— В ту, где держат сексуальных заключенных женского пола. Я пойду туда безбоязненно.
— Прекратите, пожалуйста, — поморщился Фаррис.
— А почему вы идете в тюрьму? — спросил я. — Если, конечно, об этом не слишком неприятно говорить.
Она посмотрела мне в глаза.
— Я была на семинаре рекламных авторов, его проводили в отеле «Уолдорф-Астория». Вообще-то я много не пью, но там стояла такая скучища, что я выпила три мартини перед ленчем. У меня закружилась голова, и я вышла подышать свежим воздухом.
Фаррис невольно заулыбался:
— Сопротивлялась аресту, укусила полицейского, употребляла неприличные выражения в общественном месте.
— Это нельзя назвать настоящим укусом, — возразила Изабель. — Я даже кожу не прокусила.
— Там выступал вице-президент, — заметил Фаррис.
— Почему же вы укусили полицейского и выкрикивали непристойные выражения? — спросил я. — Это как-то не очень вежливо. — Она напомнила мне Стефани.
— Да я и не считала это слово неприличным. Я назвала его гов-нюком. Кстати, мой отец часто так выражался, а он ведь профессор энтомологии.
А, ну тогда все в порядке, решил я.
— Подумаешь, я всего лишь вышла на Парк-авеню. Увидела огромную толпу с транспарантами. Я спросила полицейского, стоявшего в подворотне: «Что происходит?» Он сказал: «Это антивоенная демонстрация», — а потом повернулся и отошел. Когда я собиралась вернуться в отель, передо мной появились двое полицейских. «Извините, мисс, но туда нельзя», — сказал один из них. «Но мне нужно, — возмутилась я, — там мое пальто и сумочка. Я участница семинара». Но они меня даже не стали слушать. Просто подхватили — мои ноги действительно не касались земли — и потащили в машину. Тогда я и назвала одного из них говнюком.
— Лучше бы вы не употребляли это слово, — скривился Фаррис.
— Тогда же я и укусила другого.
— Гм. — Я старался не рассмеяться.
— Осудить ее не могут, — проговорил Фаррис, обращаясь ко мне. — Около двадцати женщин засвидетельствуют, что она участвовала в семинаре.
— Несомненно, все обвинения снимут, когда будет проведено следствие, — согласился я.
— Вот-вот, — сказал Фаррис.
— Я не понимаю только, почему Хэм так беспокоится, — удивился я.
Фаррис задумчиво почесал кончик носа.
— Взгляды Изабель хороню известны у нас. Хэм считает, что она специально спровоцировала арест.
Изабель поднялась.
— Такой текст пройдет? — спросила она, показывая на лист, который положила Фаррису на стол.
Мы ждали, пока Фаррис читал рекламный текст.
— Хорошо, — сказал он, — только пусть Херб подпишет перед, тем как отправлять.
Она кивнула и пошла к двери. Я направился за ней.
— Э, Ларри, я хотел… — проговорил мне в спину Фаррис.
— Сейчас вернусь, — бросил я через плечо. Мне пришло в голову нечто важное.
Я догнал ее в коридоре.
— Я вот подумал — может быть, вам захочется пообедать со мной вечером?
Она остановилась, глядя на меня в упор правым глазом.
— Нет.
— Может, вы хотели бы выпить со мной, когда закончите свой полный рабочий день?
— Нет.
— Совершенно необходимо, чтобы мы узнали друг друга лучше.
— Необходимо для чего?
— Для нашего счастья.
— Я так не думаю.
— Вы так не думаете, — передразнил я ее. — А почему вы так не думаете?
Она оценивающе взглянула на меня обоими глазами, откинув волосы с левого плеча.
— Давайте просто скажем, что вы интересный, аккуратный, чистый, мужественный, высокий и, вероятно, образованный мужчина, если судить по речи, — проговорила она, — но при всем этом активе вам будет трудно поверить, что вы мне не нравитесь.
— Скажите еще раз о том, что я мужественный, — попросил я. Она засмеялась.
— Коктейли в «Тауэр сьют» на крыше зданий «Тайм-Лайф», потом обед в «Павильоне», — предложил я. Немногие женщины способны устоять, когда мужчина так глубоко залезает в кошелек.
— Ну… — Она слабела на глазах, но еще держалась. — Но там ужасный смог… оттуда ничего не видно…
— Рискните, — сказал я.
Она улыбнулась.
— Ладно. Почему бы и не рискнуть?
Я вернулся в кабинет Фарриса, но он уже ушел, а в одном из кресел сидел Барнс.
— У меня начинается головная боль, — сообщил он недовольно.
Я тут же дал ему две таблетки буфферина. При сильной головной боли он иногда бьется головой о стену. На это страшно смотреть.
Мы сидели молча пять минут, ожидая, когда подействует буф-ферин.
— Во-первых, — сказал наконец Барнс, — я не верю, что к убийству причастна мафия. По-моему, пуля предназначалась Трэппу. Во-вторых, я считаю вполне возможным, что орудие убийства спрятано где-то здесь. В-третьих, ты узнал что-нибудь за это время?
— Очень мало, — признался я, — но я обедаю со служащей, которую только что уволил Трэпп. Может быть, за обедом она станет свободнее говорить о настроениях, которые определяют жизнь в компании.
