Когда он скрылся, я откинул полотенце и развязал шнурки на папке. В ней лежала стопка бумаг, заполненных мелким печатным текстом. Мне сразу стало ясно, что я не успею детально вникнуть в содержание и стал бегло просматривать листы, выбирая их из стопки наугад.
«СПИСОК «А»:
1. А ДЖАФАРОВ 2. Г. САФАРОВ 3. Н. САПУРНИЯЗОВ 4. X. АХМЕТОВ 5. К. ЕГИНБАРОВ…» и еще полсотни фамилий.
На другом листе:
«ПЛАН МЕРОПРИЯТИЙ.
14.09. МИТИНГ У ПОСОЛЬСТВА В ПОДДЕРЖКУ ПРЕДОСТАВЛЕНИЯ ГОС. НЕЗАВИСИМОСТИ (Р. БАБАЕВ). ПРОВОКАЦИЯ!!! (А. ГАФУРОВ).
15.09. ВЗРЫВЫ. (УТРО. БЛИЖЕ К ЧАСУ «ПИК») МЕТРО «БЕГОВАЯ» НА ТАГАНСКО-КРАСНОПРЕСНЕННСКОЙ ЛИНИИ; (ВЕЧЕР) АВТОБУС, 677 МАРШРУТ (Ш. РУСТАМОВ, И. КАСИМОВ). КРАЙНЕ ВАЖНО — АЛИБИ!!!
16.09–19.09. ЛИКВИДАЦИЯ ПО СПИСКУ «Б». ОБЕСПЕЧЕНИЕ А. СУЛТАНОВА. ПРЕДВАРИТ. ПОДГОТОВКА СР-В В БАЛАШИХЕ. (ДОП. ДЛЯ ПОДСТРАХОВКИ ПО 200 Г. НА КАЖДОГО ИЗ ВОЕННЫХ СКЛАДОВ ТАМ. ДИВ.)…»
На третьем листе:
«ОРГ. СТРОЕНИЕ ДВИЖЕНИЯ ПИФ «ИСТОКИ»:
1. ДУХОВНЫЙ КОМИТЕТ. ПРЕДСЕДАТЕЛЬ А. ДЖИХАН-ГИРОВ (ДО 16.09. СНЯТЬ, СДАТЬ ВЛАСТЯМ. КОМПРОМАТ!!!); СОПРЕДСЕДАТЕЛЬ Р. ХАМИДОВ;
2. ИСПОЛНИТЕЛЬНЫЙ КОМИТЕТ. ПРЕДСЕДАТЕЛЬ Н. АБДУЛЛАЕВА (ДО 16.09. АВТОКАТАСТРОФА. ЗАМЕНУ ГОТОВИТ ПАК-Н);
3. РЕГИОНАЛЬНЫЕ СЕКЦИИ, ПО РЕГИОНАМ…»
Следующий лист:
«СПИСОК «Б»:
1. ПРЕДСЕДАТЕЛЬ АО «РОСЬ» А. ДЕРЕВЯНКО;
2. ДИРЕКТОР АОЗТ «АЛКО SMC» В. РЮМИН;
3. ГЕН. ДИРЕКТОР АОЗТ «ГОРХИММАШ» А. ТКАЧЕВ;
4. ЛИДЕР НАЦИОНАЛЬНО-ПАТРИОТИЧЕСКОГО СОЮЗА А. СИДОРЕНКОВ…»
Из-под списка выпал конверт с фотографиями. Я раскрыл их веером, как карты. Незнакомые люди респектабельной наружности, снятые то в профиль, то в анфас, в кабинетах, за рабочим столом, у автомобилей, окруженные охраной, в кругу семьи с детьми или внуками на коленях. Каждый снимок был пронумерован.
Я стал торопливо засовывать снимки обратно. Как назло, конверт разорвался, и снимки рассыпались по полу. Я склонился над ними и тут же услышал шаги сержанта. Он приближался к дверям моего купе намного быстрее, чем я успевал собрать фотокарточки с пола. Понимая, что из-за своей небрежности я невольно становился виновником раскрытия тайны Милы, что могло иметь непредсказуемые последствия, я сорвал с дивана простыню, кинул ее под ноги, на фотографии, и с силой врезал себя кулаком по носу.
