— Сядьте, — медленно произнес Филин. — Я еще не все сказал вашему другу. Очень хорошо, что вы зашли к нам.
Я уже успел привыкнуть к особенности речи Филина, но сейчас я даже при большом желании не мог уловить в его голосе игры и жестокости. Наши с Владом колени соприкоснулись, когда я сел на край дивана. Мой друг, наконец, оторвал взгляд от бутылочной этикетки с изображением хрустальной горной вершины и взвалил его на меня. «Как он меня достал!» — прочел я мысль Влада.
Филин часто дышал и осматривал меня с ног до головы, словно делал массаж глазами. Это продолжалось слишком долго, и я откровенно заскучал. Влад отхлебнул воды и протянул бутылку мне.
— Я как чувствовал, — произнес Филин взволнованно. — К интуиции всегда надо прислушиваться, она зачаток предвидения. Перебор… Не успел.
Влад вздохнул. Похоже, что он это уже слышал.
— Мне нужен врач, — твердо сказал Филин. Это прозвучало как приказ с нотками безапелляционного каприза. — Может, кто-нибудь из вас — врач?
Мы с Владом снова переглянулись, словно хотели уточнить, не врачевал ли кто-нибудь из нас в прошлом.
— Что молчите? — надрывно спросил Филин, переводя взгляд с меня на Влада и громче добавил: — Что молчите?! Отвечайте!
Я покосился на ноги Филина, затем на грудь, руки и голову. Никаких заметных следов ранения не было заметно.
— Я умею только смазывать зеленкой царапины и снимать рассолом похмелье, — мрачно признался Влад.
Филину было не до шуток. Он провел рукой по лицу, которое источало капли пота, словно оконное стекло в дождливую осень, и посмотрел в упор на меня.
— А вы?
Я пожал плечами.
— Увы! Но у нас, если не ошибаюсь, Мила врач.
— Сюда ее! — тотчас приказал Филин, и глаза его широко раскрылись, как у умирающего от жажды при виде стакана воды.
— А что, собственно, случилось? — поинтересовался Влад. Его, как и меня, донимало любопытство. — Может быть, мы чем-нибудь поможем?
— Сюда Милу! — вдруг несдержанно, с необыкновенной яростью крикнул Филин и передернул затвор автомата.
Мила, по-моему, сама нуждалась в медицинской помощи. Она стояла в коридоре у разбитого окна, подставляя ветру несвежее, уставшее лицо и, по-рыбьи открывая рот, глубоко вдыхала горячий воздух.
— Как вы себя чувствуете? — вполне искренне спросил я.
— Отстаньте от меня, прошу вас, — слабым голосом ответила Мила, даже не взглянув на меня. Одной рукой она комкала край занавески, словно испытывала сильную боль и сдерживала себя, чтобы не кричать.
— Филин требует врача.
— Но при чем здесь я? Вы же прекрасно знаете, кто я!
— Надо продолжать игру, — терпеливо объяснил я. — Один раз вы представились врачом. Если сейчас откажетесь, то последствия могут быть плачевными.
Мила молчала. Ей все еще было дурно, и на то, чтобы продолжать игру, у нее не осталось сил. Но возразить ей было нечем.
— А что с ним? — недовольным голосом, с каким замшелый бюрократ идет на уступку, спросила Мила.
— Не знаю. Но выглядит он неважно.
— И как, по-вашему, я буду его лечить?
— Пощупайте у него пульс, посмотрите на язык, оттяните веко! Скажите, что он, должно быть, что-то не то съел, — зашипел я, озираясь по сторонам. — Мне, что ли, учить вас притворству и лицемерию?
Мила покосилась на меня и скривила рот, словно выпила дешевой водки.
— Это на что вы намекаете? Умник какой!
Она продолжала стоять, выдерживая паузу, без которой самолюбие было бы сломлено.
— А где его напарник? — зачем-то спросила она.
— Я выкинул его с поезда.
— В самом деле? Вы так легко признались в этом. Тогда, может быть, сознаетесь, что ударили проводницу?
— Бога ради, не тяните время, он может открыть стрельбу!
Мила покачала головой, поджала губы и отошла от окна. Но вместо того чтобы направиться к Филину, она зашла в свое купе и, встав напротив зеркала, стала причесываться. Я чувствовал, что мое терпение на исходе.
— Потом причешетесь! Вы хотите, чтобы я повел вас силой?
Мила усмехнулась. Она заметила, что я завожусь, и от этого получала удовольствие.
— Почему вы такой нервный? Может быть, я хочу понравиться Филину.
— В самом деле, — угрюмо заметил я. — В этом вагоне вы вряд ли еще кому сумеете понравиться.
— Естественно, — легко отпарировала она. — Филин здесь единственный мужчина.
Благоразумие взяло верх, и я промолчал. Мила, оттеснив меня, вышла в коридор и, стуча каблуками, направилась в купе Филина.
Я позавидовал выдержке Влада. Мой друг с глазами умудренной жизненным опытом и сытой собаки, у которой брови неизменно стоят домиком, развалился на диване, ничуть не смущаясь того, что автоматный ствол направлен ему в середину груди. Филин напоминал некую омерзительную субстанцию, состоящую из кишащих червей. Он весь двигался, шевелился, на его лице зверствовала мимика; методично проводя рукой по приглаженным волосам, он близко подносил ладонь к глазам, будто ему мерещились пляшущие по ней зеленые чертята; пальцы его мелко дрожали, и при этом он продолжал крепко сжимать автомат за рукоятку и нервно щелкать ногтем по спусковому крючку.
