтоб она с ним моталась? Ну и ну! Кто бы мог подумать? Если б я — тогда конечно. Но она? Послушайте, это просто невозможно, вы уж мне поверьте.
— Марта, я хочу поговорить с вами наедине.
— Готова поспорить, что хотите, — подала голос великанша, стоявшая позади меня.
— Мистер Макги, это моя подруга Бобби Блессинг. Бобби, выйди на минутку, а?
Бобби изучающе меня осмотрела. Традиционный взгляд, который они приберегают для натурального представителя мужского пола, — смесь вызова, презрения и соперничества. Пожалуй, в наше время гомиков стало больше. Или же они просто стали вести себя более нагло? Не имея ни пениса, ни бороды, они из кожи вон лезут, чтоб заиметь все остальное. И к числу вторичных половых признаков, которыми им удалось обзавестись, относятся агрессивные манеры, развязная походка и эдакое задиристое, петушиное отношение ко всем и вся. А в последнее время они завели моду шляться группками, что небезопасно для окружающих. И если какой-нибудь неосторожный парнишка попытается увести их девушку, то он может схлопотать себе удар, силе которого позавидовал бы и портовый грузчик. Это некая субкультура, давно существующая, но лишь в последнее время вылезшая из подполья. И теперь, совершенно обнаглев, они занимаются вербовкой новобранцев в свои ряды, что не может не пугать. Успешнее всего у них это получается с беззащитными, кроткими девушками, которые, как, например, Марта Уипплер, натерпелись от мужиков вроде Кэтгона. Обиженные и чувствующие к мужчинам отвращение, эти напуганные девушки в конечном итоге оказываются в стане лесбиянок.
— Далеко я не уйду, позовешь — услышу, — процедила Бобби, не сводя холодного взгляда с моего лица. И вышла вразвалку, передернув плечами.
Я подошел к Марте поближе и уселся в скелетообразный пластиковый стул вполоборота к ней. Она глянула в свой недопитый стакан и сказала:
— Вы назвали имена людей, которые в тот раз были там.
— Кроме одного…
— Да, кроме той кинозвезды, — прошептала она.
— Вы кому-нибудь рассказывали, что она была там?
— Ох, да ведь со мной никогда прежде такого не случалось! Я просто не могла никому об этом рассказать. Ну, с Пат мы могли иногда об этом поговорить, вы ж понимаете. Ночью мне, бывало, снились кошмары. Она увезла меня оттуда к себе домой. Я знала… я всегда знала — она предпочла бы, чтобы на моем месте была Нэнси.
Во взгляде Уилли сквозила тоска. У нее была простенькая, пустая, смазливенькая мордашка с выщипанными бровями и увеличенным с помощью помады ртом.
— Вам доводилось видеть те снимки? — неожиданно спросил я.
Даже у самых апатичных натур срабатывает порой подсознательная осторожность в виде последовательной, стойкой оборонительной позиции.
— Какие еще снимки?
— Те, что были сделаны по заказу Вэнса.
— Сегодня целый день меня без конца расспрашивали и расспрашивали. Откуда я знаю, что вы не очередной нахал?
— Не могу доказать, что я таковым не являюсь. — Я колебался. Нужно было найти к ней правильный подход, без суеты. Она явно легко поддавалась внушению, а горе сделало ее еще более уязвимой. Пожалуй, лучше всего разыграть из себя доброго дядюшку Макги. Я печально покачал головой.
— Я всего лишь человек, который считает, что Вэнс Макгрудер плохо обошелся с Патрицией, очень плохо, в самом деле.
Слезы брызнули у нее из глаз, заструились по щекам. Она вытерла нос кулаком.
— О Боже! Да! Этот ублюдок! Мерзкий ублюдок!
— Некоторые из нас так и не поняли, почему Пат не проявила чуть больше настойчивости в борьбе за свои права.
— Да вы ж не знаете, что против нее имелось! Этот поганый Вэнс все тщательно продумал. Он раздобыл что-то вроде отчета о ней лондонской полиции нравов, который был составлен еще задолго до их женитьбы, — думаю, затем, чтобы продемонстрировать: мол, она знала, что не имеет права вступать в брак. И еще у него были магнитофонные пленки с записями ее развлечений с Нэнси у них дома, ну и снимки — он специально нанял человека, чтобы тот за ними следил. Должно быть, это стоило ему кучу денег, но, как сказала Пат, это было в сотни раз дешевле, чем заплатить за развод в Калифорнии. Она не смогла найти адвоката, который взялся бы опротестовать иск, то есть я хочу сказать… насчет того, что она собой представляет, даже и вопрос не стоял.
— Так вы видели те снимки, Марта?
— Ну конечно. Самое забавное — они так все обставили, что и подозрений не возникало, что кто-то там поблизости крутится. Не знаю, как этот тип умудрился снять так близко. Пат со мной, с Нэнси и с Лайзой Дин. С Лайзой Дин только один снимок, да там и не различишь, что это Лайза Дин, если не знаешь.
— Значит, к тому времени, когда вам попались эти снимки, вы с Пат уже были вместе?
— Да. И он вот еще какую гнусность проделал. Мы поехали в город — повидаться с какими-то ее друзьями, а когда вернулись в Кармел — Вэнса дома не было, замки он сменил, а все наши пожитки были свалены под навесом для автомобиля. И еще там был какой-то тип, который охранял дом, чтоб мы не вломились или еще что-нибудь в этом роде не проделали. А она… По-моему, она все еще пыталась освободиться от любви к Нэнси и, может, так и не смогла. Да, мне кажется, она так и не избавилась от этой любви. Но я шла на все, чтобы сделать ее счастливой, я так старалась…
— Зачем кому-то понадобилось ее убивать, Марта?
Она снова разрыдалась, потом высморкалась.
— Я не знаю! Просто не представляю! Именно об этом они меня и расспрашивали. Ведь мы совсем незаметно и тихо здесь жили — уже больше года, и очень долго работали в одну смену в «Четырех тройках»: я — официанткой, а она в разменной кассе. Знакомых у нас совсем немного. Она никакой другой девушкой не интересовалась, и ко мне тоже никто не приставал. Только вот…
— Что такое?
Нахмурившись, она покачала головой.
— Сама не знаю. Началось это несколько недель назад. До этого, стоило ей только подумать о Вэнсе, она сразу приходила в бешенство, а иногда плакала. А несколько недель назад она получила от кого-то письмо. Мне не показала и, наверное, уничтожила, потому что найти я его не могу. Она стала какой-то…. словно в облаках витала несколько дней, после того как получила его, и ничего мне не говорила. Потом однажды, когда меня не было дома, она звонила по междугородному. Пришел какой-то жуткий счет — на сорок с липшим долларов. И позже она еще несколько раз звонила в другой город. А потом вдруг сделалась очень довольной и веселой. Все время улыбалась и что-то напевала, а когда я спросила, с чего это ей так весело, ответила: «Неважно». Порой она хватала меня в объятия и начинала кружиться в танце. Говорила, что все будет хорошо и мы скоро разбогатеем. Для меня это не имело такого уж значения. То есть нам и так было здесь хорошо. Нам просто ни к чему было богатеть. Не знаю, имело ли все это какое-то отношение к тому, что ее убили вчера ночью.