Боль была столь острой, что я невольно простонал и согнулся в три погибели. Слезы и кровь полились одновременно, обильно смачивая простыню. Сержант, заслонив собой дверной проем, дыхнул на меня табачной вонью.
— Ты чем тут занимаешься? — спросил он.
Я тряс головой, не в силах ответить. Сержант схватил меня за волосы и приподнял лицо.
— У тебя что — гемофилия? — спросил он с оттенком отвращения и легко оттолкнул меня от себя.
— Не знаю, — ответил я, когда боль стала потихоньку отпускать. — Кровотечение внезапно открылось.
— Иди в уборную! — приказал он мне и покосился на простыню, усеянную алым горошком, на которой я стоял.
— Пустяки, — ответил я, боясь сойти с простыни. — Сейчас все пройдет. Наверное, я слишком резко встал на ноги.
Сержант, может быть, удовлетворился бы этим ответом, но за его спиной неожиданно показался Филин. Заталкивая телефон в карман брюк, он отстранил сержанта и встал передо мной, с интересом рассматривая мое окровавленное лицо.
— Вы нарушили порядок, который я определил, и самовольно оставили купе, — сказал он устало и с легким укором, словно инспектор ГАИ отчитывал очередного нарушителя, число которых за последний час перевалило второй десяток. — А потому я не думаю, что вы теперь можете рассчитывать на наше понимание и благосклонность.
Он сделал то, чего я от Филина никак не ожидал. Он медленно приподнял руку, словно хотел коснуться своего уха, и вдруг с силой ударил локтем меня по носу. Третий удар по измученному месту — это уже было слишком. Я взревел зверем, угодившим лапой в капкан, и отлетел в противоположный конец купе, вдобавок ударившись головой о край стола. Страшная боль сверлом пронзила мою голову. Я стоял на четвереньках, и мне казалось, что через распухшие ноздри выливаются мозги. Словно в доказательство этого в голову полезли глупые и несвоевременные мысли о том, что в моем паспорте теперь придется менять фотографию, и Анна, встретив меня, может испугаться и не признать из-за совершенно изменившейся внешности.
— В умывальник не пускать, — сказал Филин сержанту. — Воды не давать. Пусть присыхает к простыням.
Эти ублюдки, оказывается, любили и умели издеваться. Боль и унижение, которые я пережил, почти начисто лишили меня страха и здравого разума. Сейчас я сам себе напоминал слегка подраненного быка, который вобрал в свое тело и впитал каждой клеткой ненависть к тореадору и, глядя на арену и трибуны кровавым взглядом, готовился крушить дырявить, вспахивать и топтать все, что попадется ему под рога и копыта.
Мне показалось, что Филин уловил эту перемену, произошедшую во мне, и в его глазах загорелся интерес ученого к редкому природному явлению.
— Это хорошо, — сказал он, словно прочитал мои мысли. — Хорошо, что вы собираетесь бороться за свою жизнь. Вы напоминаете мне батарейку «Энерджайзер», которая работает дольше обычных.
Они отошли от двери, и мне сразу стало легче дышать, хотя гнев распирал грудь изнутри, словно запал гранату. И после этого, думал я, опускаясь на корточки и собирая фотографии людей из спика «Б», Влад будет смиренно дожидаться, когда омоновцы отобьют нас у этих утонченных садистов? Дальше уже некуда. Мы будем все чаще получать по морде, пока не превратимся в кровоточащие отбивные, уже не способные без посторонней помощи выбраться из вагона. Пока не поздно надо выбивать окна и прыгать из вагона!
Я устал держать полотенце под носом и повязал его на манер марлевой повязки хирурга, но стал больше похож на бандита из вестерна. Вот и хорошо, к черту сомнения! Разговаривать с этими людьми можно только силой. Надо их убивать по одному или всех сразу — быстро и уверенно. К черту Милу со своей малопонятной, отдающей мертвечиной тайной!
