— А что, изобретатели все такие скромные? «Как ее отец!» — передразнила она.
Одеяло соскользнуло с точеного плеча. Обнажились упругие груди с темными монетками сосков. Федору снова захотелось прижаться к ним губами. Он привстал, Юния откинула назад голову…
Под утро Федору приснился сон. Словно бы он лежит голый на полу в своей комнате и прислушивается к тому, что происходит внизу. Но квартира его почему-то не на седьмом, а на первом этаже, ниже — только подвал. И там, в сырости и темноте — Юния. В городе наводнение, подвал захлестывают волны, и он лихорадочно прикидывает, как бы разобрать пол и вытащить Юнию наверх. Но под линолеумом — бетонная плита, и нужно бежать в обход, а дверь подвала заперта, и ключ у дворничихи. Да и где она, эта дверь, Федор толком не знает. Кажется, возле второго подъезда. Юния что-то кричит снизу, из подвала, но Федор никак не может разобрать, что. Понятны только два слова: «волны времени», и он должен как-то помочь ей, срочно что-то сделать, но что именно — он никак не может сообразить. И вдруг до него доходит: это не вода (да и откуда ей взяться среди зимы?), а Время захлестывает подвал, и волны Времени сейчас унесут Юнию в открытое море Будущего… Федор, в тоске и ярости, начал бить по линолеуму кулаками и что-то кричать. От этого крика и проснулся.
Юнии рядом не было. Одеяло съехало, кожа покрылась пупырышками. Федор укутался чуть ли не с головой и начал прислушиваться, не гремит ли на кухне посуда и не скворчит ли яичница — на большее рассчитывать не приходилось. Но, прислушиваясь, он уже понимал, что делает это напрасно и что в квартире, кроме него, никого нет.
Подушка слабо пахла духами. Чувство невосполнимой утраты, испытанное во сне, снова захлестнуло Федора. И, прижав к груди подушку, он вдруг застонал, завыл, заскулил как пес, брошенный хозяином. Когда к глазам подступила влага, Федор, стиснув зубы, замолчал.
Не хватало еще разреветься. Подумаешь, ушла…
Отыскав взглядом будильник, Федор долго вглядывался в циферблат. Стрелки «Севани» вытянулись в прямую, почти вертикальную линию.
Полдвенадцатого или около шести? Дня или вечера? Хорошо, что сегодня суббота…
Сквозь шторы сквозил зимний холодный свет.
Значит, день.
Федор встал, с трудом оделся и, совершив почти подвиг, заправил постель. Открывая двери в туалет и ванную, он каждый раз надеялся, что они будут заперты изнутри. Хотя и понимал, это невозможно.
Контрастный душ несколько взбодрил Федора. Но его тело по-прежнему было легким, словно пушинка, и столь же немощным.
Нужно что-нибудь съесть. Глазунью соорудить.
На кухне Федор побывал только затем, чтобы окончательно убедиться: Юнии нет. Завтракать ему совершенно не хотелось.
По пути в комнату Федор задержался перед вешалкой.
Может, она за почтой поехала? Взяла ключик от ящика…
Но шубки Юнии на вешалке, конечно же, не было.
Уехала. Умчалась, улетела в свою Будетлянию. И никогда уже не вернется. Надо бы прибрать в квартире. Хотя бы разбитую рюмку выбросить. Замести следы ночного кутежа…
Раздвинув шторы, Федор стянул с тарелки засохшую, заплаканную корочку сыра. Она заскрипела на зубах, и он вдруг понял, что страшно голоден.
Что-то еще надо было сделать. Ах да, рюмка…
Ко многим пятнам на половике, заменявшем Федору палас, добавилось еще одно, но осколков на полу не было.
Ишь ты, и это успела… Лучше бы завтрак догадалась приготовить. И не уходить…
На глаза Фотьеву попался хрустящий конверт, грубо склеенный из желтой почтовой бумаги. Бесконечно давно, целую жизнь назад он получил послание товарища Победимского. И не внял ему…
Федор перечитал письмо раз, потом другой.
Значит, одно из распространенных лекарств. В виде крупинок белого цвета. Два-три дня не помнят или навсегда забывают, что с ними произошло в эти два-три дня? Неоднозначность тут у вас, товарищ Победимский! И название лекарства вы не приводите. Мнемофаг оно называется, мнемофаг! А еще в нем тонизатор…
Федор нервно рассмеялся.
А может, будетлянка не так уж и далека? Сидит сейчас на коленях у своего пахана, рассматривает картину, и оба они смеются. А на полу — раскрытый кейс. Картина очень хорошо в него вмещалась…
Нужно было встать, открыть шкаф и сразу же заявить в органы милиции. По указанному телефону. Хотя можно звонить и так, не проверяя наличие отсутствия.
Федор представил Юнию на скамье подсудимых, между двумя милиционерами… в дымчатом полупрозрачном платье… И себя, стоящего за конторкой… или где там стоят свидетели… И вместо того, чтобы открыть шкаф, подошел к журнальному столику и налил себе коньяку.
В ее рюмку, между прочим. Древний порочный напиток. А рюмочка-то… тщательно протерта. И полотенце на спинке кресла оставлено. Я его с кухни не приносил.
В дверь позвонили — длинно, требовательно, резко.
Федор поперхнулся, но коньяк допил и даже закусил размяг-шей и потускневшей долькой лимона.
«А может, это Юния?» — мелькнула на мгновение сумасшедшая мысль и тут же угасла.
