— Как ни говори, — махнул рукой свекор Валерии, — все одно выходит: нету над нами проклятия! Ты со мной согласен, молодой человек?
Антон был согласен.
— Говорят, за рубежом сейчас в моде водка черного цвета, — подошел к беседующим еще один пожилой мужчина, отец Валерии, сухощавый, с орлиным профилем, с шапкой красивых седых волос. — Не пробовали?
Антон отрицательно покачал головой, а Апанас Геннадиевич с презрительной усмешкой махнул могучей ручищей:
— Лучше русской медовухи напитка в мире нет! А черную водку я пробовал — самогон, да еще плохого качества. По рецепту ее изобретателя она состоит из каких-то натуральных ингредиентов, а по вкусу — самогон. И звучит, между прочим, очень красноречиво: «блевод».
— Ну, это ты загнул, Геннадиевич.
— Истинный крест! Сам по телевизору передачу видел.
— Так ты еще и телевизор смотришь? Не ожидал я от тебя. Если уж что и стоит смотреть по телевидению, так это лишь спектакли Госдумы и шоу политиков — обсмеяться можно. А я вот перестал таращиться на экран. От рекламы у меня поднимается давление и хочется самому кого-нибудь убить.
— Ты прав, — признался несколько смущенный Апанас Геннадиевич. — Смотрю американские фильмы и тоска берет: одни подонки у них там, убийцы, воры, насильники, зажравшиеся дегенераты, полицейские-идиоты и на весь этот конгломерат лишь пара хороших парней. На всю Америку! И думаю: может, это хорошо, что у нас в Расее так плохо? Может, кто-то там на самом верху просто не дает нашему народу зажраться, так же деградировать, как американцы? Да и европейцы тоже.
— Это ты, конечно, преувеличиваешь, Геннадиевич, — похлопал его по плечу отец Валерии. — Но кое в чем наверное прав. Лично я не люблю телевидение по другой причине. Уж слишком явно оно ведет наступление на наши души, прямо настоящее зомбирование, как сейчас модно говорить. Мораль усиленно переворачивается с ног на голову, уродство выдается за эталон красоты, глупость за сверх-мудрость, этика извращается, истина скрывается, безобразие становится законным.
Собравшиеся вокруг разговорившихся глав двух породнившихся семейств гости засмеялись, раздались шутки, восклицания, смех, кто-то начал рассказывать анекдоты, и Антон тихонько ретировался в более тихий уголок гостиной, где сидел Серафим Тымко, две девушки и уже знакомый молодой человек с заметной лысиной на макушке. Здесь разговор шел о войне. Серафим делился своим опытом спецназовца, прошедшего огни и воды в Приднестровье, Абхазии и Карабахе. Слушатели у него были благодарные, они охали, ахали, закрывали глаза и цеплялись друг за друга, так что Антон вполне понимал красноречие Тымко, неравнодушного к слабому полу.
— И вот пошел он ночью во двор, по крупному делу, так сказать. Туалет, сами понимаете, какой там может быть. Ну, Петруха выбрал место за саманной хатой, сел, задумался. Вдруг чует — кто-то вроде как воздух нюхает. Петя голову поднял и видит — рожа из-под стрехи свешивается, синюшная такая, со светящимися белками. Нюхнула пару раз, плюнула на Петруху и исчезла. Тот натурально об…ся, побелел, вскочил в избу, как заорет: тревога! Ну, мы, понятное дело, повыскакивали все с оружием, подумали — духи атакуют. А тут такое дело…
Девицы захихикали, засмеялся и сам Тымко, подмигнул Антону.
— А вот еще случай был, в Карабахе. Двое наших же контрактников сбежали, оказались потом бывшими зеками, и стали караваны армянские грабить…
Это был камешек в огород Антона, и он, правильно оценив жест Серафима, пересел к телевизору, где его минуту спустя нашла Валерия.
— Как вам у нас? Не скучаете?
— Нормально, — чуть смущенно улыбнулся Антон. — Много чего поучительного можно услышать. Давно я так не расслаблялся.
— Правда? — обрадовалась именинница. — А то я за вас переживаю почему-то. Вы хоть ели что-нибудь?
— Спасибо, все очень вкусно. Не думал, что встречу вас здесь.
— Ну, это не повод для радости, мне кажется.
— Почему же? — запротестовал Антон. — Повод для радости должен быть простым и чистым, как природа, и сейчас как раз такой случай.
— Спасибо. — Валерия задумчиво посмотрела на спокойное лицо Громова. — Вы еще в вагоне показались мне неординарным человеком.
— Конечно, ведь я бывший зек.
— Нет, я не о том. Вы глубже, чем обычный зек, и мне хочется вас понять. Не расскажете, как вы попали в лагерь?
Антон подумал и неожиданно для себя самого рассказал Валерии свою историю. Ее реакция его потрясла.
— Бедный… — тихо проговорила она, погладив пальцами его локоть; он сидел, сцепив ладони на колене. — Нет в этом мире справедливости и наверное не будет. А как отнеслась к вашему заключению жена?
Вопрос был с подковыркой, и Антон его оценил. Ответил с усмешкой:
— Если бы она у меня была, она бы поняла.
— Антон всегда славился своей принципиальностью, — вмешался в разговор подошедший Тымко. — У него была одна подруга, да почему-то бросила, ушла к одному полковнику.
— Почему? — подняла брови Валерия.
— Пусть сам расскажет.
Валерия глянула на Антона, оставшегося спокойным, но задавать вопросы больше не стала, внутренним чутьем понимая его состояние. Ехидно бросила в сторону Тымко:
— У тебя, Симочка, богатый опыт по части свадеб и разводов, поделился бы, как тебе удается вешать лапшу на уши бедным женщинам.
— Никому я ничего не вешал, — отмахнулся Серафим. — Они сами на меня вешались, а когда наши взгляды начинали существенно расходиться… короче, по-моему, у Киплинга есть такие строки:
Что мужчине нужна подруга,
Этого женщине не понять.
Тех же, кто с этим согласен,
Не принято в жены брать.
Ну, или что-то в таком роде.
Валерия захлопала в ладоши, девицы засмеялись, заржал и сам знаток Киплинга, довольный произведенным эффектом. Антон ему тоже мысленно поаплодировал, он не предполагал, что слонокожий Тымко может читать вслух стихи.
— В дополнение к разговору о женах, — сказал Серафим. — Есть анекдот про новых русских. Один нанимает адвоката для развода с женой и спрашивает: «Сколько возьмешь за услуги?» Тот отвечает: «Три тысячи долларов». «Да ты че, с дуба рухнул?! Мне за штуку баксов ее пристрелить берутся!»
В гостиной снова раздался взрыв хохота. Антон встретил взгляд Валерии, в котором можно было прочитать иронию и вопрос, относящийся скорее всего к его реакции на речь Тымко, и слегка кивнул. Было приятно осознавать, что их точки зрения совпадают.
— А вы не воевали в Карабахе, Антон? — спросила Валерия. — Или в Чечне?
— Приходилось, — коротко проговорил Громов, не желая распространяться на эту тему.
— Расскажите, пожалуйста.
Антон отрицательно качнул головой.
— Да нечего рассказывать, все происходило как-то буднично и просто. В нас стреляли, мы стреляли…
— Неужели так-таки ничего интересного не вспомните? — добавила одна из девиц, брюнетка с ярко накрашенными губами.
— Я могу рассказать, — подошел к разговаривающим Илья. — Антон у нас красноречием не отличается, он только в деле хорош. А я с ним в такие переплеты попадал, что романы писать можно. Однако пугать никого не буду, лучше расскажу пару необычных эпизодов, участником которых был и Гром. Так его с детства прозвали. Можете мне не верить, но все происходило на самом деле. Помнишь встречу в Учхоймартане?
Антон кивнул. Забыть этот странный случай было невозможно.
— Мы с Антоном тогда охраняли одного деятеля из МИДа, пытавшегося договориться со старейшинами чеченских кланов, — продолжал Илья, — хотя переговоры в основном вел я, меня там многие знали, оружие до войны дарили, а один тейп даже старинный пулемет предлагал — «гочкис». В общем, поселили нас на окраине Учхоймартана, мы устроились, а ночью вышли вдвоем побродить вокруг дувала. И вот, не поверите: сам до сих пор думаю — не привиделось ли? — тень на крыше зашевелилась. А крыши домов там плоские, без скатов. Я за автомат, а Антон меня удерживает: тише, мол, гляди. Я присмотрелся, и мурашки по коже — натуральный черт сидит, как его описывают в книгах: рожки, глаза в пол морды светящиеся, хвост, ноги как у козла. Сидит, за трубу держится, на нас смотрит, а мы на него. Тихо так кругом, только где-то собаки лают. Я уже хотел рявкнуть: пшел вон! А черт вдруг сделал жест — мол, уходите отсюда, и исчез. На что у нас с Антоном нервы железные, а струхнули мы порядочно.
— И что потом было? — спросила заинтригованная Валерия.
— Мы растолкали своего вельможного босса, уговорили его перейти в другую хату, а на рассвете в тот дом, где нас поселили первоначально, кто-то выстрелил из гранатомета.
Слушатели ахнули, удивленные рассказом. Лишь Тымко отнесся к нему скептически.
— Что-то не слышал я о том, чтобы черти предупреждали людей о нападении.
— То наверное наш, русский черт был, — засмеялся подполковник Гнедич, подходя и обнимая жену за плечи. — Интересные истории вы рассказываете, Илья Константинович. Вам бы на эстраде выступать или рассказы писать.
— Когда-нибудь напишу мемуары, если доживу до этого времени.
— Еще, еще, — раздались голоса.
— Ты обещал две истории, — напомнила Валерия, высводождаясь из объятий мужа и кидая на Антона косой взгляд.
Тому на миг стало тоскливо: показалось, что он здесь совершенно лишний, — и Антон осторожно спрятался за спины сгрудившихся вокруг Ильи гостей дома.
— А еще мы с Громом видели домового, — засмеялся Илья. — Но было это уже в России, под Рязанью. Попали мы как-то, путешествуя на лодках по краю, в деревню Чернава, нашли старушку, которая нас приютила в своей избушке…
— Бабу Ягу, что ли? — проворчал Серафим.
— Вроде того. Расположились на ночлег в комнатушке, зажгли свечу — поздно уже было, за полночь, — начали консервы вскрывать и тушенку есть, и вдруг чувствуем взгляд. Оглянулись и обомлели: сидит в уголочке гном не гном, гриб не гриб, пенек не пенек, в общем — что-то странное, просвечивающее, как туманный кустик в форме карикатурного человечка, но живое, и смотрит на нас. Да так укоризненно смотрит: мол — сами едите, а мне ничего не даете? Ну, мы переглянулись, положили на тарелочку хлебца, сыра, картошки вареной, что бабка нам сготовила, и так с ним и поужинали.