сь на голову мистера Вули. Битва не состоялась, конечно, — ну разве может быть битва между, например, кочаном капусты на грядке с голодной коровой? Агрессорша очистила голову мистера Вули с потрясающей быстротой. Капусту так быстро не очистишь. Она дернула за шляпу и стащила ее вместе с париком и вуалью — все увидели грубо наляпанную косметику, а под ней глуповатую ухмылку мистера Вули.
— Мужчина! — взвизгнула одна из женщин.
— Мистер Вули! — вскрикнула Бетти.
Электрический кабинет открыли, а мистера Вули извлекли — в трусах и жалкого — и потащили, щипая и пиная, в его спальню. Ну и зрелище. Бац! Дверь за ним захлопнулась.
ГЛАВА 18У СУДЬИ БЕРТА ДЖИЛЕАДА
Судья Берт Джилеад знал, разумеется, еще до того, как покинул свою резиденцию, что первым в это утро у него слушается дело мистера Т. Уоллеса Вули. Он знал это, но ему — как и большинству населения Уорбертона — было трудно поверить, что мистера Т. Уоллеса Вули действительно арестовали переодетым женщиной в турецкой бане отеля «Дирборн».
Причесывая последний раз свою седую двурогую бороду перед зеркалом в холле, он так и сказал жене.
— Берта, — сказал он, — начальник полиции Уильямс говорит, что они говорят, что так и было, но я не верю. Во-первых, у нашего образцового гражданина и мысли-то о чем-либо неподобающем никогда не появлялось, а во-вторых, если б такая мысль и появилась, ему бы не хватило предприимчивости ее осуществить.
Жена, Берта, ответила из гостиной:
— Ты так говоришь, будто не думать о чем-то плохом — это плохо, Берт. А предприимчивость… Ну, предприимчивость вовсе и не нужна, чтобы творить дурное.
Берт не ответил Берте: он думал о своем, затаенном. Всем нам есть о чем подумать…
— Что же до мистера Вули, — продолжала она, — то он, может быть, давно ведет двойную жизнь, просто мы не знаем. Вместо того, чтобы оплакивать свою бедную жену, что он делает? Развлекается в барах. А посмотри на его секретаршу, эту Бетти как-ее-там.
— При чем здесь секретарша?
— Слишком красивая для этой работы. А у него как раз такой возраст… Впрочем, твой возраст в этом смысле еще опаснее!
— Боже милостивый! — изумился судья. — Что ты имеешь в виду?
— Ты у нас такой невинный, Берти, — заметила Берта. — На постороннюю женщину и не взглянешь. — Она ласково смотрела на него, эта некрасивая женщина среднего роста и среднего возраста с суховатым насмешливым лицом. Она ставила пьесы в Уорбертонском театре, получалось это у нее неплохо. И вообще она была женщина умная — во всем, что касалось вещей интеллектуальных, а во всех вещах житейских, напротив, была глупа как пробка.
Почему судья Джилеад женился на Берте, автору этих строк не известно. Сразу следует упомянуть, что у нее почти не было груди, и хотя это дело вкуса, автор таких вкусов не разделяет. Возможно, судья Джилеад и сам не знал, почему он женился на этом плоскогрудом костлявом существе с чуть воспаленными ноздрями и нервно мечущимся умом. Но кто, будь он участник или наблюдатель, знает хоть что-нибудь о мотивах вступления в брак? Может, и в самом деле браки заключаются на небесах — по велению божества, у которого очень своеобразное чувство юмора?..
Миссис Джилеад жила с очень приятной иллюзией, она считала, что муж ее холоден как нормальная, средних размеров рыба, и основывала это убеждение на его отношении к ней. Такое умозаключение прекрасно характеризует женскую интуицию в целом. «Он не испытывает страсти ко мне, значит, безразличен к женским чарам».
Однако же судья Джилеад, и это является историческим фактом, использовал свое положение, свой достаточно острый ум, свои деньги и все силы, которые удавалось собрать, на поиски молодых и грудастых спутниц. Несмотря на изрядно седую бороду, он добивался успеха там, где ничего не получалось у более привлекательных и остроумных охотников, и лишь потому, что он был серьезен и настойчив. Ну… можно еще упомянуть, что всю моральную вину за аморальную связь он брал на себя. Женщинам это нравилось.
Так вот, миссис Джилеад, его жена с двенадцатилетним стажем вместе с ним подошла к выходной двери и улыбнулась снисходительной насмешливой улыбкой своему невинному бородатому ребенку. Бывало, ей хотелось, чтобы он был более страстным, не таким уж хладнокровным дитятей, но у кого, скажите, есть полная гармония в браке?
— Ты такой ученый, — сказала она сейчас своему мужу. — И так мало знаешь о мире — это очаровательно.
Он легонько мазнул ее по лбу своей двурогой бородой и только сейчас заметил, что она в шляпке — вернее, в голубом берете. Очень эстетично, вполне интеллектуально.
— Куда ты собралась? — поинтересовался судья.
— К тебе в суд.
Он удивленно вскинул брови.
— Думаешь, я пропустила бы слушание по делу мистера Вули? Как плохо ты знаешь женщин!
— Хорошо, — согласился судья Джилеад, не зная, что принесет ему этот процесс.
