— А ведь интересно, наверное, подслушивать-то?
— Вы так думаете, но в действительности ничего хорошего, просто ужас какой-то.
— Значит, мозги у человека звучат не очень…
— О! — мистер Вули театрально закатил глаза.
— Послушайте, а что, если вы протрезвеете, мы пойдем ко мне домой и вы послушаете мою жену? А потом выложите мне?
— Что выложу?
— Все, что услышите.
— Ну… вам не понравится, — печально проговорил мистер Вули. — Поймите меня правильно, я не хочу сказать ничего плохого о вашей жене, но… но вам не понравится. — Мистер Вули попытался облокотиться на стойку, подражая манере бармена, но промахнулся и чуть не упал на большую медную плевательницу. Он рассмеялся. Ему было чертовски хорошо.
В «Мальборо» начали появляться другие посетители. Бетти Джексон с подругой, например, подруга была постарше. Бетти не сразу заметила, что у другого конца стойки сидит мистер Вули. Пришел также Джордж Уильямс, начальник полиции, а за ним с поддюжины бизнесменов и газетных репортеров — те только что вышли из здания суда через улицу, где вел процесс судья Джилеад. Потом явились похоронщик Диггс, Ушастик Рейлли, вкатился на своих коротких ножках Симпсон, управляющий конторой у мистера Вули… Когда Бетти увидела мистера Вули, ее маленький ротик сложился буквой О. Что это он здесь делает? Может быть, решил устроить налет на очередной «притон»? И вот он обнаружит ее, а она всего лишь хочет скрасить горечь от разлуки с ним… их разлучила постигшая его трагедия… но, возможно, разлучила не навсегда… Тут вошел доктор Мэнникс и даже сам судья Джилеад с огромной бородой. Скоро все поняли, что сегодня мистер Вули никого перевоспитывать не собирается, как и выжигать «гнойники порока». Напротив. Очень даже напротив.
Мистер Вули напился и продолжал пить дальше. Все, однако же, наперебой проявляли к нему почтение и уважение: в этом городке каждый от него так или иначе зависел.
Бармен теперь старался делать такой вид, будто он никогда и подумать не мог покуситься на нос такого видного и влиятельного человека^ Он сиял в лицо всем подряд. А с Вули вел себя так, как, например, мог бы вести себя рядовой в присутствии генералиссимуса.
— Я вижу, Джим вас знает, — проговорил — просто для поддержания разговора — Ушастик Рейлли, инспектор по уличным вопросам.
— Знает меня! — воскликнул мистер Вули. — Да уж, конечно, знает. Он меня за нос таскал.
Джим, бармен, побледнел. Что это на него нашло, если он посмел ухватить за нос самого…
— Ничего, — улыбнулся мистер Вули. — Кто шуток не понимает, тому нос отрывают! Ха-ха!
Все, кто его слышал, дружно засмеялись. У бармена сразу стало легче на душе.
Мистеру Вули стало совсем весело. Потянувшись через стойку, он крепко схватил бармена за его воспаленный нос. Подергал из стороны в сторону.
— Вот так.
Джим молча терпел, зажмурившись.
— Теперь ты меня возьми за нос, — предложил мистер Вули. — Потом выпьем в честь нашей дружбы.
— Я не хочу, — испугался Джим.
Тут вмешался начальник полиции Уильямс, сидевший над стаканом виски с содовой.
— Действуй, Джим, — бросил он, и это звучало как приказ.
Бармен взял мистера Вули за нос. Оба замерли в мучительной неподвижности — кто кого?
Все в «Мальборо» заинтересовались. Только Бетти успела уже уйти с подругой: она несколько раз пыталась привлечь внимание мистера Вули жестами, но он просто не видел ее на таком расстоянии.
— Что это? — спросил судья Джилеад, поглаживая свою бороду.
— Новая игра, — ответил ему Рейлли.
— Тест на выносливость, — предложил свою версию Сэнфорд Диггс.
— Старая, старая игра, — сфантазировал историк, ставший полицейским. — Вывезена из Египта.
— Ставлю доллар на Джима, — провозгласил вдруг один из зрителей.
— Принято, — подхватил Рейлли, который мог спорить на что угодно. Но сейчас он к тому же знал, что у Джима зреет фурункул. — Я ничего не хочу сказать плохого о моем старом друге Джиме, но мне кажется, что у Вули больше способностей к таким вещам.
Были сделаны и другие ставки. В «Мальборо» стало тихо, тишину нарушало только напряженное дыхание соревнующихся, их скрип зубовный — каждый изо всех сил стискивал нос противника. Зрители не вмешивались, смотрели внимательно и с серьезными лицами. Только Ушастик не мог совладать со своим лицом. Оно разбухло и стало пурпурным. В конце концов он уткнулся в стойку бара. Из его рта вырывались странные сдавленные звуки. Он не веселился так с тех пор, когда у его свояченицы — она пела в Гражданском центре перед большой аудиторией — вдруг свалились трусы: черные, тонкие, с кружавчиками.
Джим, бармен, весь покрылся потом. Он очень старался. И больше сделать уже ничего не мог. Ему казалось, что его несчастный воспаленный нос, попавший в безжалостные тиски мистера Вули, вот-вот покинет свое законное место, оторвется напрочь. Он знал, что нос у него некрасивый, но все же хотелось его сохранить. Поставленный перед выбором — честь или нос, — он решил в пользу последнего. И сдался. Состязание на этом закончилось.
