— Выдержка коньяка шесть-семь лет. Если верить этикетке.
— Это для вас шесть-семь. А для меня — сотни на две больше. Только не нужно было вам всего этого знать. Не нужно. Не имею я права разглашать…
Юния вдруг встала. Коричневая куртка соскользнула на кресло. Обогнув столик, девушка подошла к насторожившемуся Федору, наклонилась над ним…
Губы у нее были сухие и горячие. Рука Федора помимо его воли потянулась к чудесным чашам и коснулась одной из них. Тончайшая материя совершенно не мешала ощущать восхитительную упругость и тепло…
В дверь зазвонили — длинно, требовательно, грубо. Юния вздрогнула и выпрямилась.
Федор нерешительно встал, шагнул к дверям.
Сообщники. Решили поинтересоваться, почему девчонка так долго не выносит добычу. Если не открою — красотка закричит и разорвет на груди свое роскошное платье, имитируя изнасилование. Сообщники взломают дверь и, чтобы замять дело, потребуют деньги. Два с половиной «лимона» их явно не устроят, значит, плюс картина. Если открою… Будет то же самое. Цугц-вант. Разве что… Сигнализация! Попробовать снова включить сигнализацию?
— Не открывайте! Это Пахан! Я… Я не хочу…
Федор почувствовал что девушка прячется за его спину, и сразу стал храбрее.
— Кто такой Пахан?
Юния смутилась.
— Мой… Мой отец. Он был категорически против моего визита в прошлое, а я ослушалась.
В дверь позвонили еще раз.
— Не обращайте внимания. Отец сейчас уйдет. Побоится скандала — и уйдет!
Федор стоял посреди комнаты, не зная, что делать. Юния подошла к нему, положила на плечи тонкие руки.
— Ну? О чем ты задумался?
— Боюсь, что буду не в состоянии помочь вам. У меня, правда, есть некоторая сумма денег, но они…
Федор осекся.
Шея Юнии порозовела. Щеки вспыхнули румянцем. Огромные глаза сузились и полыхнули гневом.
— Так вы решили, что я…
Пощечина прозвучала неестественно звонко.
Это потому, что мебели мало и ковров нет. Зато голова перестала кружиться.
Федор погладил ладонью пострадавшую щеку.
Щетина уже отросла. Скоро по два раза в день придется бриться…
Юния стояла перед ним, бессильно опустив руки. Серая дымка вокруг ее груди слегка колыхалась в такт дыханию.
— Мне уже давно за тридцать. Я плачу алименты, и у меня лысина на макушке. Я не банкир, не композитор-песенник и даже не бизнесмен. И поэтому не могу представлять для вас какой-либо долговременный интерес. Откуда вы узнали мое имя и адрес? Зачем вы здесь?
— А без вопросов вы не можете?
Федор улыбнулся. После поцелуя эта фраза звучит несколько двусмысленно. Сказать ей об этом? Да нет, не стоит. Хватит и одной оплеухи. Но с этой комедией пора кончать.
— Ну что ж, не хотите?.. Тогда будете отвечать на вопросы в другом месте.
— Алло, милиция? Запишите вызов…
Юния подлетела испуганной птицей, нажала на клавишу.
— Не надо? Мне нельзя иметь дело с милицией! Я скажу, скажу… Не думала, что вы такой. Впрочем, ничего странного.
Каждый человек — продукт своей эпохи. Очень редко кому удается продвинуться вперед.
Юния круто повернулась, пошла к журнальному столику.
«Идет она пленницей ритма, который настичь невозможно»… — некстати вспомнилась Федору строка стихотворения.
— А вы? Не продукт? — разозлился он.
— Да, и я тоже. Но эпоха у нас — другая.
— Какая же, интересно? Развитого коммунизма?
— Эпоха любви.
Набросив на плечи курточку, Юния села в кресло и начала медленно покачиваться в нем. Влево-вправо, влево-вправо…
«Курточка — это хорошо. А то все мои бастионы рухнут сейчас один за другим».
— У кого это — у вас?
— Ну… Скажем, у будетлян.
— Это нация такая или секта?
— По отношению к вам — и то, и другое.
— К вам — это ко мне лично?
— Нет, не к тебе. Ко всем вам, жителям двадцатого века. Вы разобщены и не доверяете друг другу. Клянетесь в вечной любви — и тут же изменяете любимым. Превозносите бескорыстие, но все продаете и покупаете. А самый ходовой товар — молодость и красота. Налейте мне коньяку. Человек перестал развиваться как биологический вид, — продолжала Юния, наблюдая, как Федор наполняет рюмку. — Ваши красивые женщины не рожают детей. Ваши талантливые мужчины женятся на дурнушках. Вероятность того, что предназначенные друг для друга мужчина и женщина оставят потомство доведена вами практически до нуля! Скорость эволюции вида Хомо сапиенс, и без того невысокая, упала на порядок и продолжает уменьшаться!
Федор пожал плечами.
— Человек как биологический вид достиг своей вершины и перестал эволюционировать. Начал, наоборот, природу приспосабливать к себе. Об этом написано во всех учебниках. Ну и что?
— Достиг вершины? — засмеялась Юния. — И все теперь красивы, умны и счастливы?
— Нет, конечно, при чем здесь это…
— При всем. Для того, чтобы род человеческий развивался и становился совершеннее, нужно, чтобы дети рождались только у по-настоящему, по вашим меркам — безумно любящих друг друга мужчин и женщин. Только тогда их дети будут красивы и талантливы. Только тогда люди будут счастливы. Это и означает — эпоха Любви.
