И продолжал взрываться снова и снова.
Земля подо мной ходила ходуном. Оглушительный грохот канонады заполнял, казалось, все окружающее пространство, заглушая собой остальные звуки. Над землей стлался густой дым. Внезапно сквозь грохот канонады я расслышал еще какой-то странный свистящий звук, и с той ясностью мысли, которая часто приходит вместе со страхом, понял, что это были летящие со всех сторон и осыпающие склон осколки металла.
Я лежал, прижавшись лицом к земле. Осторожно повернув голову, взглянул вверх на гребень холма. Однако смотреть было не на что. Всю вершину заволокло густым серым дымом. Он висел не более чем в трех футах над землей, так что мне были видны только ноги суетящихся у пушек канониров да несколько лафетов. Все остальное тонуло в клубах дыма.
В этот момент стелющийся над землей дым прорезали ослепительные вспышки огня, и над моей головой прокатилась волна горячего воздуха. Это ответили наши пушки. Они гремели, изрыгая пламя и дым, и, что странно, грохот пушек, стрелявших прямо за моей спиной с вершины холма, доносился как бы издалека, заглушаемый грохотом сотрясавших холм взрывов. Снаряды разрывались где-то надо мной, но дым был настолько густым, что вместо ярких ослепительных вспышек света я видел только вспыхивающие огоньки красно-оранжевого цвета, которые пробегали по гребню холма на манер светящейся неоновой вывески. Неожиданно что-то ярко вспыхнуло, земля содрогнулась от мощного взрыва, и сквозь окружавшую меня серую пелену я увидел огромный столб черного дыма. Вероятно, один из снарядов попал в ящик с порохом.
Я прижался к земле еще сильнее. Я подумал, что скорее всего место, где я находился, было сейчас самым безопасным на всей Кладбищенской Гряде. Если мне не изменяла память, в этот день сто лет назад пушки южан целились слишком высоко, так что большая часть снарядов перелетала через вершину и разрывалась на другом склоне.
Я снова повернулся лицом к противоположному холму. Там, на Семинарской Гряде, над верхушками деревьев разрасталось еще одно облако дыма, а ниже вспыхивали яркие огоньки, отмечая места расположения пушек южан. Я сказал солдату, нашедшему меня, что пушек было не более двухсот, и теперь я припомнил, что их было сто восемьдесят против наших восьмидесяти… восьмидесяти с небольшим, как говорилось в книгах. И сейчас, наверное, пошел уже второй час, так как, если верить учебникам, канонада началась сразу же после часу дня и продолжалась более двух часов.
Где-то на противоположном холме наблюдал за перестрелкой, сидя на Путешественнике, генерал Ли, и там же где-то находился Лонгстрит, мрачно размышлявший о том, что атака, приказ о которой он вынужден будет вскоре отдать, наверняка окажется неудачной. Он понимал, что такую атаку могли бы начать янки — это был их способ ведения войны, — но не южане, которые всегда придерживались тактики жесткой обороны, тем самым вынуждая противника атаковать и выматывая его силы.
Однако, сказал я себе, нарисованная мною картина имела весьма существенный изъян. На противоположном холме не могло быть сейчас ни генерала Ли, ни Лонгстрита. Та, настоящая битва, которая разыгралась здесь, на этой равнине, была сто лет назад и повториться не могла. То, что видели сейчас мои глаза, было просто материализованным представлением о ней последующих поколений.
Внезапно прямо передо мной, срывая травяной покров, в землю врезался кусок металла. Я осторожно протянул руку, но тут же ее отдернул, даже не дотронувшись — от металла пахнуло нестерпимым жаром. Было ясно, что, упади этот осколок чуть ближе, он убил бы меня, будто в настоящей битве.
Справа от меня на склоне холма была небольшая рощица, куда сто лет назад докатилась цепь южан, а сзади, и тоже справа, должны были стоять невидимые сейчас из-за густого дыма огромные безобразные ворота кладбища. Все здесь, я был уверен, выглядело точно так же, как в тот день более ста лет тому назад, и этот спектакль, судя по всему, будет разворачиваться по возможности в полном соответствии с событиями настоящего сражения. И все же какие-то мелкие детали, о которых последующие поколения не знали или не хотели знать, предпочитая правде красивый вымысел, будут совершенно не такими, как тогда. Все то, о чем знали или только подозревали с большей или меньшей степенью уверенности собиравшиеся раз в месяц за «круглым столом» стратеги Гражданской войны, найдет, конечно, свое отражение в этом спектакле, но в нем не будет того, что могло быть известно только непосредственным участникам сражения.
Вокруг меня по-прежнему царил ад кромешный — лязг металла, грохот, стоны, дым, яркие вспышки пламени. Совершенно оглушенный, я лежал, прижавшись к земле, которая продолжала содрогаться подо мной.
Впереди по обе стороны от меня виднелись одетые в синее фигуры. Многие из них, как и я, лежали распластавшись на земле, другие солдаты, скорчившись, за валунами или в наспех вырытых неглубоких окопах, сжимали в руках ружья, направленные в сторону противоположного холма. Все они с нетерпением ждали того момента, когда прекратится канонада и длинные ряды южан, марширующих как на параде, двинутся по равнине вперед.
