ГЛАВА 2
Меня спас страх — животный, леденящий сердце ужас, полностью сковавший мое тело на те несколько секунд, которые понадобились мозгу для оценки ситуации и принятия решения.
Прямо над моей грудью возвышалась отвратительная голова змеи. В любую секунду и так быстро, что только с помощью скоростной фотокамеры можно было бы это зафиксировать, змея могла поразить меня насмерть своими ядовитыми зубами.
Если бы в этот момент я шевельнулся, она бы на меня напала.
Но я не двигался… я не смог бы этого сделать, даже если бы захотел, так как страх, вместо того чтобы побудить мое тело к действию, вызвал полное оцепенение. У меня свело мускулы, а по телу пошли мурашки.
Ужасная чешуйчатая голова змеи была, казалось, вырезана из кости, а небольшие глаза тускло светились, как необработанные драгоценные камни. Под глазами у нее были небольшие углубления, с помощью которых она воспринимала тепловое излучение. Ее раздвоенный язычок мелькал как молния, пробуя, исследуя и передавая в крошечный мозг полученную информацию о том существе, на котором она сейчас оказалась. Тускло-желтое тело змеи покрывали более темные полосы, которые местами образовывали ромбовидный орнамент.
Она была огромной — быть может, не такой огромной, как мне со страху показалось в первый момент, — но все же довольно большой, и я чувствовал ее вес на своей груди.
Crotalus horridus horridus — полосатый гремучник!
Она знала о моем присутствии. Какую-то информацию она могла получить с помощью зрения, хотя оно у нее было довольно слабым. Раздвоенный язычок позволял ей узнать больше. А расположенные ниже глаз углубления давали возможность определить температуру моего тела. Скорее всего она смутно ощущала — насколько это дано рептилиям, — что что-то здесь было не так, но никак не могла решить, кто перед ней — друг или враг. В пищу ей я не годился, так как был слишком велик, однако мог представлять для нее реальную угрозу. И я знал, что при первом же намеке на грозящую ей опасность она нападет на меня.
Я лежал неподвижно, оцепенев от ужаса. Но хотя страх и туманил мне сознание, я понимал, что в любой момент это оцепенение может пройти и тогда я инстинктивно попытаюсь убежать, ускользнуть от змеи. Однако вместе с отчаянием, охватившим меня при мысли о безнадежности моего положения, ко мне вернулась способность трезво рассуждать, и я понял, что должен напрячь всю свою волю и заставить себя лежать неподвижно. В этом заключался мой единственный шанс на спасение. Малейшее движение будет воспринято змеей как угроза, и она нападет на меня.
Очень медленно, стараясь не моргнуть, я опустил веки и теперь лежал в абсолютной темноте, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота, а живот сводит судорога. Никакого движения, никакой дрожи, приказал я себе. Я должен оставаться абсолютно неподвижным.
Самым трудным было заставить себя не открывать глаза, но я понимал, что это просто необходимо. Я мог непроизвольно моргнуть, и змея напала бы на меня.
Каждый мой мускул, каждый нерв, вся моя кожа, по которой бегали мурашки, неистово требовали, чтобы я бежал отсюда. Но я сдерживал себя. И неожиданно откуда-то пришла мысль, что, пожалуй, впервые в моей жизни мой разум и тело находились в таком разладе.
У меня было ощущение, что по моей коже бегает миллион маленьких грязных ножек. Мышцы живота свела судорога, меня тошнило, а сердце билось так сильно, что казалось, я сейчас задохнусь.
А на грудь по-прежнему давила тяжесть.
Я попытался угадать намерения змеи по тому, как располагался на моей груди вес ее тела. Не изменила ли она своего положения?
Может быть, что-то побудило ее к действию и уже сейчас она принимает боевую позу, перед тем как на меня напасть. А возможно, она опустила голову и собирается уползти, удостоверившись в том, что я не представляю для нее никакой угрозы?
Если бы только я мог открыть глаза и убедиться в этом. Казалось, это было выше человеческих сил — не видя опасности (если она существовала), узнать о ее приближении и приготовиться к защите.
Но глаза мои оставались закрытыми. Причем я не сжимал веки, так как связанное с этим движение лицевых мускулов вполне могло встревожить змею.
Я старался дышать как можно более незаметно — дыхание ведь тоже было движением, — хотя сейчас змея уже, должно быть, привыкла к моему дыханию.
Змея шевельнулась.
Непроизвольно мышцы моего тела напряглись, и я приложил все силы, чтобы они так и остались в этом состоянии. Змея медленно проползла по груди, потом по животу. Ей, казалось, понадобилась целая вечность, чтобы проделать этот путь. Наконец все кончилось — змея уползла.
Моим первым побуждением было бежать, бежать без оглядки, но я заставил себя лежать неподвижно. Медленно, очень медленно я открыл глаза — сначала чуть-чуть, потом больше и наконец совсем широко.
Когда, проснувшись, я открыл их в первый раз, я не увидел ничего, кроме отвратительной головы змеи.
Но сейчас я заметил, что приблизительно в четырех футах над моей головой нависает каменный свод, и я чувствовал неприятный затхлый запах.