Мила остановилась на пороге. Даже со своей неистребимой привычкой манерничать, она замешкалась, увидев человека с оружием, пребывающего явно не в себе и, мне кажется, не решилась бы подойти к нему, если бы Филин не соскочил со стола и не кинулся к ней.
— Мила! Черт подери! Я же вас ничем не обидел! Садитесь! Это кошмар! Это полный ужас! — Он перевел взгляд на меня и Влада и крикнул: — Вон отсюда? Очистите купе!
Мы с удовольствием подчинились. Впервые с момента, как Филин захватил поезд, мы с Владом без риска для жизни смогли остаться наедине. Как только дверь купе за нами закрылась, я схватил Влада за руку и потащил в тамбур.
— Быстрее! — торопил я. — Надо все обыскать! Где-то должен быть автомат сержанта!.. Черт возьми эти узкие двери!
— Пожалей себя, сотрешься! Да что ты дергаешь меня за палец!
Влад волочился за мной, как слон за погонщиком. Доза отравы, которой он успел надышаться, сделала его апатичным и вялым. Он еще не соображал достаточно хорошо, а я еще не мог выражать свои мысли спокойно и последовательно, потому нормально общаться друг с другом мы не могли и лишь сыпали междометиями и ругательствами.
Тамбур, примыкающий к локомотиву, был пуст. Переходная дверь, распахнутая настежь, качалась на петлях, и через проем был виден темно-зеленый задок тепловоза с большими фарами, заводской эмблемой и мутными ветровыми стеклами с щетками. Я надавил ногой на поднятый кверху лепесток мостика, встал на него и, держась за металлическую раму, посмотрел на сцепку и буфера. Огромный карабин-запор, оглушительно лязгая, ходил ходуном, напоминая адскую мясорубку, готовую перемолоть, размазать всякого, кто попадет в нее. И все же, обладая достаточной смелостью и ловкостью, можно было прыгнуть на выступающий карниз локомотива и оттуда добраться до задней кабины машиниста.
Влад, опасаясь, что я сейчас начну выполнять смертельный трюк, на всякий случай взял меня за ворот майки.
— Ты понял, что произошло? — перекрикивая грохот, спросил я.
— Когда? — уточнил Влад.
— Нас пытались усыпить. Машинист вырубился, и тепловоз автоматически стал тормозить. Я думаю, что Филин сумел добраться до кабины и запустить поезд, а вернулся в вагон этим путем. На ходу.
— Сомневаюсь, — крикнул Влад, затаскивая меня в тамбур. Он всегда сомневался во всем, о чем бы я ни говорил.
Мы снова пошли по коридору, открывая все двери подряд. В первые два купе, в которых стояли ящики с изотопами, мы не стали заходить, ограничившись лишь беглым осмотром. У двери, за которой находились Мила с Филиным, мы на минуту задержались.
— Ну, что это?! Что это?! — доносился крик Филина. — Вы посмотрите, разве это нормально?!
— Успокойтесь, я прошу вас! — лепетала Мила. — Я сейчас принесу вам лекарство, но все равно вам срочно надо ложиться в больницу.
— В какую, к чертовой матери, больницу?! Я хочу, чтобы вы ответили мне вразумительно: это конец? Это все?
Влад повернул ко мне недоуменное лицо.
— Про конец говорит, — шепнул он. — Может быть, у него какое-то венерическое заболевание?
Я толкнул друга в плечо. Дай ему волю, он простоял бы под дверью до тех пор, пока она бы не раскрылась.
Мы проверили оставшиеся купе. На труп Регины Влад посмотрел издали, покачал головой и тихо прикрыл дверь.
— Это Филина работа, — уверенно сказал он.
— Почему ты так решил?
— Знаешь, что мне сказал Йохимбе? Он видел, как Леся ночью светила в окно фонариком.
— Каким еще фонариком? — тряхнул я головой. — А зачем она светила?
— Сигналы подавала.
— Кому?
— Филину, кому же еще! Какой же ты тупой!
— А ты объясняй нормально! — Меня задела нормальная, в общем-то, фраза. — Это когда было?
— Когда наш вагон от поезда отцепили! Помнишь, Йохимбе спал в купе девчонок?
— Помню.
— Так он проснулся и увидел, как Леся моргает фонариком в окно. Дураку надо было притаиться, а он возьми да и спроси: что ты, мол, делаешь? Девочка поняла, что ее застукали, и тогда Регина подняла хай, будто он пытался ее изнасиловать. На помощь прискакала Мила, и они втроем негритоса скрутили.
— Бред какой-то! — отмахнулся я. — Ты в самом деле думаешь, что девчонки с Филиным заодно? Зачем же тогда ему надо было убивать Регину?
— Она слишком много про него знала, — моментально ответил Влад, открывая дверь умывальника и заглядывая внутрь. — А ситуация стала выходить из-под его контроля. В таком случае волк всегда предпочитает действовать в одиночку.
Мы вышли в тамбур, примыкающий к цистернам. Влад подошел к торцевой двери, взялся за ручку, но помедлил и повернулся ко мне.
— Что ж, — сказал он. — Картина проясняется. Сейчас я представлю тебе одну из ведущих фигур нашей игры. В иерархической лестнице, на мой взгляд, она занимает статус коня — коварна и непредсказуема.
С этими словами он распахнул дверь, и я увидел, что на мостике, свесив ноги вниз, спиной к нам сидит Леся. Мне показалось, что еще мгновение — и девушка спрыгнет вниз, на рельсы, под колеса качающейся из стороны в сторону цистерны. Влад протянул руку и осторожно провел пальцами по ее затылку.