Ушастик собрал свои выигрыши. Некоторую сумму потратил на бурбон. Никогда еще в «Мальборо» не было так весело. Все здесь были друзьями, независимо от расы, вероисповедания и имущественного положения, и хотя мистера Вули, победителя, осыпали поздравлениями единодушно, столь же единодушно было мнение, что и Джим проявил спортивный дух…
Ну вот, мистер Вули только что был центром всеобщего внимания, а теперь он в своей спальне, совершенно один! Прошла, казалось, всего одна секунда, а какая перемена.
Вряд ли он перенесся домой магическим образом, скорее доктор Мэнникс, увидев, как сильно действует назначенное им лекарство, решил проводить мистера Вули домой, а Ушастик, очень может быть, захотел ему помочь. По крайней мере, два этих лица, плавающие в чем-то вроде тумана, запечатлелись в сознании мистера Вули, хотя и очень слабо. Проснувшись в своей постели и не поняв по наручным часам, полночь сейчас или полдень какого-то черного, апокалиптического дня, мистер Вули вызвал звонком дворецкого. Когда Бентли появился, хозяин стал внимательно вглядываться в его лицо, пытаясь что-нибудь понять по выражению этого лица. Однако Бентли предъявил ему лицо человека, навсегда отказавшегося от каких-либо выражений. Он сообщил, что сейчас полночь. «Налакался, — явственно донеслась мысль дворецкого. Бедняга нажрался вдрызг».
Значит, она вернулась, эта проклятая способность!
— Бентли, — попросил мистер Вули, — принесите мне бутылку виски бурбонной разновидности, немного льда и сифон.
— Что? — вскричал Бентли.
— Вы меня слышали.
— В такое время ночи? Где же я достану? — проговорил Бентли, а одновременно с этим прозвучали его мысли: «Хорошо еще, он не знает, что у меня есть ирландское виски во втором ящике бюро!» — Сейчас полночь, все закрыто, сэр, — продолжал он вслух.
— За исключением второго ящика вашего бюро, — возразил мистер Вули, довольный, что проклятью своему он нашел какое-то практическое применение. — А если закрыт, откройте его, жадина несчастный!
— Боже всемогущий, — воскликнул Бентли. — У меня в бюро нет виски.
— Идите и принесите, — строго приказал мистер Вули.
— Да, сэр. — Он ушел, побежденный, испуганный человек и вскоре вернулся. При помощи двух быстрых порций Вули вернулся к тому одиночеству, которое оплакивали столь многие талантливые поэты, не зная, сколь ужасна его альтернатива.
ГЛАВА 14ЛОШАДЬ, КОТОРАЯ…
Проснувшись окончательно и уже не задаваясь вопросом о том, как он попал домой, мистер Вули позвонил Бетти Джексон в отель, но ему сказали, что она уехала к тете в Перт Амбой. Оставаться в спальне он не мог, слишком уж мучило одиночество. То и дело ему мерещилось в окне лицо его покойной жены — как мазок фосфоресцирующей краски. С кем ему поговорить? С кем развеяться? Подумал было, не позвонить ли дочери, но время было позднее, да и что он ей скажет? Он решил выйти из дома и поговорить с Рамми, кобылой. Хоть она и глупая лошадь, но все же лучше, чем никого. Он взял за горлышко бутылку ирландского виски, еще недавно принадлежавшую Бентли, спустился по широкой главной лестнице на крыльцо и направился к конюшням. Там он включил свет и услышал, как вздыхают лошади, переступает на своих высоких каблуках коза, беспокоится осел…
— Хелло, козочка, — поздоровался мистер Вули, с легкой дрожью вспоминая, как однажды ночью на ней ездила его жена.
Рамми повернула свою большую голову и уставилась на мистера Вули.
— Милочка! — обратился он к ней. — Как дела, лошадка? — Она замотала головой, и грива взметнулась, как юбка танцовщицы. Потом ударила копытами в доски пола. — Мне одиноко, — сообщил мистер Вули. — Мне очень одиноко, Рамми!
Свенсон, живший над гаражом, который примыкал к конюшням, с грохотом сбежал по своей лестнице, его интересовало, что тут происходит. Он остановился в дверях конюшни.
— Ды, ну и что сейчас? — раздраженно спросил он у своего работодателя.
— Я разговариваю с Рамми, — объяснил мистер Вули. — Я вдруг почувствовал себя одиноким. Или вы считаете, что я не могу поговорить со своей собственной лошадью?
Свенсон молча взирал на него. Ему пришло в голову, что хозяин пьян, но он знал, что это невозможно, ибо никогда раньше не случалось, — тогда, может быть, Вули свихнулся? А мистер Вули вдруг обнаружил, что уже не боится шофера своего отца.
— Иди отнеси свою дурацкую башку в горшок, — прокричал он. — И свари ее! Она у тебя как картофелина, твоя башка! Огромная глупая картофелина. Свари ее!
Ошеломленный Свенсон стал ощупывать голову.
— Можете идти, — разрешил мистер Вули, немного успокаиваясь.
— Я могу идти. — Свенсон покрутил своей большой головой. — Я иду. Куда?
— Куда? В горшок — это самое подходящее место для старой картофелины.
Свенсон начал поворачиваться.
— Идите в постель, — скомандовал мистер Вули.
— С такой головой? — вздохнул несчастный Свенсон. — Разве с такой головой в постель ложатся?