«Не слушай, когда тебе говорят, что не стоит с ними связываться, — назидал он. — Со многими действительно не стоит, хотя они все чертовски привлекательны и хорошо сложены. Но, чтобы понять, что к чему, надо познакомиться поближе. И вот, положим, повстречался ты с какой-нибудь миленькой актрисочкой. И пусть все идет своим чередом. Дело вот в чем — они сублимируются, узнал я однажды такое словечко. Всю свою энергию они отдают работе, и для постели просто ничего не остается. А теперь допустим, что тебе попалась девица, считающая себя прирожденным талантом, а на самом деле она актриска — так себе. Эта тебе тоже не подойдет. В постели с тобой она так и останется плохой актрисой и будет настолько поглощена заботами о том, как она смотрится со стороны, что души в это дело совсем не вложит. Действительно стоящие девушки — те, которые мгновенно возбуждаются; им просто не приходится ничего изображать, а камере остается только запечатлеть их во всей красе. Знаешь, они просто без отдыха гоняются за новыми ощущениями, считая, что каждое следующее будет ярче. В них есть то, что можно назвать профессиональной заинтересованностью».
На мой взгляд, эта дамочка наверняка пришлась бы Феддеру по вкусу. Я даже не ожидал, что она выглядит так юно — ведь, как ни прикидывай, все выходило, что ей около тридцати трех лет. Тем не менее она казалась юной девушкой, безо всяких ухищрений. Легкая, стройная, с ясным взглядом, излучающим огромную энергию, с гладкой кожей без малейшего изъяна и с тяжелой копной блестящих волос. Все ее движения, жесты так тщательно выверены, что кажется, будто держится она совершенно естественно. Этакая шаловливая девчонка с озорным блеском в глазах.
Но я-то их повидал достаточно и понимал, что это всего лишь очередная роль. В арсенале обычной привлекательной женщины, никак не связанной с шоу-бизнесом, имеется на выбор пять или шесть масок. А у такого рода дамочек их дюжины, просто передо мной она решила надеть именно эту. И еще использовала трюк, применяемый в шоу-бизнесе, — разговор на близком расстоянии от собеседника. Обычно люди при разговоре держатся примерно в ярде друг от друга. А на Тихоокеанском побережье Штатов принято расстояние в восемь дюймов; при этом вы ощущаете дыхание девушки на своем подбородке, а грудь ее вздымается в полутора дюймах от вашей.
— Так значит, вы знакомы с Уолтом… — глупо начал я.
— А вы мне нравитесь! — Она отступила на полшага и окинула меня восхищенным взором. — Он говорил, что вы крупный мужчина, но не сказал, что вы такой огромный… Трэвис. Или Трэв? Кажется, он называл вас «Трэв». А меня друзья зовут Ли. Дорогой Трэв, он говорил, что вы крупный, с виду грубоватый и угрюмый, порой даже опасный, но он не сказал, что вы так чертовски привлекательны!
— Вы тоже куколка ничего себе, — отозвался я.
— Это так замечательно, что вы согласились мне помочь!
— А я еще не согласился.
На мгновение она замерла и задумалась, по-прежнему улыбаясь. У нее были прекрасные зубы ослепительной белизны, зрачки окружала зеленая радужная оболочка, отливавшая янтарным блеском. Красивый изгиб золотисто-рыжих бровей; более темные, удивительной длины ресницы, чуть заметный пушок над верхней губой. Необычное и в то же время такое знакомое лицо с чуть заостренными чертами — очень чувственное, его не спутаешь ни с каким другим. Чуть склонив голову, она смотрела на меня сквозь густые ресницы, а золотисто-рыжие волосы справа чуть свесились ей на лицо. И я вдруг понял, кого она мне напоминает. Лисицу! Шуструю рыжую лисичку.
Как-то раз, уже давно, весной в горах Адирондэк я наблюдал одну лису в период течки. Она бежала прямо перед лисом, все ее движения были такие быстрые, пружинистые; свернутый колечком хвост — торчком, мордочка оскалена, язык высунут, и она все время оглядывалась, проверяя, бежит ли за ней лис.
Вдруг Лайза Дин резко повернулась и подошла к приподнятой части комнаты, где стояли кресла и камин.
— И все-таки вы мне поможете, — тихо сказала она.
Я последовал за ней. Усевшись на небольшую кушетку, она вытянула ноги и взяла сигарету из коробки на столе. Я помог ей прикурить. Она выпустила дым из изящно очерченных ноздрей чуть заостренного носика и, когда я сел в большое кресло, развернутое вполоборота к кушетке, улыбнулась мне.
— А вы здорово освежаете, Трэв Макги.
— Каким образом, Ли?
Пожав плечами, она пренебрежительно хмыкнула.
— Вы не говорите того, что я привыкла слышать: «Ах, в этом фильме вы замечательны! А вот в этом просто восхитительны! Я смотрю все картины с вашим участием. И в жизни вы выглядите еще лучше, чем на экране, в самом деле?» Ну, вы понимаете, что я имею в виду.
— Я все это произнесу, когда буду просить у вас автограф.
— Слушайте, вы и правда какой-то угрюмый! Или боитесь показать, что я произвела на вас впечатление? Или вам и впрямь наплевать? Меня это как-то выбивает из колей, дорогой.
— Ваша мисс Хольтцер выбила меня из колеи таким же образом.
