редневековой Бирме.
Когда я возвратился окончательно из Бирмы в 1963 году и снова принялся трудиться в «Вокруг света», я напечатал там свой первый рассказ — был он совершенно реалистическим, барабанным, беспомощным и назывался характерно «Маунг Джо будет жить». В нем, как можно заранее догадаться, говорилось о несчастном бирманском труженике, которого укусила ядовитая змея, а советские товарищи-строители успели отвезти его в Пастеровский центр и тем спасли ему жизнь. Честное слово — писал и рыдал от умиления.
Должен признаться, что я плод запоздалого инфантилизма, что вообще свойственно моему, послевоенному, поколению. Мы сохранили в себе многие пионерские черты до тридцати — сорока лет. Сегодня мы говорим о шестидесятниках, как о властителях интеллигентных дум, но ведь они начинали проявлять себя на четвертом десятке. Мы шагали колоннами под лозунгами и наше пребывание в подростковой психологии было весьма удобно власти.
Казалось бы нонсенс — тридцатилетний мужик, журналист со стажем, видевший уже очень много, пишет, и достаточно искренне, ничтожный по мысли и исполнению, но абсолютно отвечающий идеологическим прописям рассказ, примитивный на уровне стенгазеты, и никто, я в том числе, не удивляется.
Мы любим сегодня поговорить о цензуре, которая нас душила. Это неправда. Цензоры сидели в нас самих — цензура нужна была только для немногих непокорных. Остальные тщательно проверяли себя до того, как показать рукопись редактору, а уж редактор заботился о том, чтобы не потревожить покой цензора. Цензоры ловили за руку не неблагонадежных, а неосторожных. К этой проблеме мы вернемся чуть позже, потому что она связана с появлением первого рассказа Кира Булычева в «Искателе».
Но до этого мне удалось потрудиться в «Искателе» в области фантастики и даже повлиять на развитие одной дружественной нам литературы.
Ради денег и удовольствия я занимался в «Вокруг света» переводами. К тому же не чурался созданием мелких заметок, благо в журнале они всегда нужны. Но, сами понимаете, журналы не любят, если одна и та же фамилия встречается там несколько раз. В глазах читателя это говорит о том, что журнал испытывает дефицит талантливых сотрудников и вынужден обходиться узким кругом авторов.
Когда в «Мире приключений» готовились к печати мои сказочки, я принялся лихорадочно придумывать очередной псевдоним, но как назло, ничего красивого в голове не рождалось. И тогда я подумал: это первые и последние сказочки в моей жизни, не буду я больше писать никакой фантастики. Пойду по пути наименьшего сопротивления… И я взял имя жены — Кира, прибавил фамилию мамы — Булычева, и получился Кир Булычев.
Если бы у меня было побольше времени или другое настроение, я родил бы псевдоним достойный и внушительный, на уровне Горького, Бедного или Беспощадного.
Редактор Детгиза Нина Беркова предложила как-то мне написать настоящую детскую книжку, чтобы в ней были приключения и дружба народов. И я начал писать повесть, которая выйдет в 1968 году под названием «Меч генерала Бандулы». Я не отношу ее к числу своих творческих удач и ни разу не переиздавал. В ней было все, что надо: и борьба бирманского народа с английскими угнетателями-завоевателями, и благородная помощь сегодняшней Бирме страны победившего социализма, и корни той дружбы… Единственное, в чем я могу себя похвалить: в повести не было липы, потому что Бирму я знал, в ее истории немного разбирался, людей представлял и старался не врать, как делали порой мои коллеги, описывая зарубежную зверскую действительность.
Но почему-то меня все больше тянуло к фантастике.
Нельзя сказать, что я не пробовал сил в этом направлении. Когда я жил в Бирме, я написал фантастическую повесть, скорее фантасмагорию «Русалка за сто тысяч», конечно не для печати, а для себя и своих друзей. Потом с той же целью создал сборник рассказов «Новая история человечества», но его пришлось спрятать подальше. К тому же начала писать фантастические рассказы моя жена Кира Сошинская, которую подталкивала к этому ее магаданская знакомая писательница, феминистка. Кира и хотела писать, и не хотела, я ее тоже толкал на этот путь и активно вмешивался в творческий процесс. За 1966 год, если я не ошибаюсь, Кира напечатала в «Искателе» четыре рассказа, еще несколько осталось в столе и не материализовались по разным причинам…
Возвращаемся к проблеме цензуры.
Цензура существовала, чтобы останавливать прямодушных и неосмотрительных.
Зимой 1966 года был подготовлен и отправлен в цензуру второй номер журнала за 1967 год. Цензура просмотрела его и выкинула переведенный с английского фантастический рассказ.
Тогда я не запомнил, что был за рассказ, кто его написал и почему его выбросили. А потом уже концов не нашел.
Но с цензурой не спорят.
Главный редактор журнала «Вокруг света» Сапарин и редактор «Искателя» Зыслин кинулись к цензору.
Безуспешно.
