Два с половиной миллиона в доме — не шутка. Надо будет завтра же развезти долги, оставив двести тысяч на куртку. Или все-таки триста?
Дверь подъезда вырвалась у Фотьева из рук и громко ударила в стену. Снег резанул по глазам.
Ну и метель! Так где же машина?
Это был не «мерседес». А если и «мерседес», то какой-то суперпоследней модели. Нечто матово-блестящее, с серебристыми, таинственно мерцающими окнами… Снег не задерживался на безупречно-обтекаемом капоте.
Федор остановился метрах в трех от машины, не зная, что делать дальше. Этот автомобиль был из какого-то другого мира, из другого измерения. Там, в этом мире, не было места ни Фоть-еву с его потрепанной временем курткой, ни припорошенному снегом измятому мусорному баку, ни теряющемуся в снежных вихрях просторному двору с завьюженными детскими площадками и поломанными качелями.
Розыгрыш какой-то. Довольно глупый, надо сказать. В такую погоду…
Передняя дверца машины открылась, и перед Федором предстала девушка в небрежно наброшенной на плечи пушистой шубке. Снежинки падали на ее длинные темные волосы, свободно брошенные на плечи, и замирали в них крохотными серебристыми звездочками.
— Вы — Федор Александрович Фотьев? — спросила девушка высоким мелодичным голосом.
— Да… Я… — растерянно подтвердил Федор, неожиданно для себя самого добавив по нынешним временам нелепое: — Чем могу быть полезен? — осекся и сконфузился.
— Прекрасно, — улыбнулась девушка и махнула рукой. Автомобиль тут же плавно и совершенно бесшумно утонул, растворился в снежных вихрях. Фотьеву показалось, что машина и с места-то не трогалась. Просто взяла и растаяла, как привидение после третьего крика петуха.
— Мне нужна ваша помощь. Очень! — умоляюще сказала незнакомка. Из огромных глаз ее выплеснулась тревога, и Федор понял, что сделает сейчас все, о чем попросит его эта неземной красоты дева. Все. Чего бы это ни стоило.
— Меня зовут Юния, — плавным движением подняла девушка полусогнутую в кисти руку, и Фотьев, замешкавшись, неуклюже пожал кончики холодных пальцев.
Надо было поцеловать, лапотник!
— Возможно, характер моей просьбы несколько удивит вас… Или даже шокирует. Но я попала в безвыходное положение, и помочь мне можете — только вы!
Говорила она с чуть заметным акцентом. Но не окала, не акала и не смягчала по-украински «г». Должно быть, прибалтийка. Или француженка? Эк меня занесло… Ветер — прямо насквозь. И как ей не холодно без платка? Вернее, без шапочки…
— Почему вы молчите?
Редкие вначале звездочки снежинок на черных, как ночное небо, волосах сбились в густые шаровые скопления и косматые спирали галактик. Сейчас они начнут таять…
— Да-да, я с удовольствием помогу вам. Что я должен сделать?
— Для начала — увести меня куда-нибудь под крышу. А то я скоро в Снегурочку превращусь, — улыбнулась Юния.
Федор начал лихорадочно обдумывать варианты.
Предложить ей пойти в ресторан? И дорого, и пошло. К тому же уже поздно. Правда, в центре наверняка что-то работает до утра, но что и где? А кафешка, что возле ближайшей станции метро и где подают приторно-сладкие коктейли, наверняка уже закрыта… Ага, вот он, выигрышный ход! Частная «Харчевня» на Песчаной, совсем недалеко отсюда. Готовят, говорят, неплохо, работает до часу ночи. Нужно только подняться за деньгами. Да, но оставлять Юнию здесь… А приглашать к себе домой почти незнакомую девушку, пусть и на пять минут, считается неприличным…
— Давайте хотя бы в парадное зайдем, — предложила Юния. — Раз уж вы так нерешительны, — добавила она, улыбнувшись.
— Может быть, поднимемся ненадолго ко мне? Мне нужно… В общем, на пять минут.
— Наконец-то! — засмеялась Юния. И тут же спохватилась: — Но что скажет ваша жена? Это не будет выглядеть неприлично?
— Нет-нет, не беспокойтесь. Мы ведь ненадолго. А жены у меня нет, — поспешил успокоить девушку Федор, отворяя дверь подъезда.
В полутемном лифте они стояли совсем близко друг к другу, и от вкрадчивого запаха духов у Федора слегка закружилась голова. В тусклом свете покрытого многолетним слоем грязи плафона он видел то нежный овал подбородка, то свободно струящиеся по плечам темные волосы, то серый мех шубки. Посмотреть Юнии прямо в глаза Фотьев не решался.
Правду говорят: на красоту, как и на солнце, во все глаза не посмотришь. Это тебе не Вика в порванном халате…
Дверь с до боли знакомой стеклянной табличкой «97» не открывалась.
— Что-то заело. У меня замок повышенной секретности… Оказалось, он просто пытался вставить ключ вверх ногами.
Руки дрожат, как у алкоголика. Как у Лебедева в «Энергичных людях».
Фотьев переступил порог первым, зажег в прихожей свет. Следом вошла Юния.
Правильно по этикету? Или надо было все-таки пропустить ее вперед?
— Вы пройдите пока в комнату. Я сейчас, — засуетился он.
Пыль уже неделю как не вытиралась. Как раз сегодня собирался. Хоть света в комнате не зажигай…
Во взгляде Юнии промелькнуло удивление.