— Дэна — прелесть. Ее отношение всегда можно почувствовать. Когда она на что-то реагирует, то сразу доводит это до вашего сведения.
Я пожал плечами:
— Что ж, в этом фильме вы замечательны, а в том — просто восхитительны! И вы так прекрасно выглядите в жизни!
Она снова замерла. Ее близость пробуждала во мне необычные чувства. Я подумал о миллионах мужчин, рассеянных по всему миру, которые, глядя на нее в кино, умирали от желания и мысленно раздевали ее, покрывая страстными поцелуями и поглаживая ее шелковистые бедра. Интересно, сколько же оргазмов было пережито в тайных мечтах о ней? Масштабы и сила столь массового и безымянного вожделения оказывали на нее любопытное физическое воздействие. Ведь, по правде говоря, в течение многих лет она вынуждена сидеть на диете, ее мнут, гнут, натирают до блеска, напомаживают и вышколивают, заставляя находиться в наилучшей форме. И если бы не присущие ей железная воля и бьющая через край энергия, долго она бы так не выдержала. Глядя на нее, вполне можно поддаться обманчивому впечатлению и поверить, что, будучи неким секс-символом, она вознесла секс к невообразимым высотам, вызывая непередаваемый, исступленный экстаз, более сильные и глубокие страсти, длительные страдания — не то что простая смертная женщина. Хотя… именно здесь мужчинам и следовало бы поостеречься и не совершать сумасбродных поступков, ведь ее самоуверенная манера держаться, ее надменность заставят неосторожного человека погнаться за миражом.
— Извините, пожалуйста, я на минуту, — вежливо проговорила она и метнулась в гардеробную. Изящная, по-девичьи порывистая. Вернулась она с большим коричневым конвертом в руках и положила его на стол рядом с коробкой сигарет.
— Вон тот большой сундук внизу — это бар. Если захотите смешать себе что-нибудь, то и мне налейте шерри. Только полбокала, пожалуйста.
Когда я направился к бару, она произнесла, чуть повысив голос:
— Знаете, это так ужасно трудно — решить, с чего начать. И не похоже, что вы собираетесь облегчить мне эту задачу.
— Просто расскажите мне, в чем проблема. Вы же Уолту рассказывали, ведь так?
— Кое-что. Но вы, как мне кажется, пожелаете… узнать все.
— Если вы хотите, чтобы я вам помог.
Пока я нес напитки, она воскликнула:
— Быть знаменитостью! Если бы все, кто об этом мечтает, знали, что это такое! Становишься чем-то вроде мишени, нет, в самом деле! Грязные интриги, все кругом стремятся поживиться за твой счет. Шагу не сделаешь просто так!
Это была уже новая роль. Она выпила вино. Я сел в кресло. Да уж, страдающая знаменитость, ответственность перед публикой…
Она печально улыбнулась мне:
— И знаете, ведь игра не стоит свеч. Но, чтобы понять это, надо завязнуть в ней вот так, как я. А тогда уже слишком поздно — не выберешься. Ведь за Гарбо все еще бегают. Сколько лет прошло со времени выхода ее последнего фильма? Да по меньшей мере тысяча! Ах да, конечно, есть здесь и свои плюсы. Но они ничто по сравнению с вещами, которые я действительно ценю: удовлетворенность, дружеские связи, семья, спокойствие. Это жуткое одиночество, Трэв. Как будто стоишь один на вершине горы.
— Но вам за это платят.
— И очень неплохо. У меня ведь куча денег. Конечно, они вложены во множество разных вещей, но, если бы я их все собрала, получилась бы довольно крупная сумма. Вот мне и дали дельный совет… Поэтому я и решила попытаться… купить выход из затруднительного положения.
— Вас шантажируют?
Она отставила в сторону свой бокал, быстро поднялась и в возбуждении заходила по комнате.
— Вы можете представить, как ценно для меня, как важно иметь возможность хоть недолго побыть самой собой? Вот как сейчас, с вами: мы можем разговаривать, как обыкновенные люди, и мне нет нужды играть. Поймите, мне просто необходимо иногда забывать, что я Лайза Дин, и становиться обычной девушкой — Ли Шонтц из Дэйтона, штат Огайо, дочкой пожарника, живущей на Мэдисон-стрит, 1610, какой я была когда-то… — Она вдруг порывисто двинулась к моему креслу, и я почувствовал, как ее теплая нога прижалась к моему колену. — Вы ведь понимаете эту насущную человеческую потребность, правда?
— Ну да, вы ж не можете вечно жить в образе, которого ждет от вас публика.
— Спасибо вам за понимание!
Еще одна роль! Это, кажется, монолог из одного старого фильма, чуть подправленный для данной ситуации.
— И когда я действительно… забываюсь, то становлюсь наиболее уязвимой.
— Безусловно.
— Я так хочу, чтобы вы попытались меня понять. На самом деле я не столь уж сложная, Трэв, — такая же, как все. Порой я чувствую себя опустошенной и отчаявшейся. Порой делаю глупости. А иногда мне совершенно наплевать, что со мной происходит.
— Понятно.
Протянув руку, она провела кончиками пальцев по моей щеке, тут же резко отстранилась и снова села на кушетку.
— Я знаю, что вы не ханжа, чувствую это. Знаю, что должна вести себя так же, как если бы говорила со своим доктором или адвокатом. Но все-таки мне так неловко…