Ключ в замке не поворачивался.
Да не заперто же, балбес! Иначе как бы она ушла? Через форточку?
— Разрешите войти? — вежливо спросил молоденький лейтенант милиции. На его серой шапке бисером блестели крохотные капельки.
Значит, на улице по-прежнему идет снег.
— Пожалуйста.
Пропуская лейтенанта в комнату, Федор на мгновение увидел себя в зеркале. Всклокоченные пряди волос вокруг лысины, щетина на подбородке, мешки под глазами… Б-р-р-р!
— Присаживайтесь, пожалуйста, — вежливо указал он на стул. Сажать гостя в кресло, в котором сидела Юния, ему не хотелось.
Кажется, говорить «садитесь» у них не принято? Или это у рецидивистов такое табу?
— У вас вчера были гости? — спросил лейтенант протокольным, без тени любопытства, голосом.
— Это имеет какое-то отношение к делу, по которому вы пришли?
— Самое прямое. Мы могли бы, конечно, вызвать вас к себе, но это долго, и чтобы зря людей не пугать… Позвольте представиться: участковый инспектор, лейтенант милиции Новиков. Вы получили письмо службы обеспечения охраны?
— Какое письмо?
— Ну как же, как же… Его всем абонентам разослали, — укоризненно покачал головой лейтенант, и Фотьеву стало стыдно.
— Письмо, письмо… Что-то было такое. Это насчет лекарства и дорогого коньяка?
— Вот-вот, — обрадовался инспектор и покосился на бутылку.
— И какое же лекарство они добавляют в спиртной напиток владельцу-нанимателю?
— Зачем вам это знать? Что, есть квартирка на примете? — осклабился участковый.
— Да нет, я так, из любопытства.
— Скажите… Вы помните, что вчера с вами произошло?
— До конца жизни не забуду.
Инспектор разочарованно вздохнул и откровенно уставился на журнальный столик.
— Так все-таки… У вас были гости? — спросил он с ударением на слове «были».
— Это мое личное дело, — резко ответил Фотьев. — Я по чужим квартирам не шастаю, но и гостей своих не закладываю.
— Вы, конечно, вне подозрений, — спокойно сказал участковый. — Дело в том, что эта преступная группа… В общем, по имеющимся данным они пытались вчера ограбить квартиру в вашем подъезде. Мы пытались взять их «на горячем», но был сильный снегопад, и их «тойота»…
— Как, как вы сказали?
— «Тойота». Последняя модель. Она как сквозь землю провалилась!
— Очень обтекаемая, каплевидной формы и с таинственно мерцающими окнами?
— Вот-вот! — оживился участковый. — Вы что, видели ее?
— Да… По телевизору. Репортаж с автомобильной выставки недавно показывали. На прошлой неделе.
Лейтенант усмехнулся.
— Очень содержательная у нас с вами беседа получается, товарищ Фотьев. И все-таки… Проверьте, пожалуйста, все ли ваши ценные вещи на месте. Золото, драгоценности, деньги? Антиквариат, меха, импортная аппаратура?
Федор медленно обвел взглядом комнату — продавленный диван, обшарпанный платяной шкаф, полки с книгами — и красноречиво посмотрел на инспектора.
Лейтенант, пройдя глазами тот же маршрут, спокойно сказал:
— Ну, ради чего-то ставили же вы охранную сигнализацию! Единственную, кстати, в подъезде. Проверьте, пожалуйста, я вас очень прошу. Может, мне лучше пока на кухню выйти?
Ишь ты, какой деликатный! А может, тебе лучше выйти за дверь? И не пока, а насовсем?
— Да нет, не нужно. Мне проверять нечего. Была у меня, правда, одна картина. Но вчера я ее…
Скрипнула дверца шкафа.
— Что вы вчера? — насторожился участковый.
— Спрятал в шкаф. Для надежности, — сказал Федор хриплым голосом. — Здесь она и лежит, — показал он лейтенанту сверток. Потом, прикрывшись дверцей шкафа, щелкнул замочками кейса.
— Была у меня еще некоторая сумма денег… Семизначная! — многозначительно сказал он.
— И что? Да говорите же!
— Таковой она и осталась.
Вытащив кейс на свет божий, Фотьев на мгновение приоткрыл его, чтобы инспектор мог увидеть две банковские упаковки.
— Значит, у вас все в порядке? — разочарованно спросил лейтенант. — Чем же вы так огорчены?
— Я? — искренне удивился Федор. — Ничуть. Вам показалось.
— Ну что же, очень рад за вас. Странно, странно, — пробормотал он, вставая. — Мы точно знаем, что кто-то из «тойоты» побывал в вашем подъезде.
— Может, они в какой-то другой квартире работали?
— Вряд ли. Преступники, как правило, выбирают самый простой и надежный вариант. Где нет сигнализации, берут ценности днем, когда хозяева на работе. Отмычкой или, кто понаглее, фомкой взламывают дверь.
— А вы уверены, что на этой «тойоте» разъезжают преступники? Ее же и без номера отыскать — проще пареной репы.
— Нас это тоже удивляет. Но так показал свидетель, единственный, у которого не полностью отшибло память. Очень красивая, говорит, девушка была. И культурная. Он по профессии композитор, так она часа два с ним о музыке трепалась, пока не поймала момент подсыпать лекарство и вырубить его. Но он язвенник, пил мало, вот и вспомнил кое-что. Ну что же, извините за вторжение. И большое спасибо за помощь. Номер машины вы, кстати, не запомнили?