Я сделал что-то не так?
Гостья, повернувшись к Федору спиной, одним изящным движением освободилась от шубки, и он еле-еле успел подхватить ее. Пока Фотьев отыскивал свободный крючок (Господи! И чего здесь только не понавешано! И плащ, и старое пальто, и даже почему-то шорты!), девушка успела пройти в комнату.
Вот копуша! Даже свет ей пришлось самой зажечь! Вообще-то мы всего на пару минут, можно было и не раздеваться. Но раз так… Придется и мне снять куртку. Значит, взять деньги и переодеться во что-нибудь поприличнее. Это я мигом. Да, но гостью на это время все равно нужно чем-то занять. Проигрыватель кое-как фурычит, а вот у телевизора окончательно сел кинескоп. Может, книги? Или какие-нибудь репродукции…
Юния стояла посреди комнаты, боком к двери, и с любопытством оглядывалась по сторонам.
M-да. На столе груда газет и журналов, на стуле — стопка проглаженного, но так и не разложенного по полкам шкафа белья, книжные полки совершенно не в масть остальной мебели. И пыль, пыль, пыль на всех плоскостях. Из-под шагающих сапог…
— Перед вами — квартира одинокого мужчины, жившего, как установили археологи, примерно в конце двадцатого века. Слева, под роскошным шелковым балдахином — пуховая постель, на которой он почивал, прямо — прекрасная библиотека с редкими, в том числе макулатурными, изданиями…
Юния засмеялась, повернулась к Фотьеву лицом, и он, поперхнувшись, прервал экскурсию. Платье на девушке было нежного дымчатого цвета, длинное, почти до пят, и, как туман, полупрозрачное. Лифчик, если он и был, шился, видимо, из той же материи. Хотя при таких формах он, кажется, совершенно без надобности…
Медные монетки сосков явственно проступали сквозь полупрозрачную дымку, и Федор никак не мог отлепить от них взгляд.
— Что-нибудь не так? — встревожилась Юния.
— Нет-нет, все в порядке. У вас очень красивое платье.
Сейчас она спросит: «А я?» — и кокетливо улыбнется. И мне сразу же станет скучно. Несмотря на ее чудесное платье.
— Оно — модное? Такие сейчас носят? — не успокаивалась девушка.
— Очень модное! Супер! Люкс? Отпад!
Юния облегченно вздохнула.
М-да. Ни о какой харчевне не может быть и речи. В таком наряде… Да и зачем, раз она уже здесь? Интересно все-таки, откуда она меня знает и чем я могу ей помочь. Спросить? Вроде невежливо. Дескать, говори поскорее и проваливай…
— Чай, кофе?
— С удовольствием. А то я немного продрогла.
— Вы можете пока полистать какую-нибудь книгу. Или лучше музыку?
— Да, пожалуй. А что у вас есть?
— «Аквариум», «Машина времени», «Перпетуум-мобиле»…
Хлопает глазищами, словно впервые слышит. Но не Шенберга же или Хиндемита ей предлагать?
— Окуджава, Розенбаум, Никитины…
— Да-да, это.
Наконец-то зацепило.
— Что именно? Никитины?
— Нет. Окуджава.
— Сейчас найду. Присаживайтесь пока на кресло, у стола. Там стереоэффект глубже.
Стараясь не смотреть, как Юния усаживается в кресло, Федор перебирал разноцветные конверты.
Ладно, пластинку я сейчас найду. Кофе в банке еще есть. А что потом? Спросить, зачем пришла, и…
— Вы слушайте, а я сейчас… Кофе…
Не поднимая глаз, нелепо повернув голову, Фотьев ретировался на кухню.
Я чувствую себя как солдат, бежавший с поля боя. Что потом, что потом… Не лицемерь? Больше всего тебя сейчас волнует, будет ли это «потом»?
Поставив джезву на конфорку, Федор метнулся к холодильнику.
А в нем зима, пустынная зима… Что это я так рассуетился? Куда спешу? Даже запыхался… Ага, кусочек сыра. И то хлеб. Которого, кстати, нет. Ни ломтика. Зато есть яйца и… Счастье-то какое! Лимон! Как он уцелел? Хоть что-то будет на «прекрасно сервированном столе». А сверху его — сахарком, сахарком, но чуть-чуть. Только чтоб сразу из долек выманить. И чашечки… Где чашечки? Их еще целых четыре оставалось. Беленькие, аккуратненькие, с золотым ободком. От давным-давно отцветшего «Подснежника»…
Юния сидела, обхватив руками плечи.
…Ваше Величество Женщина,
Как Вы решились ко мне? —
спрашивал ее стареющий Булат Шалвович.
Господи! Да это же как раз о нас!
— Холодно здесь, — пожаловалась Юния.
— Это я виноват. Посадил вас перед открытой форточкой. Сейчас… А вы набросьте пока… Вот, вязаная куртка.
Так привычнее. А то головокружение какое-то непонятное началось, и глаза из повиновения вышли.
…О, ваш приход — как пожарище,
Больно и трудно дышать…—
подтвердил Окуджава.
Федор подкатил журнальный столик прямо к коленям Юнии, поставил для себя стул с поломанной ножкой. Спохватившись, поменял его на другой, целый. Принес из кухни джезву, торжественно водрузил ее в центре столика, не забыв керамическую подставку.
— Вы любите с пенкой?
— Да, если она у вас получилась. Думаете, ^офе меня согреет? — засомневалась Юния.