Я мало что смыслю в динозаврах, да и не горю особым желанием расширить свои познания — на свете есть много другого, более интересного. Но однажды, несколько лет назад, я провел летом неделю в Монтане с группой палеонтологов, которые с большим энтузиазмом и рвением вели там раскопки, вскрывая то, что они называли пластом окаменелостей, и вытаскивая на свет один только Бог знает что, связанное с событиями, происходившими шестьдесят миллионов лет назад. Однажды они выкопали почти полностью сохранившийся скелет трицератопса, и хотя это была не ахти какая находка (останки этого рогатого ящера встречаются довольно часто), она привела всех в неописуемый восторг, так как именно этот трицератопс в чем-то, что было ясно только специалистам, существенно отличался от своих ранее найденных собратьев.
И такой вот трицератопс, но только во плоти, мчался сейчас по дороге. Его голова была опущена, и я отчетливо видел широкий загривок и два массивных рога, направленных прямо на меня. Он приближался довольно быстро, и вскоре его огромная туша, казалось, заполнила собой всю дорогу. Было ясно, что удар, нанесенный таким бычком, превратит мою машину в лепешку.
Понимая, что надо что-то делать, хотя и не зная толком что, я резко повернул руль. Может быть, я надеялся избежать удара, въехав на холм, а может быть, хотел развернуть машину и спастись бегством.
Машину занесло. Выхватив из темноты густой кустарник и нагромождение камней, свет фар остановился на склоне холма. Я потерял из виду динозавра и каждую секунду теперь ожидал его сокрушительного удара.
Задними колесами машина увязла в канаве, а передними — дорога была очень узкой — въехала на холм, так что сейчас она стояла накренившись, и сквозь ветровое стекло я мог смотреть только вверх. Мотор заглох, а свет фар стал тусклым. Оставаться здесь, посреди дороги, являя собой отличную мишень, и ждать до утра старину трицератопса было бы безумием.
Я не стал ждать. Распахнув дверцу, я вывалился из машины и, то и дело натыкаясь на кусты и ударяясь о валуны, начал карабкаться по склону. Каждую секунду я ожидал услышать позади себя треск ломаемой машины, но его не было.
Я споткнулся о камень и упал за куст, сильно исцарапав лицо и руки. А внизу, на дороге, по-прежнему царила тишина. Это показалось мне весьма странным. Трицератопс, даже если бы он передвигался шагом, должен был уже давно добраться до машины.
Я выбрался из куста и, присев на корточки, взглянул вниз. Свет фар, отражаясь от склона, слабо освещал дорогу самое большее на сто футов. Я не увидел трицератопса — дорога была пустынна. Но все-таки он должен был находиться где-то поблизости, я был уверен в этом. Я не мог ошибиться, так как видел его вполне отчетливо. Должно быть, подумал я, он притаился в темноте и сейчас поджидает меня, но в следующую же секунду мысль о прячущемся где-то трицератопсе показалась мне полнейшим абсурдом. Такое мощное животное просто не умело таиться.
Скорчившись, я сидел на холме и трясся от страха. Вдали, где-то среди холмов, бушевала гроза, и прохладный ночной воздух был наполнен ароматом цветущих яблонь.
Это просто смешно, думал я, стараясь призвать себе на помощь здравый смысл. Никакого динозавра не было и не могло быть, во всяком случае, здесь, среди знакомых мне с детства холмов, в двадцати милях от Пайлот-Ноба, моего родного городка. Скорее всего он мне просто померещился, я что-то увидел и решил, что это динозавр.
Однако обращение к здравому смыслу не помогало. Я совершенно точно знал, что я видел, так как в своем воображении мог по-прежнему ясно представить себе это огромное животное с его широким загривком и глазами, сверкавшими в свете фар как раскаленные угли. Хотя я и не понимал, что происходит, и у меня не было никакой возможности рационально объяснить появление рогатого ящера на проселочной дороге через шестьдесят миллионов лет после того, как вымер последний трицератопс, я не мог убедить себя, что все это мне привиделось.
Я с трудом поднялся на ноги и осторожно, стараясь не поскользнуться на каменистом склоне, начал спускаться к машине. Раскаты грома становились все мощнее, и каждые несколько секунд вспышки молнии освещали холмы к западу от долины, по которой вилась дорога. Гроза приближалась, и приближалась быстро.
Машина находилась там, где я ее оставил, и вокруг по-прежнему никого не было. Сев за руль, я выключил фары и завел мотор. Однако мне не удалось сдвинуть машину с места. Задние колеса буксовали, разбрасывая в стороны грязь и мелкие камни.
Я попытался дать задний ход, и тоже безуспешно — колеса вращались под вой двигателя, но машина так и не сдвинулась ни на дюйм. Было совершенно ясно, что она застряла прочно.
Я выключил мотор и вылез. Несколько секунд стоял, пытаясь в промежутках между раскатами грома уловить какой-нибудь звук, который бы говорил о таящемся поблизости большом звере, но кругом было тихо.
Превозмогая страх, я пошел вперед. Я был по-настоящему напуган — малейшее движение в темноте, малейший звук могли сразу же обратить меня в бегство.
