— Хотя, — сказал Аларик, — перед тем, как свалиться в кровать, я наверняка побывал в туалете.
— Да-да, — подтвердила Йерда, — но я все время ждала тебя у двери. Ты едва мог самостоятельно передвигаться, кутила ты этакий!
Они нежно улыбнулись друг другу. Но у Кристера был в запасе еще один вопрос.
— Правда ли, что вы, господин Гуннарсон, потеряли свой маленький прекрасной работы карманный хрустальный флакончик?
— Нуда, к сожалению, это правда.
Аларик получил этот флакончик по наследству и очень дорожил им. Обычно флакончик стоял на комоде в гостиной, и там же он находился в прошлое воскресенье, когда молодежь собралась у них и все пили кофе. А вечером — исчез.
— Молодежь? А кто же там был?
— Хедвиг и Виви Анн, и Турвальд, и Йерк.
— Кто-нибудь из них мог стащить флакончик?
— Да-а, — ответила Йерда. — Кто угодно мог, пожалуй, это сделать. Но зачем кто-то из этих стал бы это делать?
Кристер не стал ничего объяснять. И вообще, ни слова больше о хрустальном флакончике Аларика не было сказано, пока мы не вернулись в пять часов в дом тети Отти. Там нас ожидало сообщение о том, что Кристеру нужно позвонить в лабораторию судебной медицинской экспертизы.
Он позвонил и стал слушать и записывать то, что ему говорили. Лицо его приобретало все более сконфуженное выражение. И когда он положив наконец телефонную трубку, рассказал мне, в чем дело, я от всего сердца разделила его изумление.
— Анализ содержимого на дне флакончика Аларика ясен. Большая часть — вода… вообще-то вода дождевая, которую, надо понимать, пытались выплеснуть из флакончика в какую-нибудь бочку с водой. Но эти флакончики прополоскать не так-то легко, и там имеются также разбавленные остатки другой жидкости.
— И?..
— Это — грибной яд. И наш лаборант клянется, что речь идет главным образом о сморчках. Но ядовитый сморчок — гриб весенний, а сейчас у нас на дворе уже давно август.
Глава девятая
— Яд сморчка в жидкой форме. Весенние сморчки в предосеннем месяце августе…
Еще произнося эти обескураживающие слова, Кристер Вийк снова потянулся к телефону. Мало-помалу я поняла, что тот, кто на этот раз прочитал несколько длинных лекций на другом конце провода, был эксперт по судебной медицине доцент Альгрен. Кристер задавал вопросы и записывал ответы, спорил, и термины, такие, как мускарин, атропин, распад крови и серная кислота постепенно заполняли его крохотную записную книжку. Закончив, он несколько раз кивнул головой и пробормотал:
— Правильно! Все правильно!
Но мне уже надоело то, что я ничего не понимала.
— Что правильно? Неужели Алырен обнаружил яд сморчков в желудке Адели Ренман?
— Нет, все не так-то просто. Во-первых, еще не совсем ясен результат вскрытия, а во-вторых, создается впечатление, что именно яд сморчков чрезвычайно сложно обнаружить в организме человека. Яд состоит из серной кислоты, и только благодаря самым последним достижениям аналитической химии лаборатории удалось установить его наличие в содержимом на самом дне хрустального флакончика. Алырен снова попытался сделать анализ мочи и содержимого желудка теперь, когда ему известно, что надо искать.
— А если — ошибка?
— Это, вероятно, не играет столь большую роль. Серную кислоту обнаружить трудно, но симптомы, который она вызывает, совершенно характерные. От шести до десяти часов после приема начинаются рези в животе, тошнота, боли и рвота, затем — слабый и учащенный пульс, удушье и судороги. Этот яд отравляет кровь, что приводит к распаду красных кровяных телец, и это, в свою очередь, вызывает пожелтение кожи и белков глаз. Аль-грен как раз констатировал такую желтизну у трупа.
Я с содроганием вспомнила устрашающе-желтое лицо умирающей Адели и сказала точь-в-точь, как недавно Кристер:
— Да. Правильно!
Затем в памяти навязчиво всплыла другая картина, и я быстро добавила:
— Но глаза ее были потрясающе странными в субботнюю ночь, когда она собиралась сразиться в бокс с Осборном. Тогда я обратила внимание не на белки ее глаз, а на сами зрачки… расширенные и экзальтированные настолько, что глаза стали неестественно черными. Это тоже из-за яда сморчков?
— Нет, — медленно ответил Кристер, — и максимально расширенные зрачки и похожее на опьянение состояние берсеркера больше напоминает об отравлении атропином. Но лаборант объяснил также и это. Во флакончике Аларика сохранилась, главным образом, серная кислота. Но там был также известный процент мускарина и ядовитого алкалоида, обладающего таким же воздействием, как атропин. И лаборант убежден, что оба эти яда извлечены из других грибов, пользующихся весьма дурной славой, а именно — из оранжевых мухоморов.
— Чем больше фактов я узнаю, тем меньше понимаю, — недовольно сказала я. — Почему нельзя довольствоваться либо сморчками, либо мухоморами? Каждого их них, вероятно, достаточно для того, чтобы лишить людей жизни. Неужели так уж необходимо все осложнять?
— Вероятно, — сухо заметил Кристер, — это человек хотел увериться вдвойне в эффекте своих действий.
— А Хедвиг никогда не упоминала о том, что Йерк Лассас был весьма сведущим знатоком грибов? — добавил он.
— Да-а! Ты думаешь?
— Я думаю, что это как раз тот господин, с которым мне необходимо немного побеседовать. Где он живет?
— Понятия не имею. Но Мета, быть может, знает.
Мета знала лишь, что он жил в домике, принадлежавшем Аларику Гуннарсону, и, стало быть, мы второй раз в один и тот же день проследовали к крестьянской усадьбе.
Кристер сказал Йерде, зачем пришел.
— Значит, вы хотите встретиться с Йерком? — голос Йерды снова обрел присущую ему веселость. — Да, он живет в нашей старой непревзойденной лачуге — через дорогу. Это совсем недалеко отсюда.
— А кто он, собственно говоря, этот Йерк Лассас?
Аларик, стоявший рядом, быстро взглянул на него и коротко ответил:
— Это чертовски славный парень!
— Он из здешних мест?
— Не-ет. Он… он…
Он покосился на жену и она тут же вмешалась с обычной своей разговорчивостью:
— По правде говоря, я здесь — единственная, кому что-нибудь известно о Йерке, но, должна сказать, даже я не так уж много знаю о нем. Дело в том, что я была уже однажды замужем — за братом Йерка. Мы жили в Эльвдалене и Йерк иногда бывал у нас летом. Тогда он ходил в школу и был очень смышленым, прилежным и начитанным, но вместе с тем необузданным и строптивым. Всегда делал то, что считал нужным. Хотя он сдал студенческие экзамены с хорошими оценками, продолжать учебу не захотел, а начал изучать садоводство. Да, затем в тридцать шестом году мой супруг умер, и я снова переселилась в Ронсту, и потеряла мальчика из виду. Но слышала, однако, через наших знакомых в Далекарлии, что он — непоседа и перепробовал множество занятий: работал в газете, писал картины и рубил лес, фотографировал. А позднее, в один прекрасный день подался в Америку. Клянусь, я удивилась, когда он вынырнул здесь на Троицу. Он как раз вернулся домой из Штатов, а родители его, да и все братья и сестры, умерли, и ему надо было где-то пожить, пока он не надумает, как устроить свое будущее. Домик у нас был свободен, так что он смог там приютиться…
— Лучше пусть он там живет, — откровенно и бестактно ввернул Аларик, — чем сдавать эту лачугу какому-нибудь скандалисту-стокгольмцу. — И упрямо повторил: — Йерк — чертовски славный парень!
Но Йерда кое-что добавила к оценке Йерка.
— Да, он славный, ничего не скажешь, но, по правде говоря, никому из нас не знаком, и никто не знает, что он может выкинуть.
— Но ты ведь все-таки не утверждаешь, что, по-твоему, это он убил мою стервозную сестру?
— Этого я не говорила. Только иногда я удивляюсь, не Йерк ли придумал все эти глупости с вызовом духов и мертвыми черепами. Помню, когда он был школьником…
Но Аларик остался глух к ее речам.
— Искусству вырезать мертвые черепа из тыквы я научился еще ребенком, и этим занимались и Адель, да и ты тоже. Потом я научил этому Хедвиг и Виви Анн. Поэтому я не понимаю, почему особенно следует выделять этого беднягу Йерка…
Покинув супружескую чету Гуннарсонов, мы нашли Йерка неподалеку от дороги в небольшой торпарской[11] лачуге с горницей и кухней.
Кристеру пришлось наклонить голову, чтобы пройти в дверь, я боялась, что он ударится головой о потолок. Когда Йерк Лассас, сидевший в черной качалке, встал, чтобы поздороваться с нами, оказалось, что он — сантиметр в сантиметр одного с Кри-стером роста.
Йерк, казалось, не был удивлен нашим визитом. Кристер, со своей стороны, перешел прямо к делу, чего нельзя было сказать о его прежних допросах при ведение этого расследования.
— У нас есть повод подозревать, что фру Ренман намеренно лишили жизни, и мы, разумеется, должны выслушать всех, кто присутствовал в субботу на приеме, где подавали раков.
Серо-карие глаза сидевшего перед ним Йерка были непроницаемы.
— Я беседовал с Хедвиг. И продумал каждую деталь в связи с этими тушеными грибами. Я помогал ей чистить грибы. Я присутствовал на кухне, когда она их готовила и сидел за столом справа от Адели Ренман, когда она ела тушеные грибы. Совершенно исключено, чтобы ей достался вредный или ядовитый гриб.
— Ваше свидетельство представляет наибольшую ценность. — Тон Кристера был вежлив, но серьезен. — И все-таки, господин Лассас, то, что фру Ренман убили с помощью грибного яда, — правда. А если точно — смесью яда мухоморов и сморчков.
— Вы сказали… яда сморчков?
Неужели такое неподдельное замешательство, которое продемонстрировал Йерк, могло быть наигранным?
— Но… но… Ни один из растущих сейчас сморчков не ядовит. А последние сморчки мы собирали еще до Иванова дня.
Внезапно выражение его худощавого лица изменилось. Оно по-прежнему отражало удивление, но это было удивление, смешанное с какой-то неохотой и колебанием.
— Нет, — приглушенно сказал он, — это ведь не может быть… Или же тут, в самом деле, какая-то связь?