Они стали доказывать, что снятие рассказа убивает не только «Искатель», но и его родителя «Вокруг света». По простой причине: будучи уверенными в том, что номер пройдет цензуру, редакция отпечатала тиражом в триста тысяч экземпляров цветную обложку номера. Эта обложка теперь пойдет под нож. А «Искатель» рухнет в финансовую пропасть.
— Раньше надо было думать, — ответил цензор, который, как и футбольный судья, даже понимая, что назначил пенальти неправильно, от своего решения не может отказаться — иначе грош ему цена.
Удрученные возвратились наши посланцы в редакцию. Сапарин тут же уехал домой, а остальные собрались в комнате «Искателя». И тут в дело вступил неучтенный фактор: наша трезвость.
В течение нескольких месяцев перед тем в журнале накопилось немало юбилеев, дней рождения и иных праздников. Отмечали их в редакции и как-то вошли в штопор. Стали праздновать все чаще и активнее. И продолжалось это до тех пор, пока после какого-то инцидента мы собрались и решили: пить в редакции больше не будем.
Но хорошо объявить о намерениях. А как их осуществить, если пить хочется?
И вот что мы придумали: купили на общие деньги бутылку водки, бутылку коньяка, две бутылки шампанского и поставили в большой, до потолка стенной шкаф. Туда же поместили тарелку с черными сухарями для закуски, рюмку и баночку из-под майонеза.
И договорились: никаких коллективных выпивок. А если тебе так приспичило, сам иди, открывай на наших глазах шкаф, клади в баночку пятьдесят копеек и принимай. И посмотрим, не станет ли тебе неуютно?
Получилось! Сначала все бравировали, открывали шкаф… под насмешливыми взглядами коллег принимали свою дозу, потом стали делать это все реже и реже, баночка так и не наполнилась доверху. Мы решили было, что бой с пьянством выигран.
И надо же было случиться истории с цензурой! Представляете наше настроение, когда мы сидели в комнате и думали, что делать, хотя придумать ничего не могли. Потом кто-то поднялся, решительно открыл дверь стенного шкафа, вынул наши запасы, поставил на стол, и мы все это тут же выпили, надеясь, что наступит просветление.
И оно наступило.
— Если есть картинка к рассказу, — сказал кто-то, — а рассказа нет, то вместо него надо написать другой.
— Наш, — добавил редактор Коротеев, — советский.
— И к утру, — поддержал еще кто-то.
— Мы очень рассчитываем на бирманскую научную фантастику, — завершил дискуссию приехавший к нам из Магадана Олег Куваев, с которым мы тогда готовили экспедицию на Северную Землю.
Полные надежд мы разошлись по домам и, как оказалось, все мои друзья легли спать. А во мне проснулся благородный графоман.
Утром я принес в редакцию рассказ.
Сонные и злые товарищи признались, что никто кроме меня такого подвига не совершил.
Выбора у редакции не было.
Я стал писателем-фантастом. Это ведь не детские сказочки!
Появление моего рассказа в «Искателе» произвело некоторые пертрубации у нас дома.
До того момента Сошинская Кира писала свои первые рассказы, хотя и была архитектором, а я все мои первые журналистские и востоковедческие книги сам иллюстрировал, хотя к искусству отношения не имел.
— Я подумала и решила, — сказала Кира, — мое дело — рисовать. Твое — писать. Нельзя чтобы мы оба и писали и рисовали. В семье не бывает двух писателей.
Я полностью согласился с Кирой. И принял ее жертву. А она приняла мою. Потому что в семье не бывает двух художников.
Кира перестала писать рассказы, а я прекратил рисовать картинки. Оказывается, мы оба этого хотели.
С тех пор Кира проиллюстрировала около полусотни фантастических книг (не считая нефантастических), а я почти столько же написал. И до сих пор мы не знаем, правильно ли решили в 1967 году.
Тэлмидж ПАУЭЛЛ
ОГРАБЛЕНИЕ ПОД СУРДИНКУ
Джуди закрыла уши ладонями.
— Ни слова больше не желаю слышать об этом! Как ты не понимаешь, Дейви, — это же преступление!
Освещаемая луной миниатюрная и очень миловидная брюнетка рывком оправила на себе юбку и устремилась к моему драндулету, стоящему поблизости на берегу озера. Я тоже поспешил туда и предупредительно распахнул дверцу автомобиля.
— Хорошо, хорошо. Считай, что я с утра набрал в рот воды и вообще тебе ничего не говорил.
— Это же надо придумать такое — ограбить банк! Ведь я, как и ты, Дейви, выросла в очень приличной и всеми уважаемой семье. Мы даже подростками не совершали ничего предосудительного. Спроси у кого хочешь, и любой тебе скажет, что среди всей молодежи в городе мы с тобой самая неподходящая пара для ограбления банка.
Я обошел автомобиль и занял водительское место.
— Полностью с тобой согласен. Забудем об этом, ладно?
— Дай сигарету.
Я протянул ей пачку. Джуди бросила на меня косой взгляд и молча закурила, я же завел мотор, развернул машину, и мы покатили обратно, в город.
— Дейви…
По тону голоса можно было догадаться: ее одолевали полчища мыслей. Как раз на это я и рассчитывал.
— Ага?
— И почему это тебе вдруг в башку взбрела такая идиотская мысль?