Дверь распахнулась — от нее в обе стороны брызнули подслушивающие придворные.
Егор подумал, что постепенно теряет связь со здравым смыслом. Даже обычные здесь сочетания утрачивали смысл, как только ты произносил их вслух: император Павел и Дантес, убивший Пушкина, собираются обедать в зале ожидания Киевского вокзала…
Император с трудом переставлял ноги. Гвардейцам было нелегко, но они терпеливо тащили тушу через зал, где был накрыт стол.
Стол был страшно длинным, как перрон. Вдоль него, не садясь, стояли десятки придворных. Ждали императора.
Велосипедисты протащили императора к торцу стола.
Император опустился в красное высокое кресло.
Не говоря ни слова, он оглядел стол. Как поле битвы. Было слышно, как вразнобой дышат старческие глотки.
Император обозревал блюда и миски, стоявшие перед ним. Егор удивился. На блюдах, в тарелках и мисках лежали продукты, которых здесь, казалось бы, и лежать не должно. Почему, высунув из петрушки рыло, лежит на блюде небольшой осетр? Откуда взялся расколотый пополам, алый внутри арбуз? А грозди бананов? А тонко порезанный батон?
Все эти яства громоздились перед императором, а дальше по столу блюд и тарелок становилось все меньше, и пища на них была все скуднее. В дальнем конце стояли лишь стаканы с пустой водой.
После того как император уселся и сделал знак садиться остальным, Дантес провел Егора и Люську в голову стола. Люську посадили рядом с императором по правую руку, а Егору досталось место подальше, но далеко не самое последнее — на блюдце перед ним лежали кучкой шпроты, дальше из плетеной хлебницы торчали сухари.
Люська попыталась было рвануться за Егором, но император придержал ее за руку и сказал:
— Садись, садись, не пропадет твой Егорушка. Ты там удобно устроился, молодой человек?
— Спасибо, — ответил Егор.
— Надо говорить: спасибо, ваше величество.
— Спасибо, ваше величество.
— Молодец. Ты, конечно, не возражаешь против того, что я намерен влюбиться в твою подружку?
— Не знаю, ваше величество.
— Для начала будем ее откармливать. Благо у меня есть возможности.
— Не возражаю, — ответил Егор. Что он мог еще ответить?
— Не торопитесь с выводами, — произнес старик в черном пиджаке, который руководил приемом у императора. Он сидел рядом с Егором. — Я мог бы тоже затаить оскорбление в душе, потому что лишился своего привычного места, рядом с его величеством. Он нашел себе новое развлечение. Но сколько пройдет времени, пока он превратит девочку в послушную тупую свинку, — один бог знает.
— А зачем он хочет ее откармливать? — спросил Егор, боясь услышать что-то страшное.
— Нет, не думайте, — криво усмехнулся старик, — его величество не кушает младенцев. Он вполне цивилизованный монарх. Но его величество полагает, что может продлить свое благородное существование еще лет на пятьсот, если у него будут молодые любовницы. А молодых любовниц остро не хватает. Просто катастрофа какая-то.
— Но она же еще совсем девочка!
— Вот поэтому ее и будут откармливать, — сказал старик, и они замолчали, глядя, как император накладывает куски семги на тарелку Люське. И что-то воркует. Люська затравленно поглядывала на блюдо и послушно совала в рот куски рыбы.
— А откуда здесь рыба? — неожиданно для себя спросил Егор.
— В некоторых реках обнаруживается рыба, — рассеянно соврал старик, не отрывая взгляда от императора. — И раки. И улитки. А крупные муравьи — сущее бедствие. Мы также едим крыс — они тоже ничем не питаются, хотя грызут все, что попадает им в зубы… Если бы не крысы, наш мир бы не обновлялся.
— Я не понимаю.
— Конечно же, не понимаешь. Но они уничтожают следы старых домов, чтобы освободить место новым.
— А вы кто были раньше? — спросил Егор.
Он спрашивал, разговаривал, но не мог оторвать глаз от Люськи. Та чувствовала взгляд Егора и украдкой поглядывала на него.
— Вы обо мне могли не слышать, — произнес старик. — Я был генералом, командовал дивизией под Бородином. За это получил орден Красного Знамени. Моя фамилия Кюхельбекер.
— Как же я могу вас не знать! — Егор обрадовался вдруг Кюхельбекеру, как старому знакомому. — Я про вас в школе проходил. Вы же были другом Пушкина, вы вместе с ним в лицее учились.
— Неужели меня кто-нибудь помнит? — спросил старик. — Я же чуть не сгинул в просторах Сибири.
— Ну уж не надо! — возразил горячо Егор. — Вы — наш любимый прогрессивный герой.
Егор, конечно, преувеличивал, но хотелось сделать приятное старому человеку, даже если он тронулся от старости.
— О чем вы там шепчетесь? — загремел император. — Не успел приехать и уже плетешь заговоры?
— Нет, ваше величество, я только представился молодому человеку.
— И что же он рассказал? Вас помнят? Вам ставят памятники?
— К сожалению, нет, ваше величество, — ответил старик.
У старика было приятное усталое сухое лицо со спрятанными в глубоких глазницах скорбными глазами. Он был похож на исхудавшего отшельника.
— Поднимем бокалы, — призвал император, — за нашу новую подругу, за милую барышню Люси! Маркизу Люси!
Император захохотал. Старик поморщился.
— Еще этого не хватало, — тихо сказал Егор.
— Мне это тоже отвратительно, — согласился с ним Кюхельбекер. — Но мы с вами не можем остановить потопа.
— Надо бежать, — сказал Егор.
Вокруг придворные вставали и протягивали в сторону императора стаканы и рюмки, наполненные чистой водой. Грязная рука мелькнула рядом, подцепила шпротину и исчезла.
— Никуда вам не убежать, — возразил бывший декабрист.
— Но ведь Земля круглая, — стоял на своем Егор.
— Вы смешной мальчик, — ответил Кюхельбекер. — Наш мир не так прост, как вам может показаться. А император — не просто надувная кукла.
Император снова заставил всех за столом подняться и выпить воды, теперь за здоровье покойной императрицы.
Егор обратил внимание, что много народу стоит за спинами пирующих — это были те, кому не хватило места за столом. «Наверное, они мне завидуют, — подумал Егор, — им кажется, что мне повезло, раз я приближен к императору».
— После обеда не уходи, — сказал Кюхельбекер. — Мне надо с тобой поговорить.
— Хорошо. А что будет с Люськой?
— Она пойдет переваривать пищу, — объяснил старик. — Я думаю, что ей подберут неплохую комнату с мягкой постелью и придадут двух сторожей, чтобы берегли от всяких волнений.
— Но она хочет быть со мной.
— Она сама не знает, чего ей хочется. Не забудь, что ты у нее — только замена счастья и безопасности. А ведь она — оторванный листок, и, если отыщется другой сук, к которому можно приклеиться, она тебя бросит.
— Я ей не навязываюсь. — Егор был покороблен этими словами Кюхельбекера. И еще декабрист, борец за свободу! Не может понять, что ребенка надо оберегать.
— Только не говорите мне, — поморщился старик, — что Люси нежное создание и ее нужно оберегать. Она самая обычная маленькая женщина и вскоре с наслаждением будет тиранить мужчин.
— Ей только двенадцать лет!
— Жены фараонов и турецких султанов в двенадцать лет хозяйничали при дворе.
— Пускай она сама скажет, — возразил Егор.
— Эй, Егор! — крикнул император. — У тебя найдется после обеда полчасика поговорить со старым царем?
Егор бросил взгляд на Кюхельбекера. Тот кивнул.
— Разумеется, — сказал Егор. — Разумеется, ваше величество.
Тут поднялся Дантес и произнес тост за здоровье императора.
— Вы были раньше знакомы? Там? — неожиданно для себя спросил Егор у Кюхельбекера.
— Нет, я был арестован до того, как этот мерзавец появился в Петербурге. Я бы грудью заслонил Александра. Сашу Пушкина. Я звал его Сашей. Он меня — Кюхлей.
— Чудо, — сказал Егор, — что я с вами за одним столом сижу.
— К сожалению — трезвая реальность. С сумасшедшим тираном, бесправными низами и безнадежно слабой интеллигенцией.
— Но надо что-то делать!
— Вот именно! Я тут нашел несколько любопытных людей. Но не уверен, не являются ли они самозванцами. Один называет себя Кантемиром. Есть у нас граф Аракчеев. Вон там сидит.
Граф Аракчеев оказался высоким сухим джентльменом в милицейском мундире, увешанном множеством ветеранских значков.
— А Чапаева у вас нет? — спросил Егор.
— Ах, молодой человек, — сказал Кюхельбекер. — Вы еще не вжились в наш мир. У нас свои законы, свои обычаи, свои развлечения. Борьба с тиранами входит в их число. Есть Чапаев. Но сюда он не придет. Он с ветеранами.
Врет, вдруг понял Егор. Неизвестно как, но понял наверняка. И про Кюхельбекера врет, и про заговор, и, конечно же, про графа Аракчеева. Зачем только — непонятно.
— Может, вам было бы лучше вернуться? — спросил Егор. — Вернуться домой?
Старик засмеялся, и в смехе было слышно, какой он старый.
— Вряд ли кто-нибудь здесь захочет расстаться с бессмертием.
— С таким вот бессмертием?
Они встали, потому что кто-то сказал еще один тост и надо было подняться, чтобы чокнуться бокалами с водой.
— Я готова убить эту девчонку! — прошипела сидевшая напротив женщина в бархатном платье, которое было ей очень велико, и потому женщина казалась сбежавшей из шкафа вешалкой. Тем более что лицо у нее было размытое, с мелкими чертами, которые невозможно запомнить.
— Потерпи, — ответил граф Аракчеев, — и не надо шуметь. Здесь всюду уши.
— Пища — редкость, — объяснил Кюхельбекер. — Получение пищи — мощный стимул к заговорам. Равенства не бывает, молодой человек. Всегда кто-то пьет воду, а кто-то кушает пачули.
— Что кушает?
— Ты этого не знаешь, в твое время пачули вывелись. А в моей молодости в каждой речке плавали.
Император поднялся и громко сказал старику:
— Вилли, отведешь девчонку в покои номер два. Будешь выводить ее на кормежки и прогулки. Ежедневные проверки, контроль. Затем решу, как поступить.
Император показал толстой лапой на громадные песочные часы, стоявшие на полке над его головой. Раньше их Егор не заметил.