Я понял, что они мне поверили. Мужчина с физиономией убийцы посмотрел на меня пристально и сказал с угрозой в голосе:
— Почему бы нам не сыграть в карты? — и извлек из кармана засаленную колоду карт. — У меня есть зерна фасоли! Каждое из них будет обозначать двадцать су. Идет?
Он вынул из поношенного кожаного мешочка сморщенные красные зерна фасоли.
— Согласен. Мне не хочется спать, и, честное слово, мне все равно, будем ли мы играть в карты или во что-то другое.
Мои гости прожевали последние куски пищи, и партия началась. Она была довольно продолжительной, несмотря на явное плутовство моих гостей. На небольших часах с кукушкой в кухне пробило одиннадцать часов, когда я, проиграв сорок пять франков, заявил:
— Что-то я устал… И если вы не возражаете, давайте на этом закончим.
— Пожалуйста, коль вам не жалко проигранных денег, — усмехнувшись, сказал мужчина с физиономией убийцы.
В ответ я положил на стол два луидора и монету в пять франков. Громила сунул деньги в свой карман, прислушался и заметил:
— Вот и дождь перестал. Мы можем снова отправиться в путь.
Он повелительно кивнул. Его спутники молча поднялись и направились к выходу.
И тут он, уставившись на меня своим свирепым взглядом, произнес тихо:
— А ты ловкий малый. И, похоже, не болтун. Болтуны, видишь ли, долго не живут.
Он протянул мне свою лапищу, и, честное слово, я вложил в нее свою руку с радостью человека, только что вырвавшегося из когтей тигра.
— Договорились? — добавил разбойник. — И спасибо!
ЮНАЯ УЛИЧНАЯ ГИМНАСТКА
— В округе Сантонж, — рассказывал Рмабур, — у меня в сосновой роще дом, а также ферма и прилегающие к ней поля. Это имение принадлежит нашему роду уже полторы сотни лет, и там провели свою жизнь целых четыре его поколения.
Мне исполнилось почти сорок лет, когда я стал владельцем имения. Я так полюбил наше «родовое гнездо», что семь месяцев в году проводил там время в приятном одиночестве.
Как-то днем в воскресенье я читал «Пантагрюэля» Франсуа Рабле, усевшись перед пылающим камином, ибо близился октябрь и с севера дул сильный ветер. В то время я был в доме почти один. Мои слуги (за исключением кухарки) отправились на какое-то празднество в соседнюю деревню и вернуться должны были лишь вечером. Положив на соседний стул «Пантагрюэля» и закурив трубку, я вдруг услышал в прихожей голоса: кухарка Флоранс разговаривала с кем-то суровым тоном, а ей отвечал чей-то кроткий, робкий голосок.
— Я могу дать вам хлеба и по кружке воды, — бурчала Флоранс. — Я не вправе транжирить хозяйское добро! И немедленно уходите! Здесь вам не трактир…
В кротком же голоске звучала явная настойчивость. Проявив свойственное всем нам любопытство, я вышел из комнаты и заглянул в прихожую. Перед усатой Флоранс стояли три невысокого роста фигурки: совсем юная девушка и две девочки помоложе. Изношенные платьица едва прикрывали их худенькие тела, кожа на лицах загорела и огрубела от ветров, солнца и дождей.
У старшей из девочек были впалые щеки, взлохмаченная шевелюра и огромные голубые глаза. Она не отличалась особой красотой, но показалась мне обаятельной.
— Моя сестренка не может идти дальше! — всхлипнула она. — Никак не может… До крови стерла ногу.
И в самом деле, у малышки через рваный башмак проступала кровь.
— Тогда пускай она здесь передохнет! — воскликнул я. И, обращаясь к суровой Флоранс, добавил: — Дай им холодной говядины, хлеба, фруктов… и вина.
В ответ Флоранс, которую вообще-то нельзя было назвать негостеприимной, произнесла, поджав губы:
— Как скажете, мсье!
Взглянув на меня своими большими глазами, старшая девочка на миг смутилась, затем дрожащим от волнения голосом едва слышно проговорила:
— Большое спасибо, мсье! Это принесет вам удачу.
Я усадил девочек в небольшой комнатке и сказал Флоранс, чтобы она принесла таз с теплой водой: надо было обмыть стертую до крови ногу малышки.
Часом позже я заглянул к ним и увидел, что девочки уже выглядят не такими утомленными, как прежде, и что они немного привели себя в порядок. Старшая из сестер умыла лицо, причесала свои черные волосы и смотрела на окружающее красивыми ясными глазами. Она стала похожа на прелестный дикий цветок. Я немного поговорил с ней. Оказалось, что трое сестренок — сироты, их отец был уличным гимнастом, но он умер и вот теперь старшей девочке приходится одной заботиться о своих сестренках. По примеру отца она стала уличной гимнасткой, но всего-то и умеет, что метать ножи. Глубокая искренность пронизывала весь ее недолгий рассказ.
У ее сестренки нога теперь болела меньше, хоть она и хромала. Девочки уже собрались в путь, когда я сказал:
— Оставайтесь до утра. В мансарде есть несколько кроватей. Отдых и сон вам не повредят.
— Ах, мсье! — воскликнула старшая из девочек. — Это вам принесет удачу!
При этом у нее на глазах выступили слезы.
Еще через час я снова взялся за своего «Пантагрюэля» и уже углубился в чтение увлекательной книги, как вдруг окружавшую меня тишину нарушили странные звуки. Я поднял голову. Большая входная дверь громко хлопнула, и спустя несколько мгновений передо мной появилась дрожащая, насмерть перепуганная Флоранс. Она заикалась от страха.