Интересно, сколько времени все это уже продолжалось. Я поднес к глазам руку. Часы показывали половину двенадцатого. Но этого просто не могло быть, ведь канонада должна была начаться в час или чуть позже. С тех пор, как меня закинуло в этот идиотский мир, я впервые решил взглянуть на часы, и теперь у меня не было никакой возможности узнать, как соотносилось здешнее время со временем на Земле, и вообще, существовало ли в этом месте такое понятие, как время.
Я решил, что канонада началась не более пятнадцати или двадцати минут назад, хотя на первый взгляд казалось, что времени прошло гораздо больше, что было совершенно естественно. Во всяком случае, уверенный, что стрельба прекратится еще не скоро, я устроился так, чтобы представлять собою как можно меньшую мишень, и приготовился к долгому ожиданию. Иного мне и не оставалось. Но что я буду делать, когда канонада прекратится и волна южан с развевающимися на ветру яркими боевыми знаменами и сверкающими на солнце саблями и штыками двинется вверх по склону? Как поступить, если кто-нибудь из них бросится на меня со штыком? Бежать, конечно, если будет такая возможность. Многие, вероятно, так и сделают, хотя вряд ли офицеры и солдаты на другом склоне встретят приветливо покинувших поле боя. Я прекрасно понимал, что обороняться не смогу, даже если мне удастся раздобыть ружье. Эти ружья представляли собой самую несуразную вещь на свете, какую когда-либо приходилось видеть человеку, и к тому же я не имел ни малейшего понятия, как из них стрелять. Судя по всему, они заряжались с дула, а я совершенно ничего не знал о такого рода оружии.
Дым становился все гуще, затмевая даже солнце плотной серой пеленой. Всю равнину заволокло дымом, он висел почти над головами солдат, расположившихся рядом со мной на склоне перед изрыгаю щими огонь пушками. Я бросил взгляд вниз, и мне показалось, что я смотрю в какую-то узкую щель, над которой полощется на ветру грязно-серое полотнище.
Далеко внизу, у подножия холма, что-то шевельнулось — не человек, а какое-то существо намного меньше человека. Небольшая собака, подумал я, случайно забредшая сюда, хотя видом этот зверек с пушистой коричневой шерстью мало напоминал собаку. Скорее всего это был сурок. «Эй, дружок, — обратился я к нему, — на твоем месте я бы нырнул поскорее в нору да и посидел там какое-то время». Вряд ли я произнес эти слова вслух, но даже если и произнес, это не имело никакого значения, ибо в таком грохоте никто, включая ненормального сурка, не услышал бы меня.
Какое-то время сурок оставался на месте, а потом направился прямо ко мне.
В этот момент склон холма прямо передо мной заволокло густым дымом, и я потерял сурка из виду. Пушки за моей спиной продолжали стрелять, однако вместо привычных громовых раскатов я слышал только тяжелые вздохи — все заглушал рев и грохот низвергающейся сверху на холм огненной лавины. Тяжелыми металлическими каплями проливались на землю из нависшей дымовой тучи осколки снарядов, которые иногда были так велики, что при падении срывали дерн, оставляя за собой длинные черные борозды.
Постепенно дым рассеялся. Странное существо заметно приблизилось, и я понял, что это совсем не сурок. Как мог я не распознать эту копну волос и торчащие уши?! Даже на таком расстоянии мне следовало бы догадаться, что это Рефери, а не сурок или собака.
Сейчас он с вызовом смотрел на меня, всем своим видом напоминая готового броситься в атаку бентамского петуха. Убедившись, что я его вижу, он поднес растопыренную пятерню к лицу и показал мне нос.
Я потерял голову. Мне следовало бы полностью проигнорировать его, но это оказалось выше моих сил. Вид кривоногой наглой твари, показывающей мне язык, привел меня в неописуемую ярость.
Забыв обо всем на свете, я вскочил на ноги и бросился к нему. Но не успел сделать и шагу, как что-то сильно ударило меня по голове. Я плохо помню, как все произошло. Мелькнувший над головой раскаленный кусок металла, неожиданное головокружение, чувство, что падаю на землю и кубарем качусь вниз по склону холма, — вот и все, что осталось в моей памяти.
ГЛАВА 15
Казалось, я уже целую вечность карабкаюсь куда-то вверх среди царящего кругом мрака, хотя, по правде сказать, я не мог этого знать наверняка, так как веки мои были сжаты. Однако это ощущение меня не покидало; мне казалось, что всей своей кожей я чувствую окружающий меня мрак. Вот будет потеха, если, открыв глаза, я увижу сияющее в небе полуденное солнце. Но глаз я не открывал, будто боялся увидеть то, что ни одному смертному видеть не полагалось. Все это, конечно, было просто плодом моей фантазии. Меня окружали мрак и пустота, а ведь совсем недавно здесь бурлила жизнь и ни о какой пустоте не могло идти и речи.
Медленно, с большим трудом я продолжал карабкаться по склону холма, не зная, куда лежит мой путь и зачем я стремлюсь туда. И тем не менее я покорно продолжал ползти вперед — иначе я не мог поступить, ибо даже мысль остаться на месте вызывала во мне неодолимый ужас. Я не помнил, ни кем или чем я был, ни как оказался в этом месте и когда начал карабкаться вверх по склону холма. По существу, мне казалось, что я всю свою жизнь тем только и занимался, что полз в темноте по этому бесконечному склону.