— Извини, — сказал я, пятясь назад, и швырнул трубку на бетонные ступени. Трубка ударилась и брызнула во все стороны деталями корпуса и обломками платы. Несколько дебилов кинулись ко мне со всех сторон, но Мила подняла руку, погашая их желание расправиться со мной. Подойдя ко мне почти вплотную, она сняла очки и внимательно посмотрела мне в лицо своими сливовыми глазами.
— Не нервничай, Вацура, — сказала она. — Я тебя отпускаю и преследовать не собираюсь. Хотя прекрасно понимаю, что про Филина ты соврал. Но хочу предупредить тебя об одном: если какая-нибудь гнусная ложь обо мне просочится в прессу или на телевидение, я тотчас даю ход уголовному делу против тебя и твоего друга. Ни один адвокат, какой бы талантливый он ни был, не сможет спасти вас от высшей меры. Ты это хорошо понимаешь?.. Вот и прекрасно.
Теперь у нее нет на свете более надежных защитников, чем мы с Владом, подумал я, глядя вслед уходящей Тихонравовой. Пока Мила занимается политикой, мы день и ночь будем озабочены тем, как бы какой-нибудь поганый папарацци не опубликовал не нее компромат.
Влад уже нетерпеливо газовал, и из-под колес джипа выкатывались клубы дыма. Я еще раз поймал черный взгляд Милы, обернувшейся перед стальной дверью, и побежал к машине.
Ни восторга, ни облегчения на душе не было.
Едва мы выкатили из ворот, как наперерез джипу кинулся человек. Влад ударил по тормозам, и я едва не перелетел через ветровое стекло на капот. Белая, как мучная, пыль заволокла все вокруг, словно на знойный туркменский поселок опустился лондонский туман. Не веря своим глазам, я увидел, как на матовой завесе проявилась Анна в светлом теннисном костюме. Ее появление здесь было настолько нереально, что вполне можно было списать на галлюцинации, вызванные нервным и физическим истощением. Но Анна, не объясняя ничего и не доказывая своего материального происхождения, перемахнула мерез дверцу на заднее сиденье и хлопнула Влада по плечу:
— Гони!
Влад, ставший после тюрьмы послушным, рассеянным и немногословным, снова дал газу, въехал в навозную яму, распугал кур и вырулил на узкую слепую улочку, в которой джип едва уместился по ширине. Пока он запутывал и сбивал с толку мнимого преследователя, я перебрался на заднее сиденье к Анне и тотчас оказался в ее объятиях. Она, не давая мне ничего сказать, тискала и целовала меня столь же неистово, как Филин Лесю за мгновение до своей смерти. Упругий ветер трепал ее непривычно светлые для местного населения волосы и, смазывая капли слез, быстро высушивал их.
— Откуда ты здесь?! — орал я, перекрикивая рев старого американского движка, который, наверное, еще служил на базах янки во Вьетнаме.
— Вы видели свои рожи?! — задавала Анна встречный вопрос и все гладила нежной ладонью мои лоб, щеки и глаза. — На вас же смотреть страшно! Уроды! Олигофрены! Что с вами сделали?
Она смеялась и плакала.
— Меня, например, только по лицу били, — не оборачиваясь, заметил Влад. — Все остальное цело. Причем — слышите? — подходит такой коротышка, от земли два вершка, плюнуть не на что, и давай возле меня прыгать, своей ногой мне по животу бить. А у меня там — вы же знаете! — десятисантиметровая прослойка мышц, мне хоть бы хны. Тогда он, тарантул обезвоженный, положил мою ногу на две табуретки и давай по ней скакать… А мне больно, я кричу: «Ты что ж делаешь, червь ты вяленый! Пожалей себя! Сотрешься на такой работе!»…
Мы выскочили из поселка на асфальтовое шоссе. Влад перестал оглядываться, высматривая «хвост». Анна поставила на колени дорожную сумку, раскрыла ее и стала выкладывать из нее вату, бинты, мази и бутерброды.
— Много денег отдала, чтобы нас найти? — спросил я, стараясь не трясти головой, чтобы Анне было удобнее смазывать лекарством ссадинц.
— Да что вас искать! На всю страну прославились: Вацура — Уваров, Вацура — Уваров!.. Чтобы я еще хоть раз отпустила тебя куда-нибудь одного… Не дергайся!
— Не надо бинтом! На кого я буду похож? — попытался воспротивиться я.
— Да ты посмотри, на кого ты сейчас похож!
Я хлопнул Влада по плечу.
— Тормози! Сейчас в другое место поедем.
Влад съехал на обочину и заглушил двигатель. Минуту мы продолжали сидеть неподвижно, вслушиваясь в тишину пустыни.
— Хочу сразу сказать о неприятном, — произнес я.
Влад по-прежнему сидел ко мне спиной. Мне кажется, он был настолько накачан неприятностями, что уже физически не мог их вынести, от моих слов он даже ссутулился, будто ожидал нового удара.
— Мила завела на нас уголовное дело, — сказал я.
— Это я знаю. Дальше! — сказал Влад.
— Если вторая часть документов попадет в прессу, она даст делу ход.
— Не попадет, — ответил Влад.
— Хорошо, если милиция, найдя труп, не придаст бумагам значения и похоронит их в архиве, а вдруг продадут коммерческому изданию?
— Не продадут, — так же односложно ответил Влад.
— Но почему ты так уверен?
— Потому что документов больше не существует.