— Мсье, я пошла за чем-то в сад, как вдруг увидела у калитки незнакомых, подозрительного вида мужчин. Я бросилась в дом… Эти люди… Они сейчас уже в саду!
— Кто такие? — удивился я. — Гостей я вроде не жду.
— Не знаю, мсье. Но думаю, это скорее всего банда Фуаяра.
Я не робкого десятка, но сказать по правде, мне стало не по себе. В банду Фуаяра входили жестокие, способные на любое злодеяние подонки. Они буквально терроризировали соседний департамент, где уже в течение ряда лет совершали чудовищные преступления.
— Сколько их?
— Четверо, мсье.
Я схватил первое попавшееся мне оружие — обыкновенную дубину. В то же мгновение раздался звон стекол на первом этаже, и бандиты проникли в дом через окна, так как Флоранс успела запереть входную дверь, а «черный ход» и был на замке. Я бросился к лестнице, на второй этаж, где у меня хранилось более подходящее для самозащиты огнестрельное оружие. Выскочив из комнаты, я увидел юную уличную гимнастку и ее двух сестренок. Она держала в руке небольшой красный мешочек.
Вдруг путь мне преградил мужчина.
— Быстро в мой рабочий кабинет! — крикнул я девочкам.
Спустя несколько секунд все мы, включая Флоранс, были уже там. Дверь кабинета я запер на два поворота ключа и прочный засов. Бандиты шныряли по коридору, до нас доносились их грубые голоса. Тем временем я закрыл на окнах кабинета ставни. Флоранс зажгла в комнате керосиновую лампу и свечи.
Вдруг раздался грубый голос. В дверь громко стукнули ногой.
— Открывайте! Мы не сделаем вам ничего плохого!
Мы хранили молчание. Правой рукой я по-прежнему сжимал увесистую дубину, левой схватил тяжелое пресс-папье.
Под непрерывными ударами топора дверь кабинета рухнула, и на пороге появилось четверо мужчин в масках.
Я со всей силы швырнул в них чугунное пресс-папье. Оно попало в одного из бандитов, и тот взвыл от боли. Вслед за тем прозвучал выстрел из карабина.
И тут произошло нечто невероятное. Юная уличная гимнастка, загородив меня собой, вышла вперед с красным мешочком в левой руке, и буквально через секунду выхваченный из него острый нож — один из тех, что она метала на ярмарках, вонзился в горло ближайшего бандита. Тот испустил сдавленный вопль, а его сподвижники от неожиданности застыли на месте.
Один за другим — с необычайной быстротой — в нападающих полетели еще три ножа, и все они попали в цель.
Двое бандитов сбежали. Двое других, истекающие кровью и перепуганные насмерть, не оказали никакого сопротивления, когда я их связал, пристукнув на всякий случай дубиной.
А юная уличная гимнастка между тем преспокойно оставалась на месте, откуда наносила свои разящие удары. Правда, ее пробрала легкая дрожь. И тем не менее она улыбнулась мне и сказала:
— Не правда ли, мсье, это принесло вам удачу?
МОЙ ВРАГ
— Когда я вел «исследования» в штате Колорадо, — начал свой рассказ канадец Дюрвиль, — у меня был враг, этакий образина, голубоглазый, рыжебородый, с которым я уже трижды дрался в лесу. От этих схваток у меня на теле остались семь шрамов-отметин его ненависти. Со своей стороны и он мог продемонстрировать следы восьми ранений, которые я ему нанес. Последнее из них заставило его лечь на шесть недель в палатку-госпиталь доктора Мэтьюса.
Причиной конфликта стала женщина, которая целый год была моей любовницей. В конце концов она сбежала с каким-то ирландцем не то в Калифорнию, не то в Техас. Ее отъезд не остудил нашей взаимной ненависти.
Даже спустя месяц после ее отъезда между нами произошла третья, ожесточеннейшая из всех дуэлей. Как и все остальные, бой был честный. Джим Чарколл за двое суток предупредил, что будет ждать меня в лесу Сидящего Медведя; там мы и пальнули друг в друга две дюжины раз, пока я наконец не ранил Джима.
После каждой дуэли проходило по крайней мере полгода, и все это время мы прикидывались, что не знаем друг друга. Если же происходила случайная встреча, каждый из нас отворачивался в сторону.
Помню, в нашем краю появилась шайка бандитов. Она бродила по лесам и горам, убивала одиноких старателей, опустошала фермы и даже сделала налет на город Биг-Стентон. Правда, в городке этом проживало всего тридцать семь душ, и в тот день, когда бандиты туда заявились, в нем остались всего-то два человека — старуха да двадцать девять свиней и шесть коров.
Нас беспокоило присутствие в нашем краю бандитов. Мы организовали несколько облав, решив судить их судом Линча. А молодые люди из нашей среды собирались даже сжечь бандитов живьем на большом костре из еловых поленьев. Но облавы не дали желаемого эффекта.
Как-то в один из вторников мая я отправился в дорогу вместе с девятью компаньонами. Мы вели в поводу двух мулов, нагруженных самородками и золотым песком. Направлялись мы в банк в городке Ньюфаунтин. Карабины и револьверы были заряжены, к тому же на вооружении каждого имелся еще и солидный нож. Все шло нормально, пока мы не достигли ущелья Чиндерелла. Это было дикое и очень красивое место — большие красные скалы и старые сосны. Мы провели в ущелье соответствующую разведку, которая не обнаружила ничего подозрительного. Успокаивало нас и то обстоятельство,