твующих, в отличие от министра здравоохранения и генерала, у которых рот, по существу, просто не закрывался, сидели молча, но я знал, что еще до того, как я закончу говорить, они к ним присоединятся и закидают меня вопросами.
Я придвинул стул к столу и сел.
— Расскажите нам по порядку все, что знаете, — сказал президент. — Я неоднократно видел ваши выступления по телевидению и уверен, ваше сообщение будет вполне ясным и несомненно интересным.
Я не знал, с чего начать. Как рассказать этим людям за такое короткое время все, что произошло в последние несколько дней?.. И вдруг меня осенило. Мне надо просто представить, что я нахожусь перед микрофоном и телевизионными камерами, и действовать так, как я обычно действую вот уже на протяжении многих лет. Сейчас мне, конечно, будет неизмеримо труднее. В студии у меня было бы время наметить в уме то, что я собирался сказать, и потом у меня там был под рукой сценарий, так что я всегда в трудные моменты мог к нему обратиться. Здесь мне приходилось рассчитывать лишь на самого себя, что, понятно, меня не очень-то устраивало. Но другого выхода не было, так что мне ничего не оставалось, как постараться рассказать им все как можно более ясно и подробно.
Все они не отрываясь смотрели на меня. Многие, я знал, негодовали на меня из-за того, что я собирался подвергнуть сомнению их интеллектуальные способности. Другие, уверенные в том, что никакого Черта нет и не может быть, рассматривали все это как шутку, ожидая веселой развязки. Среди них было и немало напуганных людей, но это меня почти не касалось, ведь они были напуганы задолго до того, как мы с Чертом появились в комнате.
— Часть того, что я вам сейчас сообщу, — сказал я, — вы сможете легко проверить. Например, смерть Фила.
Произнося это, я бросил взгляд на госсекретаря и заметил, что от удивления он вздрогнул. Не давая ему возможности опомниться, я продолжил:
— Но в основном это нельзя проверить. Я постараюсь изложить все как можно точнее. А вы сами решите, верить мне или нет.
Итак, подумал я, первые, самые трудные слова были сказаны. Дальше все пойдет намного легче. Я представил себе, что я не в Белом доме, а в одной из комнат студии, и как только я скажу все, что мне надо сказать, я просто встану и выйду отсюда.
Все внимательно меня слушали. Иногда, правда, кто-нибудь из них начинал беспокойно ерзать на стуле в надежде помешать мне, но президент сразу же предупреждающе поднимал руку, а потом кивал мне, чтобы я продолжал. Я не следил за временем, но думаю, мой рассказ длился не более пятнадцати минут. Я изложил им самую суть, не вдаваясь в подробности и отбрасывая все лишнее.
Когда я закончил, какое-то время в комнате царило молчание. Я тоже ничего не говорил, внимательно разглядывая их лица.
Наконец зашевелился директор ФБР.
— Весьма занимательно, — проговорил он.
— Да, не правда ли? — ехидно произнес генерал.
— Насколько я понял, — проговорил министр торговли, — ваш друг против того, чтобы мы насыщали эту его мифическую страну слишком большим количеством разнородных элементов, мешая тем самым создать там порядочное правительство.
— Не правительство, — быстро сказал я, пораженный тем, что кто-то может употреблять такие слова в отношении того места, которое я описал. — Культуру. Может быть, образ жизни. Или цель — на мой взгляд, этой стране недостает цели. Каждый развлекается в ней как может. Конечно, вы понимаете, что я провел там всего несколько часов и не могу…
Министр финансов с ужасом взглянул на министра торговли.
— Вы что, — вскричал он, — в самом деле верите этой… небылице, этой…
— Пока еще не знаю, — ответил министр торговли. — Но перед нами заслуживающий доверия свидетель, и нет никаких оснований думать, что он будет давать ложные показания.
— Он был одурачен, — вскричал министр финансов.
— Или это просто какой-то рекламный трюк, — провозгласил министр здравоохранения.
— Если позволите, джентльмены, — сказал госсекретарь, — здесь есть одно обстоятельство, которое поразило меня. По словам следователя, Филипп Фримэн умер в результате сердечного приступа. Ходили, правда, странные слухи, что какой-то человек, одетый как древний лучник, выпустил в него стрелу. Но слухам, конечно, никто не верил. Это представлялось слишком уж невероятным. Как и рассказанная нам сейчас история, но если это так…
— Как, вы поверили тому, что нам здесь сообщили? — удивился министр здравоохранения.
— В это, конечно, трудно поверить, — ответил госсекретарь, но я бы не стал сразу отмахиваться и воспринимать все как что-то несущественное. Надо, по крайней мере, сначала обсудить.
— Может быть, мы начнем с того, что обратимся к цвету нашей науки? — спросил генерал, поворачиваясь в кресле и кивая на сидящих у стены ученых.
Один из них медленно поднялся. Это был совсем немощный старец с белоснежной гривой волос и суетливыми манерами, в котором тем не менее чувствовалось большое внутреннее достоинство. Он говорил, взвешивая каждое слово и подкрепляя свою речь короткими взмахами рук, на которых явственно проступали вены.
