— Где вы были, когда это произошло?
— Да здесь! Я ж все слышала! Господи, я уже легла и пыталась заснуть. Почему-то за нее беспокоилась. Я подцепила какой-то вирус и поэтому не ходила на работу. Она должна была закончить в одиннадцать и приехать домой не позже чем через пятнадцать минут. Но уже за полночь перевалило, когда я наконец услышала шум мотора. По звуку я поняла, что это наша машина, — она у нас маленькая такая и шумная. Специально для Пат я оставила гореть одну лампочку. Я лежала и гадала, что же она мне принесет — когда я болела, она всегда приносила маленькие подарки — что-нибудь забавное. Машина остановилась, я услышала щелчок дверцы, а потом, уже с крыльца, она вскрикнула: «Что ты…» Только эти слова. Тут раздался страшный треск. А потом шум падающего тела… И звук удаляющихся шагов. Я включила свет, накинула халат и выбежала на крыльцо, а она лежала там, на земле, и голова у нее…
Я выждал несколько минут, пока она медленно, с трудом, старалась взять себя в руки.
— Она была такая чуткая, — простонала Марта.
— Но несколько недель назад она перестала бушевать по поводу Вэнса?
— Да. Но я не знаю почему.
— После того как он выставил ее из дома, была же у нее возможность поговорить со своим мужем?
— О да, и не раз. Она просила, умоляла его.
— Но все без толку.
— Он даже ее машину забрал. Сказал, мол, ей еще повезло, что он позволил ей оставить одежду, которую она себе покупала. В конце концов он дал Пат пятьсот долларов, чтобы она смогла уехать. У меня было долларов семьдесят пять. Мы приехали сюда на автобусе и устроились на работу. Он с ней гадко поступил.
— Марта, вам что-нибудь говорит имя Айвз? Д. С. Айвз?
Казалось, это ее озадачило.
— Нет.
— А Санта-Росита?
Она склонила голову:
— Как странно!
— Что вы хотите этим сказать?
— Дня два назад она пела эту старую песенку… ну, «Санта Лючия». Но вместо «Лючия» произнесла «Росита», я ее поправила, а она засмеялась и сказала, что сама все прекрасно знает. Почему вы об этом спрашиваете?
— Может статься, это и не имеет никакого значения.
— Но если это имеет какое-то отношение к убийце…
— Она не упоминала о какой-нибудь предстоящей встрече?
— Встрече? Ах да, я и забыли. Как раз на днях она сказала, что, возможно, кое-куда ненадолго съездит. Одна. На денек или два. У меня это вызвало ревность. Пат стала меня дразнить, так что я заревновала по-настоящему, а потом она заявила, что это всего лишь деловая поездка и она мне потом все расскажет.
— Куда она собиралась ехать?
— В Феникс. Но мы в Фениксе ни одной души не знаем.
— И когда она туда собиралась?
— Не знаю. Вроде бы на днях.
Больше мне из нее ничего интересного не вытрясти. Она совсем выдохлась. Однако по-прежнему была настороже, поскольку снова начала выспрашивать, кто я такой и что мне надо. Пришлось ответить вопросом на вопрос:
— И что же вы теперь будете делать, Марта?
— Об этом я не думала.
— У вас есть возможность выбраться… из этой ситуации.
Она поджала губы.
— Не знаю, что вы хотите сказать. Послушайте, Пат вытащила меня из дерьма. И ничего подобного я вновь пережить не хочу. Что вы вообще понимаете?
— Не заводитесь.
— Нет, почему же! Господи ты Боже мой! Все, что вы, люди, не можете понять, для вас кажется отвратительным. Пат всегда это говорила. В мире не все обязано быть по-вашему. Мы никого не просим ни одобрять нас, ни осуждать. Это наше дело. Кому мы мешаем?
— Вы?
— Да, я! Мы же посмешище, объект для шуток! В самом деле. Честно говоря, когда я вспоминаю, как все у меня раньше было, когда я считала, что только так и бывает… Господи, да меня просто наизнанку выворачивает! У меня есть друзья, которые хотят обо мне позаботиться.
— Да уж это точно.
Она пристально посмотрела на меня суженными от злости глазами, откинула назад голову и закричала:
— Бобби! Бобби!
Я ретировался без особой спешки, по и не задерживаясь. И все же они оказались между мной и моей машиной. Бобби была с подругой аналогичных размеров. Черноволосая, с короткой стрижкой, в штанах мышиного цвета, с клюшкой для гольфа в руках — поблескивали ее золоченая головка и хромированная рукоятка.
Они разделились и стали подходить ко мне с двух сторон.
— Только без глупостей, — заметил я, останавливаясь.
Черноволосая, имитируя баритон (видимо, хорошо потренировалась), произнесла:
— Пора вас, ублюдков, проучить как следует, чтобы не шлялись тут и не надоедали нашим девушкам.
— У вас тут что — колония? — поинтересовался я.
— Козел, — изрекла, Бобби, приближаясь ко мне. Марта подошла к двери фургона, чтобы позабавиться состязанием.