— Хорошо, — кивнул он. — Теперь…
— Я веду ее обедать в «Павильон».
— «Павильон»! Это необходимо?
— Она не хотела идти, пока я не упомянул это место.
— Боже милостивый.
— Я оплачу часть расходов, — продолжал я. — У меня тут есть и личный интерес.
Он, прищурясь, посмотрел на меня.
— Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты оставался объективным к людям, замешанным в деле?
— Но я объективен. Я осознаю свою эмоциональную увлеченность этой девушкой и поэтому буду делать поправки. А она может оказаться для нас хорошим источником информации.
Такие продуманные заявления Барнс любит. Он кивнул.
— Кстати, — переключился Барнс на другую тему, — можешь уже не выяснять, кто натолкнул Трэппа на мысль о столбняке и пятнистой лихорадке Скалистых гор. «Сейз Ком.» недавно выполняла рекламный заказ фармацевтической компании. В частности, компания выпускает сыворотки от столбняка и пятнистой лихорадки Скалистых гор.
— О, — кивнул я. — Тогда понятно.
— Теперь будем искать оружие, — сказал Барнс.
— Но ведь полиция должна была произвести тщательный обыск?
Он согласился, хотя и с оговоркой:
— Вероятно, но, может быть, не со стопроцентной тщательностью. Если Шанк уверен, что это гангстерское убийство, найденное оружие мало что даст. В таких случаях пистолеты и револьверы невозможно проследить.
— Значит, у них и не было особого стремления искать?
— Гм.
— Начинать нужно с кабинета Трэппа, а он, конечно, еще опечатан, — сказал я.
— Попроси Фарриса, пусть выяснит, — Барнс болезненно скривился.
Я вышел на террасу, где меня встретил воплем Карлуччи. Он стоял у невысокой наружной стенки напротив кабинета Трэппа. Двое техников из лаборатории возились на коленях с керамической плиткой на полу террасы. Я быстро вернулся к Барнсу.
— Люди из лаборатории еще работают.
— Гм, — отозвался Барнс. Он легонько постучал по голове кулаком. — Беседуя здесь со служащими, ты нашел какие-нибудь признаки психотической ненависти к Трэппу?
— Нет. Здесь все очень заняты, заняты, заняты. У меня сложилось впечатление, что многие не любят Трэппа или относятся к нему с легким презрением. Но вряд ли кто-то ненавидит с такой степенью, что готов пойти на убийство.
— Гм. Пожалуй, лягу-ка я на диван, пусть голова успокоится. Закрой дверь, когда будешь выходить, хорошо?
6
Если бы мы искали человека с поведением, которое не соответствует нормальному, можно было сразу остановиться на Изабель Белл. Она не только против войн, она против всего. Против брака, большинства религий, меня (посвятившего свою жизнь материализму), заведений вроде «Павильона» (символы истэблишмента). Она была даже против любви (это обычно самообман).
Смога не было, и огни Манхэттена мерцали дивной россыпью.
Я поинтересовался, против ли она секса, если не признает люб ви. Она задумалась, потом сказала, что нет, она не против секса, это нормальное, здоровое явление. Пока я мысленно потирал руки, она добавила:
— Но лично я не позволю себе ничего с мужчиной, если не буду им полностью поглощена.
— Вы имеете в виду — влюблены в него?
— Не в том банальном смысле, который вы сюда вкладываете.
Я промолчал. Она считала меня занудой, который хочет сделать карьеру в рекламном бизнесе, и я решил ее не переубеждать. Вряд ли она могла догадаться, что разговаривает с бывшим хиппи, который сиживал на стольких полах, дорогах и прочих твердых поверхностях, что у него до сих пор мозоли на заднице.
Мне приходилось напоминать себе, что я в каком-то смысле на работе. Это было скучно, тем не менее я несколько раз переводил разговор на «Сейз Ком.». Трэпп, заявила она, просто компьютер, человек, настолько зацикленный на выгоду, что у него не осталось никаких чувств.
Я сказал, что она, вероятно, не сможет привести конкретный пример бессердечности и бесчеловечности Трэппа, за исключением того, что он ее уволил.
— Десятки, — сказала она. — Я могу привести десятки примеров.
— Ну, попробуйте хоть один. — Она надолго задумалась.
— Вот, скажем, Билл Смит. Он управляющий одним из постоянных заказов, и Трэпп старается от него избавиться. И причина, по которой он хочет от него избавиться — это то, что тогда он сможет экономить десять тысяч долларов в год.
— Как это? — поинтересовался я.
— Билл получает двадцать пять тысяч. Ему пятьдесят с лишним лет. Если посадить на это место молодого человека, ему можно будет платить пятнадцать тысяч. Поэтому-то Трэпп все делает для того, чтобы выставить Билла дураком перед клиентами.
— А как он это делает? Как вообще можно выставить кого-то ду раком перед клиентами?
Она рассеянно смотрела по сторонам. В «Павильоне» было много норковых накидок и слепило от бриллиантов.
— Боссу это не так уж сложно, — сказала она наконец. — Я ви дела, как действует Трэпп. Он сует Биллу палки в колеса, пока клиент не начинает вопить от возмущения, после этого Трэпп вмешивается и делает так, что клиент опять доволен.