— Как это понять? Ты же…
— Я тебе тогда сказал: хватит подвигов! — перебил Влад. — Неужели ты надеялся, что я засуну эти бумажки за пазуху Филину?
— А куда ты их дел?
— Сжег! А пепел развеял по ветру!
Я промычал от удовольствия. Анна, не понимая о чем речь, крутила головой, переводя взгляд с меня на Влада.
— Сколько раз я говорил, что ты страшно умный! — похвалил я Влада. — Тогда гони в Красноводск!
Влад взялся за рычаг передач, выжал сцепление и замер.
— А зачем нам в Красноводск? — спросил он.
— Тогда в Ашхабад, — вспомнил я еще один город.
— А туда зачем?
— Не знаю.
Влад пожал плечами.
— И я не знаю. Мне, например, вообще никуда не надо. Я вольный человек. У меня нет ни цели в жизни, ни бензина, ни денег, ни здоровья. Остались только жизнь и свобода. И, смею заверить, это очень немало! Пока, ребята!
С этими словами Влад вылез из машины и, сунув руки в карманы, неторопясь пошел по пустынному шоссе в сторону горизонта.
— С ума сошел от счастья, — поставил я диагноз.
— Придется мне немного огорчить его, — сказала Анна и перешагнув на водительское сиденье, села за руль. На протяжный автомобильный гудок Влад не отреагировал.
— Он прав, — вслух подумал я. — Все познается в сравнении. До тех пор, пока не побываешь на волоске от смерти, не познаешь цену жизни. Сейчас он считает себя богатейшим и счастливейшим человеком на земле.
— Все это красивое философствование годится только для финальной сцены голливудского фильма, — сказала Анна, запуская мотор. — А через час он захочет пить, а потом и хлеба с маслом.
Что-то раньше я не замечал у нее такого реалистического взгляда на жизнь.
Анна покатила вперед и быстро поравнялась с Владом. Мой друг с совершенно невозмутимым видом продолжал идти вперед, иногда сплевывая через дырку между передними зубами, которой я раньше не замечал.
— Влад! — позвала Анна. — Во сколько тебе обошелся бензин?
— Не помню, — односложно ответил Влад. — Какая разница? Жизнь дороже!
Я тронул Анну за плечо и сделал гримасу, которая означала: «Что я тебе говорил! Он безнадежен!»
— Мне сказали, что больше двухсот пятидесяти тысяч твои цистерны стоить не могут, — продолжала Анна.
— Двести тысяч он отдал! — вспомнил я.
— Влад! — отчетливо проговаривая слова, сказала Анна. — Господин Уоррент готов купить их у тебя за четыреста тысяч баксов! Я разговаривала с ним вчера в пресс-центре Министерства внутренних дел, как твое доверенное лицо.
— Не знаю никаких Уоррентов, — ответил Влад.
— Это американский продюссер. Он вместе с туркменскими и иранскими кинематографистами снимает фильм в Каракумах. Где-то под Бахарденом он уже возвел бутафорию, но когда узнал про цистерны с бензином, застрявшие на аварийном мосту, решил все снимать на живой натуре. Я от твоего лица уже подписала с ним предварительное соглашение.
Наконец, Влад остановился. Сначала он посмотрел на меня, потом на Анну. Даже опухшие веки не скрыли его широко раскрытых глаз.
— Что ты сделала? — уточнил он.
— Подписала соглашение, — ответила Анна и с испугом взглянула на меня. Влад тоже посмотрел на меня, словно я был доверенным лицом господина Уоррента.
— Кирилл, — с трудом произнес Влад. — Там же вода, а не бензин. Анна на такую аферу толкает, каких еще свет не видывал! Господин Уоррент нас потом на этом самом мосту повесит головами вниз!
— Ну-у-у, — протянул я, избегая смотреть Владу в глаза. — Может быть, и не повесит. Леся, вон, тоже хотела кое-что тебе отрезать, и Тихонравова пыталась…
— Где вода? О чем вы говорите? — не поняла Анна.
— Господи, — шептал Влад. — Четыреста тысяч баксов! Зачем ты вводишь меня в такое искушение!
— Компенсация за моральные и материальные издержки, — бормотал я, пытаясь приладить к рваной дыре на своих джинсах лоскут. — А продюссер, наверное, очень богат, с него не убудет…
— Не искушай меня! — вдруг заорал Влад, воздев руки кверху. — Не искушай, умоляю!
И, забыв о хромоте, со всех ног кинулся в пустыню.
— Влад! — крикнул я, устремляясь за ним. — Пожалей себя!
Съехав с дороги, Анна погнала джип за нами. Мы все одновременно что-то кричали, но старый американский мотор легко заглушал наши хриплые голоса, и казалось, что мы от избытка чувств нестройно подпеваем ему, а суть слов песни была совсем не важна.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Пятнадцатого сентября, утром, ближе к часу «пик», из теле-фона-автомата, расположенного рядом с входом в метро «Беговая», я позвонил в милицию и сказал низким басом:
— В ближайшие часы метро «Беговая» будет взорвано. Еще один терракт будет совершен сегодня вечером в одном из автобусов шестьсот семьдесят седьмого маршрута.
И, положив трубку, быстро свернул за угол дома, где в машине меня дожидалась Анна.
— Домой! — сказал я.
Вечером, в последнем выпуске «Вестей», мы с Анной смотрели эпизод: из фойе метро эвакуировали людей, и кинологи с собаками проверяли мусорные ящики, щели между торговыми ларьками, эскалатор и турникеты.