Сунув папку с бумагами под платья в чемодан, я снова закинул его в нишу. Там что-то зашуршало, и я почувствовал, что чемодан не задвигается до упора, ему что-то мешает. Встав на диван, я нашел за чемоданом скомканный газетный сверток. Не спрыгивая на пол, я помял сверток, нащупав в нем тонкий прямоугольный предмет. Это оказался паспорт, обыкновенная «краснокожая книжица» старого образца. Я еще не раскрыл его, но уже догадался, кому он принадлежит.
«ТИХОНРАВОВА ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА», — прочел я на первой странице, перевернул ее и встретился взглядом с молодой и едва похожей на себя Милой. В шестнадцать, а затем в двадцать пять она была черноволосой, чернобровой худенькой девушкой с ярко выраженным восточным типом лица. Национальность — русская, место рождения — город Тырныауз Кабардино-Балкарской АО. Семейное положение, дети, особые отметки — это уже все не интересно. Конечно же это она, думал я, снова возвращаясь к фотографии. И как мы с Владом сразу не догадались? Она же снимала очки, и трудно было ошибиться! Сработал стереотип: здесь, вдали от Москвы, среди дынь и верблюдов, в соседнем с нами купе, просто никогда не может оказаться депутат парламента Людмила Тихонравова, чьи лицо и цитаты часто мелькают на телеэкранах.
Это внезапное открытие радикально меняло мое отношение к Миле. Я аккуратно завернул в газету паспорт, подсунул его под чемодан, сел на диван и призадумался, чего уже не делал с того момента, когда первый раз получил по носу. Черт возьми! С личностью такой величины стоило считаться. Но что она делает в этом вагоне? В смысле, зачем она здесь? Какие интересы у депутата могут быть в Туркмении? И почему она так тщательно маскируется?
Я покачал головой и мысленно сплюнул. Я тоже хорош! Относился к ней, как клоун к дудочке. А она решила, что я обо всем догадался и кривляюсь, как обезьяна перед клеткой льва. А началось все с чего? Началось с того, что я написал…
Я хлопнул себя по лбу и едва не угодил по носу, распухшему до такой степени, что он мешал мне смотреть. Как же до меня раньше не дошло! Я написал на зеркале в туалете пару слов для Влада, но в туалет следом за мной зашла Мила и, конечно же, посчитала, что эти слова адресованы ей. Что же я там накалякал? «Теперь твой багаж ценнее золота» или что-то в этом роде. Ну да, конечно, Мила посчитала, что мне известно содержимое ее чемодана и стала настойчиво искать со мной встречи, чтобы объясниться. Наконец, объяснились!
Меня холодным потом прошибло от нахлынувших безрадостных перспектив. Права баба, безусловно права! Не надо соваться в политику! Но разве я совался? Я даже толком не понял, о чем в ее бумажках говорится. Списки, мероприятия… Чушь какая-то!
Я занимался самым неблагодарным и бесполезным делом, на какое был способен — пытался обмануть самого себя. Я не смог вникнуть лишь в детали документов, которые везла с собой Тихонравова. Но суть их была мне, в общем, ясна. Это была бомба в тоненькой папке.
Если при всем своем оптимизме я мог дать лишь десять процентов, что благополучно расстанусь с Филиным, то узнав нехорошую тайну властной дамы, которая очень не хотела быть узнанной, мог смело причислять себя к категории условно живых граждан.
Я был так взволнован, что забыл не только про свой нос, но даже про сержанта вместе с Филиным, на понимание и благосклонность которых уже не мог рассчитывать и, держась за голову, словно боясь расплескать ценные мысли, вышел из купе. К счастью, я вовремя опомнился и быстро юркнул обратно.
Если еще несколько минут назад я думал о побеге, как о главной задаче ближайшей перспективы, то сейчас просто примеривал бутылку от минеральной воды к оконному стеклу. Бежать надо не то, что немедленно. Бежать надо было еще несколько часов назад. А еще лучше — минувшей ночью. До знойного утра мы смогли бы вместе с Владом преодолеть не одну сотню километров караванных троп.