Зал суда располагался на первом этаже мэрии в Гражданском центре. Все здесь казалось старым, как и свойственно любому судебному помещению. Пахло чем-то муниципальным. Характерный запах государственных учреждений во всех частях этой планеты — смесь запахов цемента, хлорной извести, человеческого пота, пыльных бумаг и ленивого безразличия, запах остановившейся жизни.
Для судьи Джилеада его работа была его работой. Если бы он верил в правосудие, то давно оставил бы скамью. Но он не был плохим человеком. Ближние не вызывали у него ненависти. Напротив. Так что он старался освободить всех, кого приводили на его суд, за исключением обвиняемых в жестокости к детям и животным — вот чего он не переваривал.
Стол судьи располагался на платформе в одном конце зала. Он открыл свою — предназначенную именно для него — дверь и прошел к столу. Его жена уже сидела в середине первого ряда. Участники и зрители процесса также заняли свои места.
Полицейский прокричал что-то, все встали и опять сели, когда сел судья Джилеад. Судья прочитал бумагу, лежавшую перед ним. Взглянул на начальника полиции Уильямса.
— Ну?
— Чарли Уайт, — вызвал Уильямс. Чарли Уайт, запойный пьяница, встал и уставился на судью, а тот скороговоркой зачитал обвинение: бродяжничество, сопротивление при аресте и так далее. Виновен?
— Виновен, — согласился Чарли Уайт.
— Тридцать дней, — решил судья Джилеад. — Условно. Иди домой, Чарли. Твоя верная жена ждет тебя.
— Вот этого я и боюсь, судья, — вздохнул Чарли. Он уже не первый раз представал перед этим судом. — Спасибо, судья, — поспешно добавил он.
— Уходи, — отмахнулся от него судья Джилеад. — Следующий?
Дальше шла такая же мелочевка, и судья всех отпускал. Клерк, полицейские и завсегдатаи этого зала отметили, что настроение у него не такое веселое, как обычно. Может быть, из-за жены, которая сидела прямо перед ним, настежь распахнув глаза, а может, потому, что его беспокоило предстоящее дело Вули.
А Вули тоже свдел в переднем ряду, под присмотром полицейского. Время от времени судья Джилеад поглядывал на него с видом человека, который пытается поверить своим глазам. Они были знакомы много лет. Они принадлежали к одним организациям, включая пожарную команду, но ничто, известное судье о мистере Вули, не могло подготовить его к этому происшествию — скандалу в турецкой бане…
А голова мистера Вули была занята чужими мыслями. Да и как иначе, если он сидел совершенно трезвый. Из мешанины приглушенных голосов мистер Вули случайно выхватил жаркую мысль судьи Джилеада: «Крохотулька не такая уж высокая, не больше пяти футов десяти дюймов…[2] Интересно, ее муж ложится с ней в постель…» Затем Вули услышал мысли жены Джилеада, она была недовольна мягкими приговорами, которые выносил ее муж.
Мистер Вули знал, кого судья называет крохотулькой. И не только знал, но и мысли ее слышал в те ужасные минуты, когда варился живьем в электрической кабине. А неприятностей у Вули в последнее время было так много, что душа его наконец возмутилась. Он решил употребить эту информацию в свою пользу.
— Следующее дело, — провозгласил судья Джилеад. — Э… мистер Вули. — Он будто лишь сейчас обратил внимание на это имя в лежавших перед ним бумагах. — Ну, ну, мистер Вули, — вздохнул судья. Любопытные в зале стали облизывать губы: вот он его сейчас раздраконит, не мелкая ведь букашка попалась. Судья указал своей бородой на высокую фигуру начальника полиции Уильямса. — Кто его арестовал? Здесь не указано.
— Все наши полицейские силы, — сухо ответил Уильямс.
— Вшестером.
— Гм, двенадцать пунктов обвинения, — пробормотал судья, просматривая список. — Появление на публике переодетым в женщину… — Он покачал головой. — Очень серьезно.
— Напротив, — возразил мистер Вули, — очень смешно.
— Голос его прозвучал резко и независимо.
Судья Джилеад, удивленный и задетый, посмотрел на него сверху вниз.
— Вы встанете, — проговорил он, — и не будете обращаться к суду, пока вас не спросят.
Мистер Вули поднялся. Он думал о том, что в его распоряжении есть ключевое слово, можно сказать, слово волшебное. Оно широко распахнет запертые двери, а великие и могущественные люди склонятся перед ним. Слово очень простое — Крохотулька. Ну надо же, взрослый бородатый мужчина называет свою любовницу таким несуразным словом! Женщина, кстати сказать, весьма солидных размеров!.. У мистера Вули было насмешливое настроение. Люди и мир в целом казались ему чем-то презренным. Более того, у него опять было похмелье. Притом весьма неприятное.
Долгое мгновение судья Джилеад смотрел на него с большим достоинством, потом вернулся к бумаге, где перечислялись преступления мистера Вули.
— Сильное опьянение и нарушение общественного спокойствия… — бормотал он, — непристойное поведение… сопротивление при аресте… нападение с нанесением телесных повреждений… — и так далее. — Закончив, он опять обратил взгляд на мистера Вули.
— Джек-Потрошитель, — с горьким презрением проговорил тот. — Или называйте меня Синей Бородой, если угодно.