Впереди показался дом, который я уже видел раньше. Кроме единственного окошка, где по-прежнему горел свет, он был полностью погружен в темноту. Неожиданно вспышка молнии залила все вокруг ярким голубым светом, и я увидел, что дом был настоящей развалюхой. Он весь осел, а его слепленная как попало из разных кусков камня труба, казалось, вся перекосилась под напором ветра.
Выше по склону холма, как бы привалившись к стогу сена, стоял покосившийся сарай, а за сараем был загон для скота, который благодаря длинным ошкуренным жердинам показался мне каким-то диковинным сооружением из белых блестящих костей. За домом, около поленницы, стоял древний автомобиль без задних колес, который удерживался в горизонтальном положении с помощью положенной на козлы доски.
Место было знакомым. Я, конечно, никогда не бывал именно здесь, в этом доме, но знал, что это за место. В детстве, когда я жил в Пайлот-Нобе, мне нередко приходилось видеть такие же точно места (язык не поворачивается назвать их фермами), где потерявшие всякую надежду люди годами выбивались из сил, пытаясь прокормить и одеть свои семьи. Похоже, за двадцать лет здесь ничего не изменилось. В мире могли происходить какие угодно перемены, но здесь люди продолжали жить так же, как жили всегда.
К дому вела дорожка, которую то и дело освещали вспышки молнии, и, ориентируясь на светящееся оконце, я осторожно двинулся по ней. Вскоре я уже стоял перед дверью. Поднявшись по расшатанным ступенькам на крыльцо, я постучал.
Ждать мне не пришлось. Дверь открылась почти мгновенно. Казалось, меня здесь поджидали.
В дверях стоял небольшого роста седой человек в шляпе. В желтых зубах он держал трубку, а из-под полей большой черной шляпы глядели бледно-голубые выцветшие глаза.
— Ну, входи же, — крикнул он мне. — Что стоишь и пялишься? Вот-вот гроза начнется.
Я вошел, и он закрыл за мной дверь. Передо мной была кухня. В печи жарко горели дрова, и повязанная платком крупная женщина в свободном, без пояса, платье готовила на ней ужин. На расшатанном, застеленном зеленой клеенкой столе стояли тарелки и чашки, а в центре возвышалась керосиновая лампа, которая была здесь единственным источником света.
— Извините за беспокойство, — произнес я, — но моя машина застряла внизу на дороге. И мне кажется, я заблудился.
— Да, наши дороги не сахар, — ответил старик, — особенно для тех, кто их не знает. Они все время петляют, а некоторые вообще никуда не ведут. А куда ты направлялся, незнакомец?
— В Пайлот-Ноб, — ответил я.
Он понимающе кивнул.
— Ты ошибся с последним поворотом. Тебе надо было свернуть в другую сторону.
— Не могли бы вы, — сказал я, — запрячь вашу лошадь и вытащить машину на дорогу. Ее занесло, и она увязла задними колесами в канаве. Я вам хорошо заплачу за труды.
— Послушай, незнакомец, сядь, — сказал он, выдвигая стул из-за стола. — Мы как раз собирались ужинать, еды хватит на троих, и ты доставишь нам удовольствие, присоединившись к нам.
— Но автомобиль — напомнил я ему. — Я спешу.
Он покачал головой.
— Ничего не могу сделать, по крайней мере сегодня. Лошадей здесь нет. Они пасутся где-то на холме. У тебя не хватит денег, да и ни у кого не хватит, чтобы заставить меня искать их сейчас, когда собирается гроза и кругом кишат змеи.
— Но змеи ночью спят, — заметил я и сразу же почувствовал, что мое замечание было несколько неуместным и довольно глупым.
— Должен сказать тебе, сынок, — произнес он наставительно, — что о змеях никто ничего толком не знает.
— Извините, забыл представиться, — сказал я, так как мне уже порядком надоело то, что он называет меня то сынком, то незнакомцем. — Меня зовут Хортоном Смитом.
Женщина, стоявшая у печи, обернулась. Она была явно взволнована.
— Смит! — воскликнула она. — У нас такая же фамилия! Вы, случайно, не в родстве с нами?
— Нет, мать, — сказал старик. — Смитов хоть пруд пруди. То, что человека зовут Смитом, совсем не означает, что он наша родня. Но мне кажется, что такое удачное совпадение следует обмыть.
Он сунул руку под стол и вытащил оттуда кувшин, а затем достал с висевшей позади него полки два стакана.
— По виду ты из города, парень, — сказал он, — но я слышал, у вас там тоже любят выпить. Это пойло нельзя назвать первоклассным виски, но оно сделано из лучших сортов кукурузы, и я ручаюсь, что ты не отравишься. Самое главное, не хлебни сразу слишком много, а то задохнешься. Но где-то с третьего глотка тебе уже не надо будет ни о чем беспокоиться. Сказать по правде, в такую ночку нет ничего лучше, чем сидеть себе дома да попивать самогон. Мне продал его старина Джо Хопкинс. Он делает его на островке, на реке…
Продолжая говорить, он поднял кувшин, собираясь наполнить стакан, но вдруг замолчал и бросил на меня колючий взгляд.
— А ты, случаем, не сборщик налогов?
— Нет, — ответил я, — не сборщик.
Наливая стаканы, он произнес: