— Вы шутите.
Он вдруг посерьезнел.
— Отнюдь. Она ненавидит Трэппа.
— Да она не стала бы руки пачкать.
Он побарабанил по столу пальцами.
— Ладно. Я шучу.
— Мне представляется знаменательным, что в семье Оверлэнда две эти проклятые ручки, но все же я бы поставил на Билла Смита. А прежде всего нужно выяснить, на чьей ручке не хватает колпачка.
Барнс принялся рассматривать свои очень ухоженные ногти.
— Если бы ты использовал колпачок от ручки «Монблан» под цианид, а потом, подсыпав цианид в бокал Трэппа, от волнения уронил колпачок, то что бы ты сделал с другой частью ручки?
— Бросил бы ее в реку или куда-нибудь еще.
— Вот именно.
— Но если бы я, лично я, уронил колпачок, я бы его просто поднял.
Барнс опять заулыбался.
— Я очень в этом сомневаюсь. Если бы ты подсыпал яд кому-то в стакан, то чувствовал бы себя очень виноватым и нервничал. Ты боялся бы досмерти, что кто-то это заметил. И если бы ты случайно уронил колпачок, то не решился бы за ним нагибаться. Это могло привлечь к тебе внимание.
— И все же…
Он энергично потер подбородок.
— Конечно, мы попробуем с этим разобраться. Ты проверь Изабель и Каррауэя, а я займусь ручками Смита, Оверлэнда и Фарриса. Правда, у меня есть другой план, который может привести нас к цели быстрее.
По тому, как он это проговорил, я понял, что предстоит тяжелая работа. Мне предстоит. У него в таких случаях появляется особая нотка в голосе.
Барнс опять стал рассматривать свои записи.
— Орудием убийства, — сказал он наконец, — был револьвер «смит и вессон» тридцать восьмого калибра, выпуска тысяча девятьсот сорокового года, модель ХЗЛ. Ты должен найти этот револьвер.
— Он разве не у Шанка? — удивился я.
— Я хочу сказать, что нужен точно такой же. Идентичная модель.
— Зачем?
Он смотрел на меня, но, кажется, думал о чем-то другом.
— У меня есть зародыш идеи. Когда он разовьется, можно будет поговорить о деталях.
В самых разных местах — ломбардах, магазинах — я просмотрел двести девяносто три револьвера, но не нашлось ни одного марки «смит и вессон» 1940 года. Уже к вечеру я позвонил Барнсу в «Сейз Ком.».
— У вас нет случайно друзей в мафии, а? — спросил я.
— Что, не нашел?
— Нет.
— Продолжай искать. Это необходимо.
И вот наконец я напал на человека, который проявил хоть какой-то интерес.
— Зачем вам именно эта модель? — поинтересовался хозяин магазинчика. — Можно набрать дюжину, которые выглядят почти одинаково. Револьверы не очень-то меняются от года к году.
— Это нужно для киносъемки, а режиссер свихнулся на исторической точности.
Он всерьез задумался.
— Месяца два назад я продал один такой. Кажется, он как раз и был сорокового года.
Я напрягся.
— Может, режиссер согласится переплатить? Если, я хочу сказать, мне удастся получить револьвер обратно.
— Может быть.
Он ушел в заднюю часть магазина и вернулся с папкой, набитой оплаченными счетами. Послюнив палец, стал искать нужный счет.
— Ну и память у меня, чтоб я сдох! — восхищенно воскликнул хозяин магазина. — Действительно, в точности та самая модель. Так… Продал я его за тридцать долларов. Если выкуплю назад, вы расколетесь на семьдесят пять?
Почему бы и не потратить семьдесят пять долларов, которые принадлежат Барнсу — или, вернее, Трэппу?
— О’кей, — сказал я. — Хорошо бы это сделать прямо сейчас.
Он набрал номер телефона.
— Хелло, мистер Стейбендрек? Это Билл Гоулд из оружейного магазина. Помните, я продал вам револьвер? Так вот, понимаете, мне ужасно неловко, но этот револьвер оказался в полицейском списке.
Последовала пауза.
— Да, это краденое оружие. Я должен сдать его в полицию. — Из трубки послышался раздраженный голос. — Послушайте, вы ничего не потеряете. Приносите его сюда, и я заменю револьвер на такой же или даже на лучший. — Звуки стали менее раздраженными. — Завтра я уезжаю в отпуск. Не могли бы вы привезти револьвер сегодня же? У меня открыто до семи тридцати.
Я позвонил Изабель, и мы договорились встретиться на следующий день. Барнсу я тоже позвонил — хотел его побыстрее обрадовать. Ну а потом пошел прогуляться — просто чтобы убить время. Когда я вернулся в магазин, револьвер уже был там.
15
— Изабель, — сказал я, когда мы встретились за ранним ленчем, — я должен спросить у тебя нечто важное. Могу я одолжить твою перьевую авторучку?
Она как-то странно посмотрела на меня, но, очевидно, решила, что я не сошел с ума, порылась в сумочке и протянула мне шариковую ручку.
— А разве у тебя нет настоящей перьевой авторучки?
Она порылась и извлекла на свет божий дамский «паркер».
— А что случилось с твоим «Монбланом»?
— С чем, чем?
— Ручка «Монблан», которую тебе подарил Фаррис вскоре после Рождества. Тогда их закупили целую кучу — для клиентов.
Она задумалась на несколько секунд, а потом сказала:
— А, вот ты о чем. Но это мужская ручка. Я отдала ее знакомому.
— Кому?
— Мальчику, с которым встречалась. Тебе-то какое дело?
— Ты могла бы назвать его имя?
Она покраснела. Так краснеют от злости.
— Конечно, нет.
— Не злись. Потом я все объясню и ты поймешь. Я не пытаюсь рыться в твоем прошлом. Я уже простил тебе твое прошлое. Ты ведь не предполагала, что скоро познакомишься со мной.
Она не знала, смеяться ей или кричать от ярости. Так уж я действую на девушек. Когда она все же засмеялась, ее смех больше походил на истерический.
В общем, имя я не узнал, а тень в наших отношениях появилась.
Барнс любит меня иногда подкалывать.
— Ну что, у Изабель сохранилась ручка «Монблан»? — спросил он.
— Она отдала ее другу.
Он улыбнулся.
— Ну, это легко проверить.
— Она не говорит, как зовут ее друга.
— Гмм.
— Это не имеет отношения к нашему делу, — сказал я. — Очевидно, у нее был роман с этим парнем, а потом они прекратили отношения. Ее раздражает, что я хочу знать его имя, вот она и не говорит…
Стоило мне утром в понедельник появиться в «Сейз Ком.», как ко мне подошел человек и представился. Его трудно было сразу узнать.
— Я Мортон Макинсон, старший вице-президент и творческий директор, — сказал он, протягивая руку. За уик-энд он обрезал свои длинные локоны, а кричащую одежду сменил на желтовато-коричневый костюм, белую рубашку и темно-зеленый галстук.
Мы пожали друг другу руки.
— В вас что-то изменилось, — сказал я. — Не могу только определить, что именно.
Он кивнул.
— Старина Байрон дал мне совет на вечеринке в пятницу. Старина Бай считает, что я должен одеваться в большем соответствии с достоинством старшего вице-президента и творческого директора. Я подумал и решил, что он прав.
— Вид у вас очень достойный, — заметил я.
Тут пришел Барнс. Макинсон и ему представился.
Оставив Макинсона с Фаррисом, мы прошли в отведенный нам офис.
— Надо заканчивать с ручками, — сказал Барнс. — Фаррис утверждает, что себе он якобы ничего не оставил. Смит и Оверлэнд говорят, что ручки сохранились, но их нужно искать. Ты проверил Каррауэя?
— Нет, сейчас им займусь.
Я увидел Каррауэя за пишущей машинкой. Отпечатав несколько слов, он гладил себя по волосам, страшно довольный. Я даже усомнился, стоит ли его беспокоить.
Я громко откашлялся.
Он испуганно посмотрел на меня и прикрыл напечатанное обеими руками.
— Никому нельзя читать, пока я не закончил, — прокричал он.
С того места, где я стоял, мне потребовался бы перископ, чтобы разобрать текст.
— Да я и не читаю. Я просто хотел спросить, нельзя ли у вас взять на минуту авторучку. У меня только шариковая.
Он убрал руки от машинки, подпер ладонью подбородок и задумался. Потом вытащил из кармана пиджака две шариковые ручки и черную авторучку «шефер». Все их он и передал мне.
— Вообще-то я ищу «Монблан», — сказал я, подходя ближе.
— «Монблан»?
— Ну да, вам ее подарил Фаррис, вскоре после Рождества. Она цела?
— Конечно, она где-то здесь.
Однако ручки не было. Мы тщательно обыскали весь стол — и все напрасно. Он обещал посмотреть дома, но, как только я вышел, он сразу же забыл о моей просьбе.
В коридоре я встретил Изабель, выглядела она сногсшибательно. Изабель вела себя дружелюбно, но сдержанно. Думаю, она немного злилась на меня.
Я спросил, не выпьет ли она со мной кофе.
— Меня вызвали к Вождю, так что сейчас никак не могу. — И она пошла к кабинету Трэппа.
Я подумал, что интересно было бы послушать ее разговор с Трэппом, если, конечно, в конференц-зале никого нет. Там никого не было. Приоткрыв дверь дюйма на два, я устроился на прежнем месте.
— Я хочу, э… обсудить условия вашего увольнения, — услышал я голос Трэппа.
Изабель скромно сидела на стуле с прямой спинкой, положив руки на колени.
— Да? Но что тут обсуждать?
— Мне не понравился ваш, так сказать, любительский шантаж, — продолжил он, — ваша угроза подать в суд за необоснованный арест и вовлечь в скандал «Сейз Ком.».
— Обвинение в шантаже? Это, кажется, подсудное дело?
— Нет, не подсудное, — проговорил Трэпп, источая сарказм. — У нас частный разговор. — Пауза. — Ну что ж, я уточню у своего адвоката, Хоуп Ховарда.
Хоуп Ховард — очень известное имя, и я заметил, что на Трэппа оно произвело сильное впечатление.
— Откровенно говоря, — сказал Трэпп, помолчав, — я уже собирался пересмотреть свое решение, но тут узнал, что вы пытаетесь принудить меня к этому своим смехотворным иском.
Изабель достала сигарету из сумочки.
— Арест был действительно необоснованный, и я из-за него потеряла работу. Не говоря уже о личном унижении.
Он фыркнул.
— Конечно же, вы, ветеран множества демонстраций, должны быть готовы к такому повороту.
Она медленно закурила сигарету.
— Кажется, мы друг друга совсем не понимаем. Вы хотели сказать мне еще что-нибудь?