Пришел прокурор. Задал идиотский вопрос: обо что это я так сильно ударился? Я не ответил и сел за стол. Он снова принес папку. Не обманул — она распухла, как беременная кошка.
— Вы ничего не хотите мне сказать? — спросил он, когда я без интереса пролистал дело и сдвинул его на край столика.
— Все скажут газеты и телевидение, — ответил я. Распухшие губы двигались с трудом, и моя речь была невнятной. — Дождемся завтрашнего дня.
Прокурор усмехнулся.
— Хорошо, — ответил он. — Дождемся.
Не верит! — со слабым ужасом подумал я. Или Тихонравова пошла ва-банк, или Влад проболтался!
Сапурниязов словно прочитал мои мысли.
— Да! Твой друг Уваров предпочел цивилизованные методы общения. Он все рассказал. И про труп на поляне. И про документы…
У меня все похолодело внутри. Прокурор не мог не заметить, как окаменело мое лицо. Он понял, что попал в десятку, подмигнул мне и вышел из камеры.
Все! Это конец. Влад не выдержал пыток.
Я обессиленно сполз на пол, лег и поджал ноги к животу. Теперь будет лучше, если мне отобьют все внутренности. Жить уже нет смысла.
Лязгнул засов. Я знал, вошли два дебила в черных робах, и сжал зубы в ожидании первого удара. Дебилы шаркали ногами по полу. О поверхность столика стучали какие-то звенящие предметы. Потом снова прозвучал гонг засова, и все стихло.
Я поднял голову. Столик был покрыт скатертью, а на нем стояли тарелки с едой и большая бутылка минеральной воды.
Бить перестали, обед принесли, подумал я. Значит, будут готовить к суду. Сначала осудят, а потом расстреляют.
Я протянул руку и стащил со стола бутылку. Открыть ее не было сил, и я вцепился в пробку зубами. Колючая, шипящая пена плеснула мне в лицо. Я жадно пил, давясь пузырями и, отрываясь от горлышка, подолгу хватал губами воздух. Остатками воды я вымыл лицо и руки.
Есть не хотелось, горячая шурпа обжигала разбитые губы. Я смог проглотить лишь ложку риса из плова и вернулся в свой угол.
Через полчаса один из дебилов убрал посуду и вытер стол. В камеру вошел прокурор.
— Хватит валять дурака, — сказал он, когда дверь за дебилом закрылась. — Конфликт между нами исчерпан. Уваров уже на свободе — сидит у забора и ждет тебя. Возьми лист бумаги, ручку и подробно пиши: как, когда и кому ты отдал документы. Если все, о чем написал Уваров, совпадет с твоими фактами, я тотчас освобожу тебя.
Что-то не то! — насторожился я. Если Влад рассказал им про труп Филина и они уже проверили, правда это или нет, то для чего им мое признание? Чтобы умаслить свое самолюбие, что смогли меня расколоть?
Прокурор встал и принялся нетерпеливо ходить по камере. Я сел за стол, взял ручку и сверху написал: «Признание». Потом долго думал, глядя на белый, как снежное поле, лист бумаги.
— Ну? — поторопил меня прокурор. — Какие трудности?
Я вспомнил, как Влад нарисовал кулак с оттопыренным средним пальцем под посланием вору-чиновнику Тарасову. Я, в отличие от Влада, художник был совершенно бездарный, и все же старательно срисовал такой же кулак с натуры, от усердия высунув кончик языка, а под иллюстрацией написал: «Ровно в 12.00». Это был апофеоз моего безнадежного дела, но уже ничего, кроме бараньей упертости, во мне не осталось.
— Готово? — спросил Сапурниязов, когда я встал из-за стола.
— Готово! — подтвердил я и протянул прокурору «Признание».
Он глянул, тотчас скомкал его и швырнул бумажный комок мне в лицо.
— Готовься к смерти, Вацура!
Ко мне никто не приходил. Время шло. Через маленькое окошко с решеткой, похожее на вентиляционное отверстие, в камеру проникал горячий воздух улицы. Я не знал, который час. Мои «Casio» остались у дебилов. Может, наступило время обеда. Может, день уже катился к закату. Я топтался по липкому полу камеры. От двери к вентиляционному отверстию и обратно. От двери к вентиляционному отверстию…
Я вздрогнул и машинально отскочил от двери. Снова лязгнул ржавый засов. Проходной двор, а не камера! Никаких нервов не хватит!
Я пытался шутить. Это означало одно из двух: либо я еще не упал духом окончательно, либо готовился к смерти. Я всегда плоско шутил с самим собой, когда судьба проносила меня по границе жизни и смерти — наверное для того, чтобы не поехать мозгами от нервного напряжения.
Дебил, стоя на пороге, качнул головой.
— Выходи! — сказал он.
На расстрел! — ужаснулся я. Вот и все? Конец жизни? Вот на этом глупом месте она и закончится?
— С вещами? — едва произнес я.
Дебил заглянул в камеру, посмотрел по сторонам, но никаких вещей не нашел.
— Не надо, — сказал он на всякий случай.
Мы вышли в коридор. Поднялись по лестнице, свернули, остановились у двери. Обыкновенная белая дверь со стеклом, изнутри закрашенным белилами. За такими дверями не расстреливают.
Очная ставка! — предположил я. Сейчас мы с Владом будем мычать друг на друга и прятать глаза.
Дебил толкнул дверь. За канцелярским столом, заваленном обгрызенными шариковыми ручками и бумагами, сидела Мила. Черный шифоновый платок покрывал ее высокую прическу. Черные очки скрывали ее глаза.