В большинстве случаев они очень неплохо справляются с несведущим мужчиной. Существует ведь некий рыцарский барьер, не позволяющий ударить женщину. Однажды, уже давно, я получил довольно-таки болезненный урок, когда подобный «барьер» замедлил мою реакцию, и последующие несколько дней я провел, еле волоча ноги, словно девяностолетний старик. Такого рода ошибки, как правило, дважды не повторяют. А эта парочка еще более опасна, чем мужики-головорезы, поскольку из — за своего отклонения они прямо-таки источают ненависть к натуральному мужику. Могут просто вовремя не остановиться…
Освещение было слабым, а клюшка для гольфа действовала мне на нервы. Попытайся я разобраться по-хорошему, эта деваха прошибет мою черепушку. Поэтому я решил действовать без оглядки на рыцарство. Сделав ложный выпад в сторону Бобби, я ринулся к ее подружке и вцепился в рукоять клюшки прежде, чем она смогла ею воспользоваться. Я вырвал клюшку, быстро перехватил ее, развернув другим концом, отступил на шаг в сторону и двинул гибким концом клюшки по заднице в мышиных штанах. Раздался свистящий звук, а затем звук сильного удара. Черноволосая так и подпрыгнула и пронзительно, по-девичьи (вероятно, к немалому своему неудовольствию) взвизгнула от боли. Я успел вовремя обернуться, чтобы увидеть, как Бобби швыряет булыжник, метя мне в голову. Он слегка задел мои волосы, и испуг лишь прибавил мне энтузиазма. Бобби отскочила в сторону. Я три раза с силой съездил ей по плотно обтянутому грубой тканью заду, и она завопила, составив дуэт с подругой. А та вцепилась в меня, пытаясь повалить на землю. Она всхлипывала от разочарования, и несло от нее, как от погонщика мулов. Я отшвырнул ее в сторону и затем еще раз двинул ей. Взвизгнув, она бросилась бежать к фургону.
Бобби совершила ошибку, побежав рядом со своей подругой, футах в пяти от нее. Я вклинился между ними и нанес ей удар слева. Они чуть не раздавили стоявшую в дверях Марту Уипплер, стремясь как можно скорее оказаться вне пределов моей досягаемости. Звуки, издаваемые ими, напоминали пение тирольцев. Расхохотавшись, я отшвырнул в сторону клюшку, сел в машину и поехал подальше оттуда.
И вот я снова в звенящей тишине большой комнаты «Обители апачей». Дэна все еще спит. Памятуя, что кухня «апачей» будет уже закрыта к моему возвращению, я заехал по дороге в гастроном. Включив побольше света, распаковал свои покупки и приоткрыл краешек упаковки с тушеным мясом и лапшой. Оттуда все еще поднимался пар. Я присел на полу у кровати и стал водить упаковкой с едой взад-вперед перед лицом Дэны. Она потянула носом, открыла глаза и, сильно вздрогнув, уставилась на меня.
— Ой! — произнесла она. — Привет! — Потянулась, зевнула, потом протянула руку к лоточку с едой. Устроив поудобней подушки, она уселась в постели, обернувшись до подмышек простыней, и жадно отправила в рот полный навильник еды. — Ох! Господи, Трэв, в жизни не ела ничего подобного!
Я придвинул поближе к ней небольшой столик, принес головки чеснока, горячий чай и ватрушку с земляникой. Потом сел в ногах кровати, с восхищением наблюдая за ней. Утолив первый голод, Дэна вдруг почувствовала неловкость.
— А ты сам-то ел? — спросила она.
— Налопался до отвалу.
Она провела рукой по своим спутанным волосам.
— Представляю, какой у меня взъерошенный вид.
Ее живые темные глаза подернулись дымкой усталости. Губы, бледные, ненакрашенные, припухли. На шее красовалась длинная царапина, а на левом плече — три небольших овальных кровоподтека — следы моей страсти.
— Что ты, Дэна, прекрасно выглядишь!
Лицо ее залила краска. Она упорно не смотрела на меня.
— Ну еще бы! Э-э-э… А который час?
— Двадцать минут первого.
Она сказала, что, пожалуй, доест ватрушку попозже. Потом попросила меня отвернуться, если я буду так любезен, встала и потащила наш чемоданчик в ванную комнату. Слышно было, как она включила душ. Вскоре после того, как шум воды прекратился, Дэна робко вышла из ванной — волосы причесаны, губы подкрашены, одета в коротенькую, до бедер, голубую прозрачную ночную рубашку, отороченную каймой и на завязочках у горла. Вместо того, чтобы дать мне возможность насладиться созерцанием ее одеяния, она поспешно, сгорбившись, шмыгнула в постель. Закуталась в простыню и, покраснев от гнева, заявила:
— Честно говоря, я получила не совсем то, на что рассчитывала.
Я от души рассмеялся. Она, нахмурившись, бросила на меня быстрый взгляд из-за земляничной ватрушки и вдруг робко улыбнулась.
— Я не привыкла к таким ситуациям, Трэв. Извини.
— Не стоит извиняться. Больше ведь никто не извиняется.
Она проглотила кусок ватрушки. Вид у нее был страдальческий.
— Я так… Не знаю, что ты можешь поду… Я никогда… А, к черту, хватит!
— Брось переживать, Дэна. Просто наши отношения перешли в новое качество. Теперь мы стали друг для друга чем-то, чем не были раньше. И мы пошли на риск. Ты знаешь это. Кто-то, может быть Хемингуэй, вывел критерий, определяющий моральность и аморальность любого поступка. Моральный поступок — это когда потом чувствуешь себя хорошо. А если принять во внимание то, откуда я к тебе вернулся, так мы с тобой вообще ангелочки невинные.
Она встревоженно посмотрела на меня: