— Люблю август, — сказал Кристер. — Запах ранней осени, свежие и прохладные вечера, яблоки, которые вот-вот созреют.
Подумай о дереве, ветви которого клонятся под тяжестью прозрачных плодов! Слюнки у тебя не текут?
— Обжора! А я-то думала, что у тебя назревает лирическое настроение и ты собираешься цитировать Карлфельдта.
— Да, конечно, так и полагается. А почему бы и нет?
Мы уже спустились к берегу. Разбойничье озеро было черным и неподвижным, словно затянутое льдом; я позволила Кристеру поднести зажигалку к моей сигарете и изумленно отметила и то, что я впервые слышу и как он читает стихи, и то, что мне нравится слушать, как он их читает:
Ночная корона над лугом
зажглась и льет свет, что есть сил,
И лось призывает подругу,
Которую в схватке отбил.
Спешу я любимой навстречу,
мелькнул огонек впереди.
Мне шепчет ромашковый вечер:
«Прижми ее крепче к груди».
Соломою девы Марии
я ложе твое устелю.
Душистые травы сухие…
О, как я их запах люблю!
И снова я счастлив, спокоен,
сомненья сумел превозмочь.
Любви твоей пылкой достоин,
Темноглазая августа ночь [13].
Приставив указательный палец к моему подбородку, он приподнял мое лицо так, что смог рассмотреть его, пока он снова бормотал последнюю строку:
Темноглазая августа ночь…
Внезапно я судорожно схватила его за руку.
— Тсс! Кто-то разговаривает… Там, в камышах, за купальней. А может, и внутри, в самой купальне?
Несмотря на свой рост, из нас двоих наиболее бесшумно двигался Кристер. Мы крались вдоль берега, балансировали на узких, шатких мостках, которые вывели нас к маленькому прогнившему деревянному домику среди метелок высокого тростника. Кристер пролез в дверь первым, и свет его карманного фонарика быстро убедил нас в том, что четырехугольная комнатка — пуста. Между тем для нас не составило никакого труда различить негромкие голоса по другую сторону дощатой стены, словно что находимся в той же самой гребной лодке, что и говорившие.
— Не смею поверить, — произнес мягкий голос Хедвиг, — что все обошлось. Что я могу свободно быть с тобой. И что нас все-таки не вынудят уступить эти деньги, которые так много значат для нас. Когда в субботу она бесновалась и кричала, что обе мы — Виви Анн и я сошли с ума, и что она и вправду вычеркнет нас из своего завещания, я готова была сдаться. Я рада, слышишь, рада, что все случилось именно так.
— Любимая! — голос Йерка Лассаса звучал молодо, пылко и счастливо. — Не думай сегодня вечером об этих деньгах! Двести тысяч — чертовски много металла и мы превратим большую его часть в морковку, в цветную капусту и в помидоры, но сейчас я горю желанием поговорить с тобой о другом. Видишь ли, я люблю тебя. С деньгами или без денег, ты — та женщина, которая мне нужна, с которой я хочу вместе стариться, с которой хочу иметь сыновей…
— Тогда, — сказала Хедвиг (и я не могла решить — смеется она или плачет), — тогда тебе лучше поторопиться, потому что мне уже, увы, сорок один год…
Внезапно наше шпионство представилось мне подлым и отвратительным. Я повернулась к Кристеру, чтобы предложить ему уйти; он сделал шаг назад, и прогнивший деревянный пол рухнул под его тяжестью. Поднявшийся грохот должен был бы смертельно напугать ничего не подозревавших влюбленных, сидевших в гребной лодке. Выругавшись от всего сердца, Кристер сердито высвободил ногу, выронил карманный фонарик и исчез на мостках, чтобы, по-возможности, как можно меньше вступать в контакт с гребцами. Я подняла с пола белую свечу и, совершенно обессилевшая, опустилась на одну из широких скамеек купальни.
Мало-помалу вокруг воцарилась тишина. Я напряженно прислушивалась, но не различила ни ударов весел, ни голосов, ни малейшего движения — никакого намека на то, что Кристер был где-то по соседству. Сквозь пролом в крыше я разглядела кусочек звездного неба. Неожиданно упала звезда, оставив после себя блестящую полоску на Млечном Пути. Это произошло так быстро, что я не успела ничего загадать.
Явственно ощущая, что августовская ночь, вне защищавших ее стен купальни, — пугающе темна, я опустила глаза. Кристер проделал в полу здоровенную дыру. Схватив лампу, я направила конус света на дыру и осветила темную воду…
И тут я закричала. Я кричала, кричала и кричала — кричала без конца, пока Кристер снова не оказался рядом со мной, не схватил меня в свои объятия, не прижал мое лицо к своему пиджаку и не помешал мне снова увидеть ужасное зрелище там, внизу, в воде… бледное искаженное лицо призрака, которое я сначала приняла за морскую траву, но потом оказалось волосами бедного мертвого существа, волосами длинными и светлыми, как у русалки.
А Кристер утешал меня, успокаивал, говоря, что я должна быть храброй, и когда он повторил это в третий раз, я оцепенела, похолодела — как телом, так и душой. Я была в состоянии лишь крепко вцепиться в него и шептать:
— Только не Мета. Невозможно, чтобы это была Мета. Скажи, что это — не…
Я едва расслышала его слова над моей головой:
— Нет, милое дитя, это — не Мета.
Ослабив судорожную хватку моей руки, державшейся за отворот его пиджака, я напряженно пыталась разглядеть выражение его глаз.
— Но кто? Кристер, тогда кто же это?
— Неужели ты не понимаешь?
— Нет, — чуть не плача, сказала я. — Нет, я вообще ничего не понимаю.
Кристер медленно погладил меня по щеке.
— Кто это может быть, — горестно сказал он, — кто, кроме той, что отгадывала и видела насквозь все, что готовится здесь, в ее мирной Ронсте, и которая даже написала тебе, сообщив, что она уже на пути к разгадке этой тайны.
Глава десятая
Мой крик, должно быть, разнесся по всей округе, потому что в ту самую минуту, когда Кристер бережно, но решительно вывел меня на узкие мостки, ведущие от купальни к берегу, с двух сторон послышались вопли: с озера, где Йерк как раз пытался провести лодку сквозь густые заросли камыша, и с суши, откуда быстро приближалась светящаяся точка. За отблеском света, к моему бесконечному облегчению, и, по всей вероятности, также и Кристера, показалась фигура Эйнара.
— Что случилось?
Вопрос прозвучал одновременно — со стороны Йерка и со стороны Эйнара. И Кристер ответил почти гневно:
— Еще одно убийство! Тетя Отти лежит под настилом купальни.
Йерк от волнения налетел штевнем лодки прямо на шаткий причал. Хедвиг жалобно пискнула, а потом безудержно зарыдала. Я вяло удивилась, почему плачет она, а не я, и когда Кристер вернулся в темную, нагоняющую страх деревянную развалюху, я при поддержке Эйнара поплелась вверх по крутому холму в теплый и приветливо освещенный домик тети Отти.
Эйнар снова зажег огонь в гостиной и насильно влил в меня изрядную порцию коньяку. Но ни одно из этих средств не подействовало на мою странную душевную остылость.
Появилась Мета, бледная, с широко открытыми огромными глазами, и по собственной инициативе принялась варить кофе. А через некоторое время в дверь веранды вошел Кристер.
— Я оставил там караулить Хедвиг и Йерка, — сказал он. — Они вряд ли в сговоре друг с другом, а даже если это так, им нет смысла идти на какие-либо хитрости и ухищрения, если мы вдвоем видели труп.
Я слегка вздрогнула, мне не понравилось, что тетю Отти назвали «трупом». Это ее Отти, которая была такой живой и дарила людям столько теплоты.
Кристер дважды позвонил по телефону.
Краткая беседа с государственной полицией в Стокгольме, менее краткая — с местным окружным прокурором… а затем он налил в чайную чашку черный кофе, сваренный Метой. Я, отпивая свой кофе мелкими глотками, изумленно сказала:
— Ты не производишь впечатление человека удивленного… ну этой историей с Отти. Ты предвидел это?
Он покачал головой, тряхнув темными блестящими волосами.
— «Предвидел» — слишком сильно сказано. Если бы я предвидел это, то приказал бы прочесать озеро и леса вокруг еще вчера или ранним утром сегодня. Нет, я надеялся до самого конца, что она в данную минуту действительно распивает вино в Гранаде. Но все эти мелкие детали раздражали меня, а когда стало ясно, что в туристических бюро Упсалы и Стокгольма она не числится среди клиентов, я серьезно встревожился.
— Какие детали ты имеешь в виду?
— Думаю, — сказал Эйнар, что Кристер намекает на ряд мелочей, которые сами по себе не играют никакой существенной роли, но вместе взятые вызывают удивление. Почему она не освободила для тебя несколько ящиков комода и шкаф, как обещала?.. И это — Отти, которая всегда была воплощением заботливости. Почему, вопреки своей привычке, она положила бутылку наливки в холодильник? Кто пил из этой бутылки?
— Да, — поддержал его Кристер. — И можешь добавить еще одну загадку. Куда девался утюг? Здесь, в доме, я уверяю, его нет.
— Это всего лишь мелочи, — недоверчиво сказала я. — И ни одна из них ни в малейшей степени не вызывает тревогу и не кажется таинственной.
Но Мета, сидевшая, съежившись на корточках на подушке перед огнем, энергично закивала белокурой гривой.
— Да, то, что утюг исчез — на самом деле — таинственно. Ведь его нельзя потерять, как теряют пилочку для ногтей. И его не носят с собой, когда едут на пикник или наносят визиты соседям. Но где же он тогда?
Кристер посмотрел сверху вниз в ее золотисто-карие глаза и неохотно пробормотал:
— После вашей находки сегодня вечером я высказал бы предположение… Если тело хотят погрузить в воду, необходим груз, который удерживал бы его внизу.
Меня затрясло, а он быстро продолжал:
— Скажи мне, Мета, ведь это ты беседовала по телефону с тетей Отти в понедельник вечером?