Мне стало стыдно своего вида.
— Привет! — сказал я, немного комплексуя.
— Садитесь, — не так фамильярно ответила Мила и придвинула ко мне трубку мобильного телефона. — Сейчас без пяти минут двенадцать. Звоните Филину, переносите встречу. Это в ваших интересах.
Я не сел и, тем более, не прикоснулся к трубке.
— Зачем? — пожал я плечами. — Твои дебилы все равно изувечили меня, все равно ты не дашь мне спокойно жить. Пусть все будет так, как будет.
Мила вперила в меня черные стекла очков. Ее пальцы танцевали по поверхности стола. Моя душа плясала вместе с ними. Как хорошо! Как хорошо! Значит, им ничего не известно про Филина! Может быть, Влад рассказал им только про труп Леси, а прокурор взял меня на пушку!
— Поторопитесь, Вацура. Время идет.
— Так твое же время идет. Мое остановилось! — И я поднял левую руку, на смуглом запястье которого остался белый след от браслета.
— Неужели ты не хочешь отсюда выйти? — спросила она, перейдя на «ты» и сдерживая себя огромным усилием воли. — Тебя, между прочим, там уже давно дожидается женщина.
Я не понял ее фразы насчет женщины, я просто не придал ей значения. Все, что сейчас происходило за стенами тюрьмы, для меня не существовало. Весь смысл жизни воздушным шаром болтался по камерам, коридорам и лестницам тюрьмы.
— Этого мало, — ответил я. Торг начался. Мой товар вдруг резко возрос в цене. Вот бы у кого поучиться Владу коммерции!
— Что ты хочешь еще?
Жирная муха ломилась через окно на волю. Она отлетала, выигрывая пространство для разбега, точнее, разлета, и изо всех сил таранила головой стекло. Получались ритмичные удары: пум-пум-пум… Тихонравовой, по-моему, казалось, что это тикает маятник часов. Она очень нервничала.
— Я хочу, во-первых, чтобы ты отпустила Влада. Во-вторых, чтобы во дворе нас ждал заправленный под завязку автомобиль. И еще мне нужен «Калашников» с полным боекомплектом. Тогда я перенесу время встречи с Филиным на сутки вперед. Если же я опять не приду на оговоренное место…
— Хватит! — сказала Тихонравова и прижала мою ладонь своей рукой. — Я согласна. Звони!
Я опять отрицательно покачал головой.
— Нет, отсюда я звонить не буду. Сначала, — я протянул руку, словно все, что было мне нужно, могло уместиться на ладони, — сначала Уварова, «Калашников» и джип.
— Хорошо! — нервно выкрикнула Мила, подняла лицо и приказала тому, кто стоял за моей спиной: — Сделай все, что он сказал!
Я вышел из кабинета в коридор. Дебил, звеня ключами, побежал по ступеням вниз. Мила ткнула меня в спину пальцем с отточенным ногтем, как кинжалом.
— Тебе направо.
Мы подошли к стальным дверям. Дежурный, посмотрев на нас из-за пуленепробиваемого стекла, стал беззвучно шевелить губами. Мила махнула на него рукой, словно намеревалась раскрошить стекло. Электрический замок щелкнул, и дверь стала медленно откатываться в сторону.
Мы вышли во двор. Я зажмурился от нестерпимо яркого света. Мила провела антенной телефона по моей щеке.
— Ты опоздаешь, — сказала она. — И тогда твоя жизнь снова не будет стоить ничего.
— Где Влад? — спросил я.
Мила не успела ответить. Дебил вывел на порог Влада. Сначала я подумал, что он тоже сильно щурится, оттого его глаз совсем не видно. А потом понял, что они совсем заплыли от побоев.
— Садись в джип! — сказал я Владу.
Тот не совсем уверенно, сильно прихрамывая, стал спускаться по ступеням.
— Звони же! — крикнула Мила.
Этот телефон сохраняет в памяти не меньше десятка исходящих номеров, вспомнил я. Сейчас я наберу цифровой ряд, который мне придет в голову, а через минуту они проверят и поймут, что я блефовал.
Я крутил трубку в руке, рассматривал ее со всех сторон, словно не знал, как ею пользоваться.
— Как выйти на межгород?
— Как и везде! — с ненавистью ответила Мила.
— А какой код у Красноводска?
— Сорок три и три двойки!
Влад, оглядываясь, закидывал хромую ногу на нижнюю ступеньку автомобиля.
— Заводи! — крикнул я ему и, повернувшись к дебилу, осторожно вытянул из его рук «Калашникова». — Не стой, как истукан, — сказал я ему, — а открой ворота!
Но Мила вдруг схватила дебила за ремень, которым он был подпоясан.
— Нет! — сказала она. — После звонка!
Я повесил автомат на шею, отошел от Милы на несколько шагов и стал набирать код Красноводска. Она наверняка следила за моим пальцем из-за своих очков. Я круто повернулся к ней спиной и нажал те цифры, в которые попал палец.
— Алло! — кричал я во весь двор. — Филин?.. Алло, плохо слышно!
Мне ответила женщина. Она тоже кричала «алло» и тоже говорила, что ей плохо слышно.
— Я задерживаюсь на сутки!.. Ты меня хорошо понял? На сутки, говорю! Если не перезвоню завтра в полдень — делай то, о чем мы договорились.
Я опустил руку с трубкой. Мила тотчас шагнула ко мне, протягивая ладонь.