Я лежал не на кушетке, где накануне заснул под шум дождя, а на полу пещеры. Я скосил глаза влево и увидел, что пещера была небольшой. По существу, она представляла собой просто углубление в скале, образовавшееся здесь с годами вследствие выветривания.
Змеиное логово, подумал я! Здесь могло быть сколько угодно змей. Я понял, что должен соблюдать величайшую осторожность, по крайней мере до тех пор, пока не узнаю, есть ли тут другие змеи.
Я лежал у самого входа, и косые лучи утреннего солнца согревали правую сторону моего тела. Посмотрев направо, я увидел под собой уходящее вниз, в долину, узкое ущелье. По ущелью, ниже пещеры, проходила дорога, по которой я ехал накануне, а поперек дороги стояла моя машина. Но самого дома не было. Ни дома, ни сарая, ни загона. Не было вообще ничего. Кроме растущего кое-где мелкого кустарника, густых зарослей ежевики да нескольких деревьев, весь склон холма между тем местом, где я лежал, и дорогой был пуст.
Если бы не моя застрявшая на дороге машина, я бы решил, что это совсем другое место. Но она там стояла, что могло означать только одно — место было тем же самым, а дом исчез. Но ведь это полная бессмыслица, такого вообще не могло быть. Дома, поленницы, загоны для скота и автомобили без задних колес не могут просто так, сами по себе, вдруг взять да исчезнуть.
В глубине пещеры послышался шорох. Что-то скользкое и холодное проползло по моей ноге и юркнуло в кучу прелых листьев перед входом в пещеру.
Мое тело взбунтовалось. Слишком долго страх удерживал его на одном месте. Я действовал инстинктивно, не рассуждая. Не успела змея скрыться, как я уже был на ногах и мчался к выходу. В нескольких шагах от пещеры я остановился и огляделся. Впереди, справа от меня, по склону быстро ползла змея. Добравшись до куста смородины, она нырнула в него, и вскоре шум, производимый ее движением, стих.
Все вокруг, казалось, замерло. Как я ни напрягал свое зрение и слух, я не смог уловить ничего — ни звука, ни движения.
Быстрым взглядом я окинул поверхность холма, потом оглядел его более внимательно. Первое, что бросилось мне в глаза, был мой пиджак. Он лежал на траве аккуратной кучкой, словно, подумал я потрясенно, я собирался повесить его на спинку стула, а стула на месте не оказалось. Чуть выше на склоне холма аккуратно, рядышком, стояли мои туфли. И только сейчас, увидев свои туфли, я почувствовал, что стою в одних носках.
Змей нигде не было видно, хотя в глубине пещеры что-то шуршало. Но там было слишком темно, и я не мог ничего разглядеть. На старое высохшее дерево опустилась птичка с голубым оперением и принялась внимательно рассматривать меня своими круглыми, как бусинки, глазками. Откуда-то из долины донеслось позвякивание колокольчика — вероятно, там паслась корова.
Я осторожно потрогал пиджак ногой. Удостоверившись, что ни в нем, ни под ним ничего нет, я поднял его и встряхнул. Затем взял туфли и, даже не надев их, стал спускаться по склону, но очень осторожно, подавляя в себе жгучее желание броситься бегом к машине. Я шел медленно, внимательно осматривая склон холма, который, должно быть, кишел змеями. Достаточно было вспомнить змею у меня на груди, и другую, которая проползла по моей ноге, и еще одну, которая сейчас, вероятно, находилась в глубине пещеры. Один только Бог знает, сколько их здесь ползало.
К счастью, на своем пути я не встретил ни одной. Однако я наступил правой ногой на чертополох, и остальной путь мне пришлось идти на цыпочках, чтобы застрявшие в носке колючки не вонзились в подошву. Змей не было — по крайней мере я ни одной не видел.
Неожиданно я почувствовал, что весь дрожу. Я уже почти достиг подножия холма, и дорога была прямо подо мной. Выбрав место подальше от кустов и валунов, где могли скрываться змеи, я тяжело опустился на траву и вытащил из носка колючки. Туфли, однако, я надеть не смог — у меня тряслись руки. Только сейчас я по-настоящему осознал, какой опасности мне удалось избежать.
При одной только мысли об этом у меня к горлу подкатила тошнота и меня вырвало. После этого я почувствовал себя лучше и смог надеть туфли. Обувшись, я добрел до машины и привалился к ее боку. Я готов был обнять ее от радости, что наконец-то вновь нахожусь рядом с ней.
И тут я заметил, что машина совсем и не застревала. Канава была намного меньше, чем я думал.
Я сел за руль и, достав из кармана ключ зажигания, завел мотор. Машина с легкостью выбралась из канавы, и, развернувшись, я поехал назад.
Было раннее утро. Солнце, должно быть, поднялось не более часа назад. На придорожной траве еще блестели капельки росы, и отовсюду доносился звонкий птичий гомон.
Доехав до поворота, я свернул и прямо перед собой, у дороги, увидел исчезнувший дом. И поленница дров на заднем дворе, и стоявший рядом старинный автомобиль, и сарай, к которому привалился стог сена, — все выглядело точно так же, как вчера при вспышках молний.