— Но у нас тоже… Никто не мешает…
— И поэтому вы — одинокий мужчина конца двадцатого века? И чуть ли не каждый третий ребенок — полусирота? Мешает, еще как мешает!
— Что именно? Может, вы знаете? — ехидно поинтересовался Фотьев. — А то наши социологи уже сколько лет над этим головы ломают, а так ничего путного и не посоветовали.
— Да все, все мешает! Весь ваш образ жизни! Необходимое условие любви — генетическая целесообразность, достаточное — родство душ, и человек безошибочно находит оптимального для себя партнера противоположного пола. Но! Если он есть среди его знакомых! А у вас такое случается чрезвычайно редко. И поэтому все решает расчет: красивая-некрасивая, перспективный-неперспективный. Да кто у нее родители, и сколько у них этих… денег.
«Неправда! — хотел закричать Федор. — Я ни на что не рассчитывал, когда женился!»
Но не закричал.
«Юния права. Я не интересовался обеспеченностью Викиных родителей. Но… Но и не в приступе безумной любви женился. Рассчитывал, конечно. Пусть, думал, Вика и не красавица — зато без особых претензий, пусть не блещет умом — зато чистюля и хорошо готовит. М-да… Все расчеты оказались ошибочными, с точностью до наоборот. Вика, правда, не стала ни красивее, ни умнее. Зато во всем остальном…»
Щелкнув, остановился диск проигрывателя.
— Что же вы молчите? Не согласны? — нарушила паузу Юния.
— А разве бывает по-другому? У вас — не так?
— Совсем не так. После того, как процедура расшифровки генотипа человека была полностью автоматизирована и сокращена до нескольких суток, после того, как научились моделировать… вернее, предсказывать отдаленные последствия взаимодействия генотипов…
— Наступила Эпоха Любви?
— Мы так считаем.
— Я что-то не пойму, как свободная любовь связана с генотипом.
— Свободная любовь? Что вы под этим имеете в виду?
— Ну… — замялся Федор. — Когда никакие условности не ограничивают…
— А… Понимаю. Это и есть ваш идеал, — печально сказала Юния.
— Нет, ну почему же…
— Я хотела сказать — ваш мужской идеал любви. То есть чтобы ни за что не отвечать.
— Да нет, это совсем разные вещи! — смутился Федор. — Я не против ответственности. Но не каждый же раз она должна наступать. Значит, и вам не удалось пробиться в царство свободы!
— Наш выбор ограничен только нашими внутренними установками. Никаких внешних ограничений нет. Мы полагаем, что это и есть то, что вы называете «царством свободы».
— Тогда я ничего не понял. Как это выглядит на практике?
— Об этом долго рассказывать.
— А вы коротенько, на доступном моему пониманию примере.
Юния взяла чашку с кофе. Пять перламутровых звездочек соединились на тоненькой фарфоровой ручке в «Северную корону».
— Говорят: «Бесполезен, как остывший кофе». Давайте я новый заварю, — предложил Федор.
Вместе с джезвой и обеими чашечками он удалился на кухню.
Ишь ты, «будетлянка»! Забавно лепит. Хотя платье у нее и в самом деле… ненашенское. Да и машина, которая ее привезла, необычная.
Кофемолка взвыла, как циркулярная пила.
Так что же делать-то? Может, все-таки выставить ее за дверь? Немыслимо. Из-за чего, собственно? Только из-за того, что давно коньяка не пил?
Федор вернулся в комнату, разлил кофе по чашкам. Юния подняла рюмку.
— Я предлагаю выпить за Любовь. Настоящую, чистую, не зависящую ни от каких внешних обстоятельств!
Сделать еще глоточек? Ма-а-аленький…
— Да пейте, пейте! Или вы против такой любви?
— Я же говорю, у меня что-то не идет сегодня. — Федор поспешно поставил рюмку на столик. У него снова закружилась голова. Более того: едва он разжал пальцы, как рюмка взвилась под потолок, сделала круг под люстрой и спикировала прямо к его губам.
— Пейте же! — услышал он повелительный голос. — Мужчина вы или нет?
— Вообще-то да, — пролепетал Федор, отпихивая рюмку и закрывая рот ладонью. Стул, на котором он сидел, вдруг оторвался от пола и, покачиваясь, поплыл к окну.
Как же он не опрокидывается без акселерометров? Быть такого не может. Значит, сейчас грохнется. Кофе! Быстрее — кофе! Ух, горячущий…
Разгневанный стул затрясся, норовя сбросить седока.
— Что с вами? Вы глушите кофе, как водку!
Федор поставил опустевшую чашечку на столик. Юния отпустила его плечо и вернулась на свое кресло.
— Сам не знаю. Переутомление, наверное. Вы тоже пейте кофе, а то опять остынет. Так что у нас там с любовью? На доступном примере?
— Практически это выглядит так. Мужчина, решивший вступить в брак, сдает на расшифровку генотипа крошечный кусочек своей кожи. То же самое делают пожелавшие выйти замуж девушки. После этого гипертранспьютер высчитывает наиболее благоприятные варианты. И вот в каком-нибудь живописном месте, в горах или на берегу моря начинается Мистерия Любви. Пятьдесят-семьдесят девушек и столько же мужчин полтора-два месяца проводят вместе. Устраивают всевозможные соревнования, конкурсы, танцы. Проводят викторины, диспуты, отправляются в этот, как его… Ну, когда вся