— Вероятно, не все мои коллеги будут со мной согласны, — начал он, — и если это так, они, я полагаю, скажут об этом сами. Но по моему глубокому убеждению, то, что нам здесь сейчас поведали, противоречит всем научным принципам. Я бы сказал, что это просто невозможно.
Произнеся последние слова, он ухватился за подлокотники кресла и опустился в него с такой же осторожностью, с какой и поднимался.
В комнате воцарилась тишина. Двое ученых согласно кивнули, однако остальные даже не шелохнулись.
— Эти тупицы, — произнес Черт, обращаясь ко мне, — не поверили ни одному твоему слову!
Черт сказал это достаточно громко, так что в наступившей тишине его могли слышать все, и хотя за глаза их, вероятно, называли так неоднократно — политика есть политика, вряд ли кто-нибудь говорил им такое в лицо.
Я покачал головой, показывая тем самым, что не одобряю использованных им выражений, но согласен с его выводом. Я знал, что они просто не осмеливались в это поверить в страхе перед насмешками.
Черт вскочил на ноги и с силой ударил огромным волосатым кулачищем по столу. При этом из его ушей вырвались струйки дыма.
— Вы создали нас, — заорал он им. — С помощью ваших грязных крошечных злобных умишек, ваших затуманенных умишек, ваших глупых, нерешительных, тоскующих и страшащихся умишек вы создали нас и тот мир, в котором нам приходится жить. Вы сделали это по незнанию, и поэтому вас нельзя винить, хотя, казалось бы, особы, так разбирающиеся в физике и химии, могли бы придумать что-нибудь получше тех несносных созданий, которых, как утверждают ваши ученые мужи, не может быть. Но сейчас, когда вы об этом узнали, когда, можно сказать, в вас насильно вложили это знание, вы просто морально обязаны придумать какой-то выход из той ситуации, которую нам навязали. Вы можете…
Президент вскочил со своего места и, как и Черт, стукнул кулаком по столу, но эффект был не тот, так как из ушей у него дым не шел.
— Мсье Черт, — закричал он, — мне хотелось бы получить от вас ответы на некоторые вопросы. Вы говорите, что остановили машины и радио и…
— Вот именно, — проревел Черт, — я их остановил. Остановил по всему миру, но это только предупреждение, я лишь хотел показать вам, что могу сделать. И я был достаточно гуманен при этом. Машины остановились плавно, так что ни одна душа не пострадала. А самолеты я останавливал уже после их приземления. Фабрики вообще не трогал, чтобы не лишать людей работы, зарплаты и товаров, а…
— Но без транспорта мы все равно ничего не можем сделать, — завопил вдруг министр сельского хозяйства, который до этого не произнес ни слова. — Если мы не сможем обеспечить доставку продовольствия, люди будут голодать. В случае же с товарами это означает полную остановку коммерческой деятельности.
— А наши армии, — вскричал генерал. — Ни самолетов, ни танков, и они лишились связи…
— Это еще цветочки, — сказал им Черт. — Следующим будет колесо. Ни одно колесо в мире не повернется. Вы тогда лишитесь фабрик, велосипедов, роликовых коньков…
— Мсье Черт, — громко крикнул президент, — будьте так добры, говорите потише. Давайте мы все прекратим этот галдеж. Криками все равно ничего не добьешься. Проявим же благоразумие. Я хочу задать вам следующий вопрос. Вы сказали, что вы это сделали. Теперь ответьте, как?
— Ну, я… — Черт запнулся. — Ну, я сделал это, и все тут. Я сказал, чтобы было так — это произошло. Я многое так делаю. Видите ли, таким вы меня придумали. Черт может сделать все, что захочет, только бы это служило злу. Я очень и очень сомневаюсь, что я мог бы добиться такого же успеха в каком-либо добром деле.
— Колдовство, джентльмены, — сказал я им. — Это единственное объяснение. И не вините Черта: мы сами все это придумали.
Старый джентльмен, который выступал от имени ученых, привстал с кресла и, подняв над головой сжатые кулаки, завизжал:
— Колдовство! Его не существует. Это противоречит всем законам науки…
Он собирался сказать что-то еще, но задохнулся и не смог произнести ни слова. Несколько секунд он судорожно ловил ртом воздух, потом сдался и снова уселся на место.
— Может, и так, — проговорил Черт. — Может, это и противоречит науке. Но какое нам до нее дело? Следующим будет колесо, затем электричество, а после него скорее всего наступит очередь огня, хотя я и не загадывал еще так далеко вперед. Ну а когда все это будет сделано, — назад к феодальным замкам и старым добрым временам средневековья, когда люди были искренни в…
— А сейчас, — произнес президент, — если вы закончили с угрозами, я хотел бы вам задать еще один вопрос.
— Мой дражайший сэр, — сказал Черт, очень стараясь быть вежливым, — я не занимаюсь угрозами. Я только предупредил вас, что могу сделать и сделаю, и…
— Но почему? — спросил президент. — Чем конкретно вы недовольны?
— Недоволен! — проревел, забыв о всякой вежливости, возмущенный Черт. — Вы спрашиваете, чем я недоволен? Хортон Смит, у которого еще свежа рана, полученная в Геттисберге, который голыми руками сражался с Дон-Кихотом и гонялся за злобной колдуньей по страшной чащобе, только что рассказал вам, чем я недоволен.